Каллимах Киренский
Если в IV в. до н. э. Афины еще сохраняют за собой роль культурного центра греческого мира, то к III в. до н. э. они утрачивают эту роль, оставаясь лишь центром философии; поэты же группируются вокруг александрийского Музея. Поэтому творчество греческих поэтов III в. до н. э. принято называть александрийской поэзией. Излюбленными жанрами этого времени были повествовательная элегия, эпиграмма, эпиллий (маленький эпос), мим (драматизированная бытовая зарисовка преимущественно в форме диалога), гимн и др.
Хотя александрийская поэзия была разнообразна по жанрам, по тематике, по тенденциям, все же в ней много общих черт. Это в основном поэзия культурной верхушки греческого общества эллинистической монархии; большие социальные проблемы в поэзии отсутствуют; поэты – знатоки архаической и классической греческой литературы, демонстрируют в своем творчестве «ученость», т. е. знакомство с малораспространенными преданиями, с древними писателями; для большинства их характерна вычурность языка.
Некоторые поэты-александрийцы сочетали поэтическую деятельность с филологическими занятиями в Музее. Таков Каллимах Киренский (ок. 310–240 гг. до н. э.), ставший придворным поэтом египетских царей Птолемеев. При Птолемее Эвергете Каллимах заведовал александрийской библиотекой и Музеем.
Каллимах был законодателем нового направления в поэзии. Ему принадлежало более 800 свитков научных и поэтических произведений. Из них дошло до нас пять или шесть гимнов, около 60 эпиграмм и несколько мелких отрывков. Все остальное погибло. Погибли высоко ценившиеся в древности элегии Каллимаха, в которых он, как видно из подражаний Катулла и других римских поэтов, рассказывал страдания и радости своей жизни. Погибли элегические объяснения мифов, открытые ему, по его собственным словам, в сновидении. Эти объяснения Каллимаха представляли собой своеобразную энциклопедию греческих народных сказаний, где с особой подробностью излагались предания о происхождении городов, религиозных обрядов и священных игр.
Среди требований, выдвигавшихся Каллимахом к современной ему поэзии, главными были три: отказ от использования избитых мифологических сюжетов, малая форма и тщательная отделка деталей.
Требование малой формы вызвано было тем, что Каллимах почувствовал тенденции и возможности современной поэзии с ее безыдейностью, аполитичностью и вычурностью: малая форма для такойпоэзии более уместна, нежели эпическая поэма. Очевидно, и требование отказа от новой обработки известных мифов было своевременно, так как никто уже не мог рассказать об Эдипе, Медее или Электре лучше, чем это сделали поэты V в. до н. э.
Это, однако, не означает, что Каллимах одобрял выдумывание новых сюжетов; он призывал к отказу от выдумки и к поэтической обработке редких, мало известных широкому читателю мифов о богах и героях.
Сам Каллимах строго следовал своей программе. Именно «ученые» стихотворения создали ему славу. Лучшее произведение его – «Причины» – сборник этиологических элегий, объясняющих причины возникновения различных обычаев и празднеств, основания городов и святилищ, толкующих имена богов и географические названия. Эти элегии Каллимаха вызывали восхищение позднейших писателей и многочисленные подражания. В одной из них содержится рассказ об острове Кеосе, о его городах, о поселившихся на острове парнасских нимфах; поводом к рассказу послужил рассказ об Аконтии – одном из предков живущего там славного рода Аконтидов. Юноша Аконтий был влюблен в Кидиппу, девушку с Наксоса. Чтобы добиться брака с ней, он подбросил Кидиппе яблоко с надписью «Клянусь Артемидой, что я выйду за Аконтия». Прочтя эти слова вслух, девушка, таким образом, связала себя клятвой. Когда родители подыскали ей жениха, Кидиппа заболела. Недуг ее возобновлялся всякий раз, когда родители начинали свадебные приготовления. Наконец, дельфийский оракул подсказал ее отцу, что Артемида гневается из-за нарушения Кидиппой клятвы. Узнав в чем дело, родители выдают девушку замуж за Аконтия.
Сборник Каллимаха состоял из четырех книг, но до нас дошло только около 40 фрагментов; содержание лучших элегий сборника известно нам по античным пересказам.
Каллимах был разносторонним поэтом. Кроме поэтически изложенных преданий различных областей Греции он писал ямбы, гимны богам, эпиллии, среди которых широкую известность получила «Гекала» – рассказ об одном эпизоде из жизни героя Тесея. Автора явно интересует не подвиг Тесея и даже не сам Тесей, а быт, обстановка в хижине старой Гекалы, у которой остановился Тесей, скромная жизнь «маленького человека». Эпиллии «Гекала» может служить примером тщательной отделки деталей у Каллимаха.
«Коса Береники» – придворный панегирик, пример верноподданнической тенденции в творчестве Каллимаха. Птолемей Эвергет, вступив на египетский престол, вскоре отправился в поход. Его молодая жена Береника отрезала локон своих волос и посвятила его богам, чтобы вымолить мужу благополучное возвращение. На другой день локон из храма исчез, и для того, чтобы предотвратить возможность наказания мнимых виновных, придворный астроном заявил, что волосы вознеслись на небо: он обнаружил там новое созвездие. Элегия написана в форме монолога локона Береники: он жалуется на свою судьбу и выражает желание вернуться на голову царицы, даже если это нарушит строй небесных светил:
«О, если б рухнули звезды! – О, будь на челе я царицы,
Хоть с Водолеем тогда рядом блистай Орион»
(ст. 93–94; пер. Л. В. Блуменау).
Верноподданнический характер носит и «Гимн на остров Делос», в котором Каллимах стремится увязать реальную историю Птолемеев с мифической историей Делоса – родины Аполлона и Артемиды.
Вообще же дошедшие до нас полностью шесть гимнов Каллимаха преследуют не культовые, а художественные задачи: как и для большинства поэтов эллинистической эпохи, боги существуют для Каллимаха только как литературные фикции. Некоторые гимны проникнуты характерным для Каллимаха юмором. Это особенно ярко проявляется в «Гимне к Артемиде», в котором рассказывается, как будущая богиня охоты маленькой девочкой сидит на коленях у Зевса и выпрашивает у него подарки: короткий хитон, горы, где можно было бы охотиться, нимф – прислужниц, которые заботились бы о ее обуви и о собаках и т. д. Потом Артемида идет к циклопам, которые выковывают ей лук и стрелы. Рассказывается о первой охоте Артемиды, о том, как по возвращении в небесный дом Зевса встречают ее Гермес и Аполлон, принимающие у нее доспехи и добычу. Впрочем, говорит Каллимах, так было до тех пор, пока не явился на небо Геракл. Используя образ Геракла-обжоры, каким он по традиции изображался в комедиях, поэт в шутливых тонах рассказывает, как Геракл постоянно дожидался у ворот возвращения Артемиды,
«…смотря еще издали, нет ли
Тучной снеди с тобой для него. Несказанный подъемлют
Смех блаженные боги, и теща сама особливо,
Видя, как он из твоей колесницы огромного тура
Иль клыкозубого вепря влачит, ухвативши за ногу,
Своекорыстные речи меж тем к тебе обращая.
"Ты поражай вредоносных зверей, дабы человеки
Помощь узрели в тебе, как во мне; а ланям и зайцам
Мирно пастись разреши. Ну, что тебе лани и зайцы
Сделали? Нет, кабаны, кабаны – вот пажитей гибель!
Да и в быках для людей немалое зло. Не жалей их!" –
Молвит, а после спешит разделаться с тушей великой.
Если и богом он стал через дуб фригийский, однако
Та же прожорливость в нем, и тот же остался желудок...»
(ст. 147–160; пер. С. С. Аверинцева).
Столь же свободное отношение Каллимаха к религии проявляется и в его эпиграммах:
«"Здесь погребен Харидант?" – "Если сына киренца Аримны
Ищешь, то здесь".– "Харидант, что там, скажи, под землей?"
"Очень темно тут". – "А есть ли пути, выводящие к небу?"
"Нет, это ложь". – "А Плутон?" – "Сказка". – "О горе же нам!"»
(Каллимах; пер. Л. Блуменау).
Каллимах был блестящим мастером эпиграммы. Этот жанр возник из надгробных надписей и посвящений. В александрийскую эпоху, сохранив стихотворную форму элегического дистиха, он превратился в жанр художественной литературы, пополнился самым разнообразным содержанием и получил широкое распространение. В эпиграммах фиксируется теперь настроение, беглое наблюдение, остроумная мысль, дружеское напутствие или насмешка, впечатление от произведения искусства. Иногда эпиграммы представляют собой посвящения богам, монархам, друзьям. Вот, например, эпиграмма Каллимаха на знаменитого мизантропа Тимона Афинского (V в. до н. э.):
«Тимон, ты умер,– что ж лучше тебе или хуже в Аиде?
Хуже: Аид ведь куда больше людьми населен»
(пер. Л. В. Блуменау).
«Гимны Каллимаха, – говорит исследователь Бернгарди, – были священными песнями, написанными для богослужения новым эллинистическим культам в Египте. Составленные профессиональным мифологом, они сухи, бедны поэтическими мыслями и религиозным чувством, переполнены риторическими прикрасами и книжной ученостью. Лишь изредка попадаются в них художественные отрывки, гораздо больше в них напыщенности. Они имеют лишь техническое достоинство, состоящее в том, что в них попадаются удачные, смелые, или новые выражения и что повествовательные эпизоды рассказаны с немалым искусством». В своих гимнах Каллимах пользуется всяким удобным случаем для восхваления династии Птолемеев, внушая её подданным священную обязанность повиноваться власти. Сила, по мнению Каллимаха, равнозначна праву, а правящий государь соединен теснейшим союзом с богами.
