Когда разгромленный в битве при Саламине персидский флот удалился от Греции, многие из афинян, уехавших на Саламин и в Трезены, воротились в разрушенный родной город, расположились там под приютами, какие можно было наскоро устроить, и начали заново строить сожженные храмы и дома. Им казалось, что опасности миновали. Священное оливковое дерево, которое росло в акрополе подле храма Афины, сгорело при его пожаре; но часть ствола уцелела и дала новый отпрыск, который был уже длиною с локоть; это доказывало, что Афина снова поселилась в акрополе. Еще более ободрились афиняне, услышав, что греческие города на Фракийском берегу, покорившиеся Ксерксу, отложились от персидского царства, когда войско Ксеркса ушло в Азию, что они не впустили в свои стены Артабаза, шедшего от Геллеспонта в Фессалию, и нападали на отряды его войска.
Греко-персидские войны. Карта
Олинф храбро защищался против персов, но был взят; персы, чтобы устрашить другие города, вывели все население Олинфа за ворота и перебили всех. Они перевезли в Олинф халкидских греков из Сифонии и отдали этот город в управление Критобулу торонскому. Но Потидея, колония Коринфа, храбро отражала три месяца все нападения; граждане её успели отбить персов от стены, которая была проведена перед их городом, поперек перешейка; этим были спасены и все другие города Палленского полуострова, гоплиты которых соединились с гражданами Потидеи. Изменники, вступившие в переговоры с персами, были изобличены и наказаны. Персы хотели пробраться вброд мимо стены по прибрежной воде, но потерпели неудачу: многие из них были убиты нападавшими на них с лодок потидейскими воинами, многие утонули, Артабаз снял осаду и пошел на соединение с Мардонием; из 60,000 человек, с которыми пошел от Геллеспонта, он привел к Мардонию только 40,000.
Мардоний желал бы не давать битвы грекам; он предпочел бы мир с ними, лишь бы согласились они признать над собою власть персидского царя. Во многих греческих городах была партия, расположенная к этому; и оракулы давали грекам советы в том же смысле. Мардоний полагал, что достигнет успеха в своем намерении, если ему удастся склонить на свою сторону афинян. Он знал, что собственно они увлекали других греков сражаться с персами в войне прошлого лета, и ему было известно, что они недовольны пелопоннесцами. Потому перед возобновлением военных действий против Греции он сделал попытку помириться с афинянами. Он полагал, что если это удастся ему, то вся Греция будет легко покорена. Посредником он выбрал македонского царя Александра, с которым афинское государство было соединено взаимным правом гостеприимства. Афиняне с удивлением увидели, что к ним приехал верный союзник персов; они знали, что когда лакедемоняне услышат об этом, то пришлют посольство отклонять их от переговоров с Александром, и отсрочили разрешение ему говорить в народном собрании до приезда спартанских послов. Одушевленные патриотическим чувством, они хотели действовать открыто.
Мардоний прислал с Александром афинянам следующее предложение, изложенное в форме повеления царя: «Я прощаю афинянам все их вины против меня. Мардоний! Возврати им их землю и дай им землю, какую они пожелают; они останутся свободными людьми и, если вступят в союз со мною, то я построю вновь все их храмы, которые я сжег». Александр советовал афинянам не отвергать союза, который Ксеркс предлагает им искренно и бесхитростно; советовал подумать о том, как велико могущество царя и как невозможно им победить его; доказывал им, что именно их страна должна подвергнуться бедствиям войны больше других частей Греции.
В словах Александра было много справедливого. Спартанские послы, возражая на его речь, советовали афинянам не верить обещаниям варваров, у которых, как сами афиняне знают, нет добросовестности. Они говорили, что война, которая угрожает теперь всей Греции, навлечена на нее афинянами; потому им никак не следует вступать в союз с врагом; они всегда были друзьями свободы, и постыдно было бы для них подвергать Грецию рабству. Лакедемоняне и союзные с лакедемонянами государства очень сочувствуют тому их бедствию, что они потеряли в прошлом году и потеряют в наступившем свою жатву и что их дома разрушены; а в доказательство своего сочувствия послы предлагали принять на свое содержание во все продолжение войны афинских женщин, детей и всех граждан, неспособных к войне.
Выслушав эти речи, афиняне, по предложению Аристида, отвечали Александру: «Пока солнце будет ходить тем путем, каким ходит теперь, мы не заключим договора с Ксерксом, а будем постоянно вести войну против него, в надежде на помощь богов и героев, жилища и изображения которых он сжег нечестивою рукою». Они постановили решение, что каждый, кто вступит в переговоры с персами, подвергается проклятию и исключается от участия в таинствах Деметры. Спартанским послам народное собрание дало гордый ответ: «Лакедемонянам известны чувства афинян; потому афиняне принимают за оскорбление себе опасения лакедемонян, что они могут заключить договор с варварами. Нет на свете столько золота и нет такой прекрасной земли, чтобы, для приобретения их, афиняне согласились стать друзьями персов и подвергнуть Грецию рабству. Они должны отомстить за разрушенные храмы и изображения богов, и пока останется хоть один афинянин, не будет заключен мир с Ксерксом. И не в характере афинян быть изменниками греческому народу, имеющему одно происхождение с ними, имеющему тот же язык, те же храмы, жертвоприношения и обычаи. В предложении принять на содержание их жен и детей они с признательностью видят знак расположения к ним, но не хотят быть в тягость лакедемонянам. Взамен того они настойчиво просят, чтобы спартанское войско немедленно шло в Беотию, потому что Мардоний, без сомнения, скоро двинется на Аттику».
Спартанцы были далеки от того, чтоб иметь такие возвышенные чувства или хотя бы ценить их. Они хотели только удержать афинян от союза с персами до той поры, пока будут докончены работы по укреплению Истма, после чего афиняне становились не нужны им. О спасении Греции, о сохранении Афин лакедемонянам было мало забот. Потому они не дослали войска в Беотию на защиту Аттики от нового нашествия персов, хотя обещались сделать это, а поступили совершенно наоборот: когда стена поперек Истма была наконец возведена до верхних зубцов, спартанский царь Клеомброт распустил большую часть пелопоннесского войска, а потом увел в Лаконию и спартанских гоплитов под тел предлогом, что во время жертвоприношения затмилось солнце. Когда Мардоний двинулся из Фессалии на юг, пелопоннесское войско стояло на Истме для обороны стены, да и это был лишь небольшой отряд. При известии о приближении персов и о том, что почти все пелопоннесское войско разошлось по домам, жители Афин были очень смущены; большая часть афинских гоплитов была на кораблях; Афины должны были беззащитно стать жертвою врага, если не будет поспешным образом послано пелопоннесское войско остановить персов.
Греческие воины эпохи борьбы с Мардонием: пращник с Крита и гоплиты
Афиняне решили немедленно отправить в Спарту послов с просьбой о скорейшей присылке войска. Это поручение приняли на себя Кимон и Миронид. К ним присоединились послы Платей и Мегары. Получив аудиенцию у эфоров, афинские послы напомнили им, что афиняне отвергли мир, предлагаемый им Ксерксом на выгодных условиях, потому что думали о благе других греков, которые теперь оставили их без помощи. Афиняне открыто и честно высказали тогда свои чувства и поверили обещаниям лакедемонян, – говорили их послы, – а теперь видят себя покинутыми. Послы потребовали немедленного отправления войска, чтобы оно успело остановить врага, если уже не за границами Аттики, то хотя на Триазийской равнине.
Эфоры отлагали ответ со дня на день. На десятый день они отвечали, что спартанцы не могут выступить в поход раньше, чем совершат праздник иакинфий. Терпение афинских послов истощилось. На другой день они, по согласию со своими платейскими и мегарскими товарищами, объявили эфорам: пусть спартанцы спокойно празднуют свои иакинфии, изменяя союзниками; афиняне в это время заключат с персами мир и пойдут, куда поведут их персы; тогда спартанцы увидят, что выйдет из этого. Но спартанцы уже успели одуматься. Накануне вечером Хилей тегейский, поддерживавший и раньше в совещаниях на Истме предложения Фемистокла, сказал эфорам, что, если афиняне примирятся с варварами, то укрепления на Истме ничему не помешают: варвары найдут много путей в Пелопоннес и помимо Истма: пусть подумают об этом эфоры, говорил он, пусть не принуждают афинян к поступку, который погубит Грецию. Слова Хилея произвели на эфоров такое впечатление, что они в ту же ночь отправили в поход 5000 спартанских гоплитов с большим числом илотов. Таким образом, утром они могли дать послам клятвенное уверение, что войско уже идет против персов, что оно, вероятно, уже дошло теперь до храма Ореста, стоящего на тегейской границе, и что немедленно будет послано еще столько же войска, которое будет состоять из периэков. Удивленные такой быстротой распоряжений, послы отправились домой.
Мардония долго задерживало от движения в Среднюю Грецию то, что запоздал Артабаз. По прибытии его Мардоний двинулся из Фессалии. Войско, с которым он вступил в Беотию, состояло больше, нежели из 300,000 человек, потому что кроме фессалийской конницы и македонских войск, бывших с персами уже и в прошлогоднем походе, теперь добровольно или по принуждение присоединились к персам локрийцы, беотийцы и фокейцы, войска которых простирались до 50,000 человек. Проводниками и теперь были Торакс, владетель Лариссы, и царь македонский, Александр. Скоро Мардоний был уже в Аттике. С той поры, как Афины были сожжены Ксерксом, прошло десять месяцев; афиняне наскоро построили себе жилища; но эти бедные приюты они должны были покинуть, когда Мардоний пошел через ущелья Киферона. Снова поплыли они с женами и детьми жить в шалашах на Саламине. Персы снова раскинули стан на Илиссе.
Войско Ксеркса: халдейские пехотинцы, вавилонский лучник, ассирийский пехотинец (слева направо)
Мардоний сначала щадил жилища афинян: он все еще надеялся склонить их на свою сторону; вероятно, ему было известно, что они имеют причины быть недовольны пелопоннесцами; и если так, то тем больше мог он рассчитывать на успех переговоров с ними. Он послал к ним на Саламин геллеспонтского грека Мирихида возобновить правительственному совету прежние предложения Ксеркса. Но только один из членов совета, Ликид, полагал, что должно принять их; все другие остались непреклонны. Народ, услышав, что Ликид говорил за союз с персами, вознегодовал и побил его каменьями; женщины толпою бросились к его жилищу и убили его жену и детей.
Узнав от возвратившегося посланника о непримиримой вражде афинян, Мардоний велел вновь опустошать Аттику, во второй раз сжечь Афины и разрушить все остатки стен, домов и храмов. Сигналы, данные пламенем костров, перенесли по Эгейскому морю к царю в Сарды известие, что войска его заняли Аттику. Вскоре после того вестник, присланный из Аргоса, известил Мардония, что спартанское войско идет к Истму и что аргосцы были не в силах помешать походу спартанцев, как обещались. Мардоний почел неудобным оставаться в каменистой Аттике, где войско его легко могло быть заперто и лишено подвоза съестных припасов. Он возвратился в Беотию, где плодородная равнина, преданность населения и заготовленные запасы продовольствия обеспечивали его войско от голода. В Мегарской области уже стоял отряд из 1,000 лакедемонских гоплитов; Мардоний перед выступлением из Аттики послал свою конницу захватить в плен этот отряд, но он успел уйти в укрепленную Мегару.
Греческий гоплит
Спартанцы выступили в поход очень быстро, но не хотели идти дальше Истма. Целые недели простояло за стеною, возведенною на нем, пелопоннесское войско, сила которого мало-помалу возросла до 30,000 гоплитов и такого же числа легковооруженной пехоты. Афиняне отказались принять предложения персов, Аттика была опустошена и спартанцы не видели надобности идти дальше. Таким образом, Мардоний улучил время выбрать себе в Средней Греции удобную позицию. Войско его расположилось длинной линией между Асопом и Тевмесскою грядою холмов, имея перед собою плодородную равнину, а для Мардония и других военачальников был устроен на гряде холмов большой стан, укрепленный валами, частоколами и деревянными башнями; это был квадрат длиною и шириною около версты. Тут стояли шатры из тканей с золотым шитьем; в шатрах были великолепные диваны, золотые и серебряные сосуды и особые комнаты для женщин. Фиванцы приглашали персидских вельмож в свой город на блестящие пиры. Геродот рассказывает о пире, который дал Мардонию и 50 другим знатнейшим персам богатый фиванец Аттагин: на каждом диване за столом возлежали рядом перс и фиванец в знак дружбы фиванцев к персам.
