Переселение дорийцев и основание Спартанского государства
Подробнее – см. в статьях Греческие племена – дорийцы, ионийцы, ахейцы, эолийцы и Вторжение дорийцев
Часть переселившихся в Пелопоннес дорян основала в Лаконии государство, прославившееся в древней истории под именем Спартанского или Лакедемонского. Близнецы, Прокл и Эврисфен, сыновья Гераклида Аристодема, умершего во время похода в Пелопоннес, были первыми царями и управляли сообща. От них пошел двойной ряд царей, называющихся по именам Прокла и сына Эврисфена, Агиса I, – Проклидами и Агидами (Агиадами). Династии эти удерживали за собою власть в течение почти всей истории древней Спарты, и на престоле постоянно находилось два царя, из которых один был Проклид, а другой Агид.
Поселившиеся в Лаконии дорийцы составили высший класс населения и назывались спартанцами, потому что жили исключительно в городе Спарте. Покоренные ими ахейцы разделялись на два класса. Часть их, называвшаяся лакедемонянами или периэками, т. е. окружными жителями, пользовалась личной свободой и владела прежней своей землей. Она была обязана платежом известной дани и принимала лишь незначительное участие в управлении. Впрочем, не все подчинённые Спарте периэки были ахейцы по происхождению: к ним же причислялись потомки смешанных браков между дорянами и ахейцами. Другая часть покоренного спартанцами населения состояла из тех ахеян, которые не подчинились победителям добровольно на известных условиях, или из тех, которые впоследствии старались возвратить свою независимость. Вся эта часть населения была обращена в рабство и роздана в собственность отдельным спартанским семействам. Они прислуживали им и обрабатывали их поля. Владельцам их запрещалось убивать их или продавать за границу. Невольников этих называли илотами. Предание производит это имя от города Гелоса, восставшие жители которого были прежде других обречены на рабство; но вероятнее, что оно произошло от греческого слова, означающего «брать в плен». Слова «спартанцы» и «лакедемоняне», собственно принадлежащие только двум первым классам населения Лаконии, употребляются также для обозначения всего этого государства и всех его граждан вообще.
Руины театра в древней Спарте
Первые столетия истории древней Спарты наполнены с одной стороны частыми ссорами народа с дорийскою аристократиею и этой аристократии с царями, а с другой еще чаще возобновлявшейся борьбой дорийцев с ахейцами. Лишь понемногу удалось спартанцам покорить их; да и после того местами вспыхивали восстания. Положение ахеян было, как кажется, не везде одинаково и зависело от условий, выговоренных побежденными при заключении договора на покорность. Кажется даже, что относительно их многое оставалось неопределенным и потому было предоставлено произволу. Точно также и отношения дорийской части населения, т. е. собственно спартанцев, не были ясно определены и подчинялись произволу и случайностями. Это и было источником тех беспрестанных ссор, о которых мы говорили. Такое положение дел в государстве вызвало потребность в положительных установлениях и лет за 900 до Р. X. кончилось введением в древней Спарте новых учреждений.
Законы Ликурга
См. также статьи Ликург – реформы, Древняя Спарта – кратко и Государственный и общественный строй Спарты
Свод этих учреждений, по имени их составителя, называют законодательством Ликурга.
История этого знаменитого спартанского законодателя до такой степени искажена преданием, что в ней уже невозможно с достоверностью отделить истину от вымысла. Даже время его жизни нельзя определить с достоверностью. По всей вероятности, Ликург жил в начале девятого века до Рождества Христова. Время его законодательства обыкновенно относят к 884 году. Ликург, родом Проклид, был младший брат спартанского царя Полидекта, который умер во время беременности своей жены. В ожидании рождения ребенка, власть перешла к Ликургу. Ему было бы нетрудно удержать за собой престол навсегда, но он не захотел этого, и вскоре после смерти брата объявил, что если его вдова родит сына, то он станет править уже не как царь, а как опекун своего племянника. Говорят, что свояченица просила его жениться на ней и предлагала убить ребенка. Но Ликург в ответ на это приказал строго наблюдать за честолюбивой женщиной и велел тотчас после родов отнять у неё ребенка. Ликург сидел за столом вместе со знатнейшими спартанцами, когда ему принесли новорожденного мальчика. Он тотчас же, перед всеми присутствующими, провозгласил его царем и объявил, что с этого времени будет править только как опекун племянника. Ребенку он дал имя Харилая, которое значит «радость народа». Рассерженная свояченица и её приверженцы употребляли, говорят, всевозможные средства, чтобы отомстить Ликургу. Рассказывают, например, что они старались обвинить Ликурга в желании убить ребенка, надеясь этим путем приобрести и упрочить за собой царство. Говорят даже, что для отклонения от себя этого подозрения, Ликург сложил с себя власть и уехал из Спарты. Нет сомнения, однако, что эта причина его удаления просто выдумана в позднейшее время. Продолжительное путешествие Ликурга было, по всей вероятности, предпринято с единственной целью приготовиться к составлению законодательства, в необходимости которого он был убежден давно, так же как и соправитель его из дома Агидов и, без сомнения, многие другие знатные спартанцы.
Спартанский законадатель Ликург
Предание говорит, что Ликург провел вне Спарты десять лет. Он посетил различные страны, чтобы изучить их законы, нравы и учреждения, и, в особенности долго прожил на острове Крите. Критское государственное устройство, приписываемое знаменитому царю Миносу I, славилось по всей Древней Греции. Нет сомнения однако, что учреждения Крита были только приспособленными к обстоятельствам видоизменениями прежних обычаев и установлений, свойственных дорийскому племени. Поэтому критское устройство, скорее, чем всякое другое, могло служить Ликургу образцом для законов, в которых нуждалась древняя Спарта. В ней, как на Крите, жила ветвь дорийского племени, основавшая свое господство на порабощены прежних обитателей страны. Спарта также сохранила свои прежние учреждения, но уже не могла держаться, не сделав в них изменений, согласных с требованиями времени. На Крите Ликург познакомился с прославившимся своею мудростью поэтом Талесом, который, по его просьбе, отправился в Спарту, чтобы во время путешествия Ликурга по Малой Азии мирить ссорившихся между собою спартанцев и приготовить их к принятию законодательства Ликурга. Говорят также, что Ликург привез из Малой Азии творения Гомера, до тех пор неизвестные в собственной Греции.
В Спарте, во время отсутствия Ликурга, снова вспыхнули сильные междоусобия, и все жаждали восстановления и учреждения порядка. Достигнуть этого надеялись при посредстве Ликурга и потому просили его вернуться в родной город. С согласия известной части аристократов, он решился ввести правильное устройство или, вернее, применить древние обычаи и учреждения к измененным обстоятельствам и дать им новый и определенный вид. Готовясь приняться за выполнение этого плана, Ликург отправился сначала в Дельфы, чтобы получить от Аполлона, главного бога спартанцев, посвящение на роль законодателя. Принимаясь за дело во имя божества, как человек им вдохновенный, Ликург облегчал себе задачу государственного переворота и упрочение своих учреждений. При входе его в храм, дельфийская жрица обратилась к нему со следующими словами: «Ликург, любимец Зевса и всех остальных богов, я не знаю, богом или человеком называть тебя; мне кажется скорее, что бог».
Ликург не был составителем нового законодательства, но явился только реформатором древних дорийских учреждений древней Спарты. Он обновил греческие обычаи и установления древнейших времен, сохранившиеся у народов дорийского происхождения лучше, чем у остальных племен, изменив их, лишь насколько это было необходимо; дал им определенность, привел их в согласие между собою и, таким образом, навсегда упрочил их, как в государственной, так и в частной жизни спартанцев. В этом и заключалась сущность его законов Ликурга.
Основанием реформ Ликурга было совершенное рабство двухсот тысяч людей, так называемых илотов. Они не имели человеческих прав и рождались только для работы и прислуживания. Зато сами спартанцы могли проводить время в аристократической праздности. Свободные от всякого труда, они на досуге воспитывали в себе рыцарский дух, занимались только военными упражнениями и государственными делами. Ликург оставил прежнее разделение населения Лаконии на три класса. Илоты по-прежнему остались прислуживающими и бесправными, периэки получили некоторое участие в правлении, но одним только спартанцам было предоставлено настоящее управление государством. Число последних доходило (по крайней мере несколько сот лет после Ликурга) до девяти тысяч; число периэков до тридцати тысяч. И те и другие имели право на участие в народном собрании; но из одних спартанцев выбирались правители и должностные лица, между тем как периэки и в народное собрание могли являться только тогда, когда дело шло о решении мира или войны. Итак, древнее Спартанское государство состояло из большого числа крепостных крестьян и рабов (илоты), из свободных граждан, занимавшихся ремеслами, торговлей и земледелием (периэки), из немногих рыцарских дворянских фамилий, захвативших в свои руки государственное управление, живших в праздности и занимавшихся только военными упражнениями, охотой, да войной. Периэки уже весьма рано прониклись характером дорян и считали себя счастливыми и свободными. Расчет и гордость так тесно связали их со спартанцами против порабощенной массы илотов, что, во все продолжение древней спартанской истории, ни разу не говорится не только о возмущении периэков, но даже и о простом нарушении согласия между ними и спартанцами.
Во главе спартанского государства Ликург оставил двух царей из дома Проклидов и Агидов, ограничив только их власть. Через несколько поколений после Ликурга, власть царей древней Спарты сделалась еще незначительнее, вследствие увеличившаяся значения должностных лиц, называвшихся эфорами. С этих пор влияние царей на государство стало зависеть исключительно от их личного значения. Даже власть их, как предводителей войска во время войны, постепенно все уменьшалась. Законы Ликурга поставили их почти в то же положение, в каком находились цари гомеровского периода. Они были первосвященниками, председательствовали в сенате, где имели, однако, только один голос, созывали народные собрания и сначала руководили их прениями. В военное время им принадлежало главное начальство над войсками, и, в этом звании, они за пределами государства пользовались неограниченною властью. Другим спартанцам главное начальство над войсками никогда не вверялось. Только впоследствии стали отступать от этого правила в морских войнах и экспедициях в дальние страны. Других прав цари не имели и не пользовались никакими преимуществами перед остальными спартанцами, кроме разве некоторого оказываемого им почета. Так, например, на общественных пирах они получали двойные порции и занимали первые места на всех торжествах. Но в частной жизни все отличия исчезали, и знатные спартанцы обращались с ними, как с равными. Содержания они не получали вовсе, точно также, как и все чиновники в Греции вообще. Их наследственные владения были немногим больше, чем у других спартанцев. Кроме того, они пользовались известным доходом от сумм, которые им давали на жертвоприношения.
Действительная правительственная власть в древней Спарте находилась в руках сената, называвшегося герусией, или советом старцев. Он состоял из двух царей и двадцати восьми пожизненных членов. Сенаторы выбирались народным собранием из спартанцев не моложе шестидесяти лет. В руках герусии находилось все государственное управление. Она была высшим уголовным судилищем, обсуживала и решала все общественные дела, хотя важнейшие из них должна была представлять на утверждение народного собрания. Народное собрание происходило в древней Спарте постоянно раз в месяц, именно в каждое полнолуние. Оно было двоякого рода: большое и малое. В первом принимали участие все спартанцы и периэки; во втором – один только спартанцы. Участниками собрания могли быть только лица, достигшие тридцатилетнего возраста. Роль председателя в этих собраниях занимали цари или члены герусии, а впоследствии иногда и эфоры. Решение выражалось не подачей отдельных голосов, а общим восклицанием. Народное собрание выбирало сенаторов и должностных лиц, утверждало новые законы, постановляло приговоры в вопросах о спорном престолонаследии, о смещении должностных лиц, о преступлениях против спартанского государства и народа и, наконец, о войне и мире. Таким образом, ему было представлено решение всех общественных дел, но граждане не имели права рассуждать о предлагаемом вопросе, а должны были прямо выразить свое согласие или несогласие. Только впоследствии, когда народное собрание приобрело большие права, сделано было отступление и от этого правила. Точно также не могло народное собрание само от себя делать никаких предложений или собираться без созыва.
Эфорами назывались пять человек, выбиравшихся народным собранием из среды спартанцев, уже не обращая внимания на возраст, и сроком только на один год. Сначала они составляли род полицейского управления, но впоследствии власть их стала постоянно возрастать, так что, наконец, они приобрели господство над сенатом. Влияние эфоров начало возрастать через сто тридцать лет после Ликурга, когда, по предложению царя Феопомпа, их сделали царскими наместниками на время отсутствия царей. С этого времени эфоры, подобно народным трибунам Рима, стали чисто демократическим учреждением и выступили, как представители прав народа против царей и сената. Они следили за поведением царей и должностных лиц, призывали их к ответу, обвиняли перед судилищем, состоявшим из сенаторов и других должностных лиц, и даже собственною властью подвергали их наказаниям. Они позволяли себе сзывать народное собрание и следили за исполнением его постановлений. Так как война и мир, заключение договоров и союзов, требовали утверждения народа, то эфоры постепенно успели поставить все внешние отношения государства в полную зависимость от себя. Впоследствии они принимали участие во всех делах, и мало-помалу совершенно уничтожили их значение. Наконец, цари и в походы стали ходить в сопровождении двух эфоров, составлявших военный совет и имевших огромное влияние на их распоряжения.
Судебная власть не была, как в других греческих государствах, вверена комиссии граждан, выбранных народным собранием. В древней Спарте уголовным судом служил сенат, споры по имуществу решались эфорами, семейные дела представлялись на рассмотрение царей. Кроме того, каждому должностному лицу в кругу его деятельности была предоставлена судебная и исполнительная власть.
Ликург ввел также в древней Спарте равенство состояний и для поддержания его издал особенные законы. Земля была разделена по числу спартанцев и периэков на девять тысяч больших и тридцать тысяч меньших участков. Таким образом, государство состояло из тридцати девяти тысяч помещичьих семейств, из которых девять тысяч составляли аристократию, а тридцать сословие граждан. Земельные участки спартанцам, по законам Ликурга, нельзя было ни отчуждать, ни делить. Они были наследственны в мужском поколении и переходили из рук в руки по праву первородства. Младшие братья получали содержание от старшего брата – землевладельца. Дочери были устранены от наследования земли. При отсутствии сыновей, участок мог перейти в руки дочери, которая в таком случае могли взять в мужья только безземельного гражданина. Это учреждение Ликурга имело вредные последствия. Многие отцы, из желания пристроить выгоднее своих дочерей, впадали в скупость и корыстолюбие. Богатые наследницы стали уже весьма рано играть важную роль в государстве. Наконец, отдельные спартанские фамилии постепенно достигли чрезмерного богатства, соединили в своих руках почти всю поземельную собственность и приобрели господствующее влияние на управление государством. Чтобы предупредить союзы отдельных семейств и облегчить обсуждение общественных дел, так же как и для того, чтобы дружеским сожительством смягчить ссоры между партиями и устранить роскошь и негу, Ликург установил в древней Спарте так называемые сисситии, т. е. ежедневные общественные и публичные обеды. Это был старый дорийский обычай, существовавший также и у некоторых народов Италии. Все спартанцы, не исключая и царей, были обязаны принимать участие в этих общественных обедах; те же, которые по бедности не могли делать определенного взноса на них, лишались части своих гражданских прав. Такие лица не могли, например, занимать государственных должностей. В общественных обедах участвовали только мужчины, женщины же напротив того, обедали дома. Мужчины составляли для этого артели, большею частью по пятнадцати в каждой. Кушанья подавались простые. Всего чаще являлась, так называемая, черная похлебка, состоявшая, как полагают, из отвара свинины, крови, уксуса и соли. Про похлебку эту один спартанец сказал какому-то азиатскому государю, что она может казаться вкусной только тем, кто купается в реке Эвроте.
Рассказывают также, что Ликург, для поддержания в древней Спарте прежней простоты и неиспорченности нравов, запретил золотые и серебряные деньги, введя железные, запретил ездить за границу и затруднил пребывание иностранцев в стране. Все это, так же как и многое другое, что приписывается этому законодателю, не должно быть принимаемо в буквальном смысле; – многое установлено только в позднейшее время, просто старинным обычаем, естественно возникшим из условий народной жизни. Так, например, весьма вероятно, что во времена Ликурга монет в Греции еще не было, и уже по одному этому он не мог запретить употребление золотой и серебряной монеты. Сношения с иностранцами, путешествия за границу, торговля и промышленность, конечно, не могли нравиться древним спартанцам, привыкшим к обществу таких же рыцарей, каким был каждый из них. Кроме того, таких частных запрещений было бы недостаточно, чтобы установить и поддержать в спартанцах ту воинственность и простоту нравов, которых искал Ликург. Эти национальные черты были результатом всей его законодательной системы и того общего характера, который он так надолго умел дать спартанской жизни. Поэтому многие узаконения, приписываемые греческими писателями Ликургу, как например, постановление о том, чтобы при постройке крыш работали только топором, при делании двери только пилой, – следует считать господствующим обычаем, а вовсе не делом законодательного вмешательства. Наконец, во всяком случае, они не имеют такой важности, чтобы о них стоило упоминать особенно.
Войско спартанцев
См. также статью Армия спартанцев
Главною целью законодательства Ликурга было развитие в древней Спарте рыцарских и военных свойств, которые могли бы обеспечить за ними постоянный перевес над остальными народами и покоренным населением страны. Поэтому война или военные упражнения были ежедневным занятием спартанцев. Когда спартанец был в походе, то день его почти исключительно был занят охотой, гимнастическими упражнениями, управлением государства или заседаниями в сисситиях и частных совещаниях об общественных делах. Древняя Спарта не была обнесена стенами. Лучшей её стеной считались мужество и воинственный дух жителей. Говорят, что Ликург запретил укреплять город, чтобы беззащитность его возбуждала и поддерживала военную деятельность населения. По законам Ликурга, только над могилами граждан убитых на войне можно было ставить памятники. Трус терял часть своих гражданских прав. Наконец, чтобы предупредить увеличение пределов государства и развитие в нем богатства, роскоши и изнеженности граждан, – древний спартанский законодатель запретил часто вести войну с одним и тем же народом и далеко преследовать бегущего неприятеля.
Воин армии спартанцев
Вследствие этих и некоторых других постановлений Ликурга, война сделалась настоящей стихией и предметом наслаждения спартанцев. Только идя на бой, наряжался спартанец. Перед битвой он надевал венок на свои длинные волосы, и шел на неприятеля под звуки флейт и военных песен. По-настоящему войско состояло только из спартанцев, военной одеждой которых был красный плащ. Периэков не всегда посылали на войну, а к вооружению части илотов прибегали уже в случае крайней нужды. Из них составляли тогда легкую пехоту, имевшую значение нынешних ополчений. Кавалерии в спартанском войске было немного; да и это небольшое количество служило только для прикрытия флагов. Независимо от этой кавалерии в войске Спарты была еще особенная гвардия, состоявшая из 300 частью пеших и частью конных людей. Отряд этот формировался из самых удалых юношей, и, вместе с командовавшим войсками царем, всегда помещался в средине боевой линии. Движения спартанского войска в сомкнутых массах отличались порядком и отчетливостью, а благодаря расчленению на многие мелкие части, оно было также очень способно к эволюциям и к партизанской войне. Вооружение пехоты состояло из очень большого щита, медных лат, длинного копья и короткого меча.
Гоплиты афинской (слева) и спартанской (справа) армии
Воспитание спартанцев
См. также статью Спартанское воспитание
Спартанцы и периэки были одинаково подвергнуты суровому воспитанию и постоянным военным упражнениям. Воспитание считалось в древней Спарте чисто государственным делом и было направлено к развитию воинственных способностей, общественного духа и повиновения закону, к поддержанию чисто спартанских нравов и образа мыслей. Каждое новорожденное дитя подвергалось осмотру особенных должностных лиц, и, если они находили его дурно сложенным, ребенка бросали в пропасть, в известном месте Тайгетской горы. Остальные дети до седьмого года вверялись попечению родителей, обязанных воспитывать их самым суровым образом. С седьмого года каждый мальчик поступал в ведение государства и получал общественное воспитание вдали от родительского дома. Всех таких мальчиков распределяли группами, и они росли под наблюдением особенных надзирателей и учителей. В них старались развить телесную силу, ловкость в употреблены оружия, послушание, мужество, славолюбие, воздержность, настойчивость и хитрость.
В этом заключалась главная цель спартанского воспитания. Развитие умственных сил было также направлено только к тому, чтобы образовать воина и гражданина; о высшем образовании и чисто человеческом облагорожении личности нисколько не заботились. Умственный капитал увеличивался только для целей практической жизни. Так, например, молодых людей приучали к быстрой и явности понимания и выражения. Это качество было доведено у древних спартанцев до такой степени, что слово «лаконический» вошло в поговорку для обозначения краткого и меткого выражения. Пение, составлявшее вместе с элементарным обучением и гимнастикой одну из главных отраслей воспитания у всех греческих племен, было также предметом занятия и спартанского юношества; но там были в ходу преимущественно военные песни. Повиновение младших мальчиков старшим и вообще молодых людей взрослым было основным законом. Узаконения, относившиеся к телесным упражнениям, имели целью развитие силы, ловкости и закаленности тела. Мальчик должен был спать на камыше, спокойно выдерживать голод и жажду, жар и холод, и приучаться к тому, чтобы равнодушно переносить телесные страдания. Раз в год, в определенный день, спартанских юношей секли до крови, и. малейшее движение со стороны того, кого били, считалось величайшим позором. Говорят, что многие падали мертвыми, не испустив ни одного стона. Для приучения их к хитрости, нм было позволено красть себе за столом лишние порции, лишь бы только этого никто не заметил. В виде военного упражнения производилась также, от времени до времени, так называемая криптия, или травля илотов. Молодые люди должны были, спрятавшись в засаду, неожиданно нападать на возвращавшихся с поля илотов, преследовать их и убивать.
Воспитание спартанских девушек было проникнуто тем же духом. Мы не знаем, брали ли их от родителей или нет; но последнее вероятнее. Воспитание их также состояло, главным образом, в телесных упражнениях, как, например, в беге, плавании, кидании диска или кружка и даже во владении копьем. Их тоже приучали к перенесению страданий. Цель их воспитания состояла только в том, чтоб сделать из них сильных матерей и мужественно настроенных женщин. Для развития более нежных чувства сердца и истинной женственности древняя Спарта была плохим местом. Семейной жизни там не было – она была невозможна, как по свойствам женского воспитания, так и вследствие общественного воспитания мальчиков и артельной жизни мужчин.
Итоги реформ Ликурга
Вот главные законы и учреждения, существовавшие в древней Спарте со времен Ликурга. Они не были записаны, и говорят, что Ликург запретил записывать вообще какой бы то ни было закон, чтобы он не сделался пустой формальностью, а оставался сознанною народом частью народных нравов. Законодательство Ликурга держалось почти во все продолжение существования Спартанского государства. В последнее время однако оно, подобно рыцарским учреждениям средневековой Германии, перешло в порядок вещей, основанный на притеснении и кулачном праве. Введенное реформами Ликургом равенство спартанских фамилий исчезло очень рано, несмотря на меры, принятия им для его поддержания. Вместо этого равенства явилось чрезмерное влияние и господство небольшого числа семейств. Реформы Ликурга сделали древних спартанцев рыцарями, руководившимися во всех отношениях жизни военною гордостью. Их государство стало военно-рыцарской общиной, игравшей в последующие времена ту же роль в Греции, как Венеция в средние века и до XVII столетия в ряду итальянских республик. Большая часть древних писателей, в особенности те из них, которые жили в неспокойных демократических республиках, как, например, в Афинах, очень хвалили и прославляли аристократические военные учреждения Спарты, а Ликургом восхищались, как одним из самых мудрых законодателей. Причина этих похвал и восхищений заключается в том, что они видели, как остальные греческие государства подвергались вечным переворотам, и как от частых сношений с другими племенами их нравы и обычаи постепенно разлагались. Спарта же представляла им картину неизменного единства в управлении, редко нарушаемого согласия между гражданами и заботливого сохранения древнегреческих обычаев. Но зато Спартанское государство было основано на притеснении древних жителей страны, а все его знаменитое законодательство и все воспитание направлено только к насильственному господству и к войне. Даже знаменитая простота и неиспорченность спартанцев была не столько добродетелью, сколько необходимым условием их существования. Неизменность и долговечность созданного реформами Ликурга спартанского устройства были, главным образом, основаны на убеждении в собственных достоинствах и на гордости, которую военные занятия всегда и везде внушали людям. Хотя в древней Спарте власть и сосредоточивалась в руках немногих стариков, но сознание своей силы и превосходства над другими народами и мысль, что эти испытанные старики, долгое время бывшие как бы властителями всей Греции, выбраны из их же среды, – наполняла всех спартанцев одинаковой рыцарской гордостью, одинаковым презрением ко всем низким идеям и занятиям, ко всякой низости и трусости, и тем благородным духом, который держался в них, пока искушения не сделались чаще, и всем нам прирожденная чувственность не взяла верх над обычаями и законом.
Но при всей односторонности и лишениях спартанской жизни, она имела свои заманчивые черты и могла дать пищу душе человека. Как средневековый рыцарь проникался возвышенными чувствами и мыслями под влиянием религии, обрядов и поэзии, так и спартанец вдохновлялся немногими переданными ему сведениями и запечатленными в памяти творениями могучей народной поэзии. Круг его мыслей был тесен; но в этом тесном кругу душа, удаленная воспитанием и привычкой от всякой пошлости и разврата, сохраняла все свое первобытное благородство, пока наконец и в древней Спарте, как в новейшее время в Голландии и в Швейцарии, долго державшиеся нравы не уступили действию всеуничтожающего времени. Наконец, просветляющим элементом спартанской жизни являлись искусства, поэзия, музыка и периодические национальные торжества, где, под защитой родных божеств, собирался для поклонения им весь народ, властители и подвластные, – кроме бедняков илотов. Таким образом, мрак жизни без ремесел и торговли, без литературы и театра хотя отчасти прояснялся этими чертами греческого быта.
Последние годы и смерть знаменитого спартанского реформатора являются в рассказах древних в той же сказочной форме, как и вообще вся его жизнь. Его учреждения были введены не без затруднений и сначала вызвали многие бесплодные попытки частного сопротивления. По окончании дела Ликург, как говорят, объявил народному собранию, что для довершения его необходима еще одна мера; но что насчет её он должен сначала спросить совета у дельфийского оракула. Затем он взял со всех граждан клятвенное обещание не делать до возвращения его никаких изменений в законах. В Дельфах оракул сообщил ему, что реформы его превосходны, и что Спарта будет государством могущественным и славным, пока останется им верна. Ликург передал спартанцам изречение оракула, но сам к ним уже не возвращался, чтобы не развязать их от данной ими присяги. Куда он отправился, и где он кончил жизнь – трудно решить, – показания древних об этом противоречат друг другу. По одним, Ликург умер недалеко от Дельф; по другим – в Элиде; по третьим – на острове Крите. Предание говорит также, что, умирая, Ликург приказал сжечь свой труп и пепел его бросить в море, чтобы перенесение его в Спарту не подало как-нибудь спартанцам повода счесть себя освобожденными от исполнения своей клятвы.
Первая Мессенская война
См. также статью Мессенские войны
В ближайшее после Ликурга время древние спартанцы подчинили себе остававшуюся свободной часть ахейского населения Лаконии и вели войну с соседями своими, аргосцами. Вскоре после того вспыхнула продолжительная и упорная борьба между ними и мессенцами. Борьба эта, продолжавшаяся девятнадцать лет (с 743 по 724 до и. X.), известна под именем Первой Мессенской войны. Обстоятельства её, так же как и ход второй войны того же имени, дошли до потомства только в песнях и легендах, где они являются в весьма изукрашенном виде, так что относительно частных эпизодов никак нельзя доискаться истины. Поводом к Первой Мессенской войне были частные споры пограничных жителей. Предание говорит, что еще прежде один спартанский царь с несколькими юношами, переряженными в девушек, напал, во время общественного богослужения, на собравшихся знатных мессенцев и при этом лишился жизни. По другому источнику, толпа мессенцев похитила спартанских девушек и убила спешившего на выручку их царя. Начались переговоры, тянувшиеся до тех пор, пока один спартанец не продал стада, доверенного его надзору мессенцем, и не убил присланного к нему сына этого человека. Мессенец пошел жаловаться в Спарту и, не получив удовлетворения, перебил на обратном пути всех встречавшихся ему спартанцев. Переговоры, начатые по этому случаю, также затянулись и были наконец прерваны спартанцами, внезапно и без объявления войны вторгнувшимися в Мессению.
Перевес в начавшейся войне, большею частью, находился на стороне спартанцев. В ежегодных нападениях своих на Мессению, спартанцы постоянно приобретали господство над всей плоской частью края. Мессенцы могли держаться против них только в укрепленных местах. После нескольких лет войны такого рода, мессенцы решились бросить все свои города и сосредоточить всю свою силу в горной крепости Ифоме. Здесь, во все остальное время Первой Мессенской войны, происходила ожесточенная борьба, похожая на борьбу троянцев и греков героического периода, и поэтические легенды точно также изукрасили и прославили это событие. Мессенцы, с самого начала, послали спросить совета у дельфийского оракула и получили в ответ, что они в том только случае могут надеяться на победу в войне, если принесут в жертву богам девушку из царского рода. По этому случаю между мессенцами возникают споры, прекращенные наконец Аристодемом, главным героем Мессении и членом её царского дома. Аристодем решается принести в жертву свою собственную дочь. Жених её не соглашается на это, и раздраженный отец собственноручно зарезывает дочь. Приговор оракула приводит спартанцев в уныние, хотя собственно царская дочь была принесена в жертву не богам, а гневу своего отца. Аристодем, Гектор Ифомы, совершает тогда блистательные подвиги. В это время к мессенцам присоединяются аргосцы, сикионцы и аркадцы, и когда бездетный царь их погибает в нерешительном сражении, то на его место выбирается Аристодем. Спартанцы подвергаются совершенному поражению. Но вскоре военное счастье опять переходит на их сторону. Мессенцам сообщается новое изречение оракула, о котором спартанцы узнают однако прежде их. Оракул обещал победу тому народу, который первый поставит сто треножников в ифомском храме Зевса. Мессенцы не спешили этим делом, так как предсказание хранилось в тайне от спартанцев, и кроме того казалось, что им невозможно его исполнить. Но один спартанец, переодевшись, успел пробраться в Ифому и поставил в назначенном храме сто маленьких глиняных треножников.
Вид на Мессению с вершины горы Ифомы
Отчаяние овладевает тогда мессенцами, тем более, что и разные другие приметы беспрестанно предсказывали им несчастие. Аристодем, преследуемый страшными сновидениями, впал в безнадежность и лишил себя жизни на гробе напрасно принесенной в жертву дочери. Тогда союзники отступились от мессенцев; в их горной крепости обнаружился недостаток припасов, и, наконец, после пяти месяцев страданий и геройской защиты, они были принуждены прекратить войну. Часть их бежала в Аркадию, Аргос и Сикион, а прочие сдались спартанцам, разрушившим тотчас Ифому. Оставшиеся мессенцы подверглись тяжелой участи. После Первой Мессенской войны они лишились политической свободы, и хотя имущество было им оставлено, но часть их прибрежья была отдана спартанским периэкам. Кроме того, они были обложены тяжелою данью половины полевого сбора и обязаны были, при похоронах всякого спартанского царя, надевать траур.
Вторая Мессенская война
См. также статью Мессенские войны
Такое унижение и жестокость естественно должны были довести мессенцев до отчаяния и, рано или поздно, вызвать восстание и новую войну. Это было тем необходимее, что и другие народы Пелопоннеса не могли без опасения видеть значительное возрастание спартанского могущества. И действительно, чрез тридцать девять лет после падения Ифомы вспыхнула Вторая Мессенская война. Она продолжалась с 685 до 670 года, и была ведена спартанцами с гораздо большим ожесточением, чем первая, так как тут дело шло уже об усмирении восставших подданных. Главным героем Второй Мессенской войны был мессенец Аристомен, молодой человек, принадлежавший к царскому дому. Он был непосредственным виновником восстания и во время войны явился предводителем мессенцев, отказавшись от предложенного ему соотечественниками царского достоинства. Подробности Второй Мессенской войны тоже дошли до потомства только в песнях и легендах, потому рассказы о ней также баснословны, как и рассказы о первой войне. В особенности были воспеты подвиги и приключения Аристомена, и преувеличенные рассказы о них у мессенцев точно так же переходили от отца к сыну, как в Афинах история Тесея или в Фивах предания о Кадме и Эдипе.
Аристомен, выросший в Аркадии, собрав вокруг себя сыновей и внуков мессенских эмигрантов и обеспечив себе поддержку аркадского и аргосского населения, вторгнулся в Мессению, сопровождаемый толпами своих соотечественников и многих других пелопоннесцев, присоединившихся к нему. Едва вступил он на родную почву, как все население страны восстало, и вскоре вся Мессения вооружилась поголовно. Вслед за тем произошло сражение со спартанцами. Мессенцы не выиграли его, но и не испытали поражения, потому почувствовали доверие к успеху своего дела и к способностям своего предводителя. Аристомен, которого предание рисует храбрым, как Ахиллес, и хитрым, как Одиссей, умел смелыми военными подвигами возвысить мужество своих сограждан и навести ужас на неприятеля. Рассказывают, например, что однажды он пробрался в Спарту переодетым и в тамошнем храме богини войны поставил щит с надписью: «Этот щит, часть добычи отнятой, у спартанцев, – Аристомен посвящает Афине».
Древний спартанский шлем
Тогда спартанцы обратились за советом к дельфийскому оракулу и получили, говорят, в ответ, что они должны выпросить себе предводителя у афинян. Афиняне, из зависти и ненависти к Спарте, послали им хромого и незнакомого с войной школьного учителя Тиртея, но этим самым помогли спартанцам больше, чем если бы отправили к ним отличного полководца. Тиртей был великий поэт и могуществом своих песен снова возбудил мужество и патриотизм в обезнадеженных и перессорившихся между собою спартанцах. Так говорит самая баснословная и потому пользовавшаяся наибольшим доверием легенда о Второй Мессенской войне. Очевидно, что это чистая выдумка позднейшего времени, когда между спартанцами и афинянами загорелась долго не потухавшая неприязнь. Другое предание говорит, что Тиртей, от которого и до нас дошло несколько превосходных военных песен, был гражданином Дориды. Может быть, все дело заключается просто в том, что спартанцы, по совету дельфийского бога, вверили главное начальство иностранцу. Изречение оракула и, с другой стороны, раздор и недоверие, поселившиеся между спартанцами, дали этому иностранцу большее значение чем то, каким пользовались прежние спартанские полководцы; и, благодаря этому, так же как и вследствие пробуждения нравственной силы спартанцев, он мог дать ходу Второй Мессенской войны новый оборот. В том, что Тиртей был великим поэтом и военным героем, не может быть сомнения. До позднейшего времени песни его пелись в Спарте для возбуждения мужества. Их уважали, как предание о подвигах предков, и пользовались ими для воспитания и развития юношества. Но военная его слава меркнет перед песнями, которые доводят блестящие подвиги мессенца Аристомена до пределов чудесного. Может быть, что виновниками этого были сами спартанцы, в особенности, если Тиртей был не дориец, а афинянин, как говорит одна легенда.
Но, несмотря на то, что появление Тиртея снова возбудило упавшее мужество спартанцев, счастье все-таки еще долго благоприятствовало мессенцам. В одном большом сражении Аристомен одержал даже такую блестящую победу, что спартанцы уже хотели отказаться от продолжения Второй Мессенской войны, и только Тиртей удержал их от этого намерения. Аристомен вступает в пределы Лаконии и даже решается проникнуть до ближайших окрестностей Спарты. Однажды, на храмовом празднике, он нападает на спартанских женщин, попадается им в плен, но вскоре ускользает от них и совершает еще много других похождений подобного рода. Наконец, дело доходит до нового сражения. Оно проигрывается мессенцами и Аристоменом вследствие измены подкупленного спартанцами аркадского царя, Аристократа, и мессенцы испытывают кровавое поражение. Спартанцы приобретают вследствие этого господство над низменной частью края, а противники их удаляются, как некогда в Ифому, в горную крепость Иру, за обладание которой Вторая Мессенская война тянется еще одиннадцать лет.
Спартанская чернофигурная чаша с изображением воина. Ок. 550-540 до Р. Х.
Эта продолжительная оборона находилась в связи с партизанской войной, в которой мессенцы так сильно тревожили своих противников набегами, что те принуждены были отказаться на некоторое время от обработки полей занятой ими Мессении. Поэтическое предание украшает этот период Второй Мессенской войны самыми удивительными подвигами и приключениями мессенского героя. Однажды он, между прочим, попался в плен вместе с 50 товарищами, сопровождавшими его в партизанском набеге. Вместе с ними и его столкнули в Каядас, скалистую пропасть, находившуюся в Спарте. Туда обыкновенно бросали государственных преступников или их трупы. Все пленники погибли при этом падении, одни только Аристомен невредимо достиг дна пропасти. Он пролежал там три дня и уже думал, что ему придется погибнуть голодной смертью, когда его спасла лисица, подкравшаяся к трупам. Он уцепился за её хвост и, таким образом, пробрался по запутанным изгибам пропасти. Благополучно выйдя из неприятельского города, он к величайшей радости мессенцев снова явился в крепости Ире. Здесь Аристомен отпраздновал гекатомфонию, – редкое торжество, которое у древних мог праздновать только тот, кто собственною рукою убил сто неприятелей. Праздник этот три раза повторялся в жизни Аристомена. Вскоре затем он снова был пойман критскими стрелками, нанятыми Спартой. Они потащили его связанным, с намерением привести в Спарту. На следующую ночь, не успев еще миновать границы Мессении, зашли они в дом одной вдовы. Дочь этой женщины, желая спасти героя своей родины, перепоила стрелков, освободила пленника и убежала вместе с ним и своею матерью. Аристомен выдал свою избавительницу за сына своего, Горга.
Но, несмотря на все мужество и счастье Аристомена, для Иры и мессенцев, как некогда для Трои и её героев, наступил час падения. В бурную ночь мессенская стража ушла с одного из крепостных постов. Спартанцы узнали об этом через перебежчиков и взобрались на крепостной вал. Три дня и три ночи защищались еще мессенцы под начальством Аристомена. Наконец, выбившись из сил, они был и принуждены уступить превосходству неприятеля и гонению судьбы. Аристомен потребовала свободного отступления с оружием в руках. Спартанцы согласились на это, и Аристомен вместе с оставшимися в живых товарищами отступил в Аркадию (670 до Р. X.). Здесь он тотчас составил план неожиданного нападения на Спарту, войска которой все еще находились в Мессении. Но от плана этого пришлось отказаться, потому что спартанцы узнали о нем от аркадского царя, которого подданные за эту измену побили камнями. Аристомен отправился тогда в город Галис, на острове Родосе. Царь этого города, Дамагет, спрашивал дельфийского оракула, кого ему следует взять в жены? Оракул отвечал: «дочь величайшего из греков». Вследствие того Дамагет женился на дочери Аристомена, которого он взял с собою на Родос. Здесь вскоре и умер Аристомен.
Мессенские эмигранты, чтобы найти себе новое отечество, поплыли, под предводительством Горга, к городу Регию в нижней Италии. Отсюда они овладели сицилийским городом Занклой, и, выгнав прежних жителей, дали ему имя своего родного края – Мессены. Это имя, изменившееся в Мессину, город сохраняет и до сих пор.
Мессенцев, оставшихся на родине, постигла самая ужасная участь: они все были обращены в илотов. Это злоупотребление победой во Второй Мессенской войне было так же гибельно для спартанцев, как и для побежденного народа. Жестоко притесненные мессенцы не пропускали ни одного удобного случая, чтобы восставать против своих владык, и враги древней Спарты всегда пользовались этим обстоятельством в войнах с нею. Через двести лет после окончания Второй Мессенской войны, восстание мессенцев, к которому присоединились и другие илоты, привело к продолжительной, но несчастной для них борьбе, известной под именем Третьей Мессенской войны. Спустя сто лет, фиванцы Эпаминонд и Пелопид, во время победоносной борьбы со Спартой восстановили независимость Мессении и тем навсегда поколебали могущество Спарты. Нельзя, однако, отрицать, что притеснение мессенцев и вообще илотство имели для древних спартанцев и свою полезную сторону. Мысль о внутреннем враге, готовом каждую минуту присоединиться к враждебным соседям, всего сильнее поощряла спартанцев и периэков крепко держаться учреждений, которые из каждого спартанца делали воина и всю их страну обращали в вооруженный стан.
Пелопоннесский союз
Народ, беспрерывно преданный военным упражнениям, естественно, должен был часто ссориться со своими соседями. Это лежало в самой природе вещей, и в поводах к войне не могло быть недостатка. Могущественнейшими противниками древней Спарты в Пелопоннесе были аркадцы и аргосцы, с которыми ей не раз приходилось вести войну. Аркадия, как и большая часть пелопонесских государств, должна была, наконец, заключить со Спартой союз и, подобно им, лишилась вследствие этого своей независимости. Арголида, после долгой борьбы, потеряла в 550 году до Р. X. прилегавший к Лаконии округ, Кинурию, и с тех пор уже не в силах была воевать со Спартой. Она не заключала, по примеру других пелопоннесских государств союза с Спартою; напротив того, постоянно уклонялась от участия во всех предприятиях, где Спарта являлась предводительницей пелопоннесцев, но была уже не в силах лишить Спарту её преобладающего значения или хотя бы только ослабить его. Около половины шестого века до Р. X. к союзу со Спартой (Пелопоннесскому союзу) принадлежали все государства Пелопоннеса, за исключением одной только Арголиды и незначительной Ахайи, долгое время не принимавшей никакого участия в делах Греции. Отношения древней Спарты к союзникам заключались в том, что в общих войнах она распоряжалась их войсками, давала направление общим делам Пелопоннесского союза и в союзном совете, решавшем вопросы о мире или войне, имела решительный перевес, несмотря на равенство голосов всех членов союза. Такое отношение сильной державы к другим самостоятельным государствам обыкновенно называют гегемонией – словом, заимствованным из греческого языка. Таким образом, Спарта ещё до начала персидских войн стояла в главе объединённого в крепкий союз Пелопоннеса, сосредоточивала в руках своих всю силу дорийского племени, считалась и у греков, и у не-греков первым государством Греции, и действительно имела право на это место, пока Афины, став во главе ионийского племени, не лишили ее большей части её значения.
Лакония и Спарта на карте древнего Пелопоннеса
В последнем десятилетии VI века до Р. Х. Спарта, союзниками которой, кроме большей части государств Пелопоннеса, были еще Мегара и Эгина, заговорила решительным тоном и за пределами своего полуострова, вмешавшись вместе со своими союзниками во внутренние дела афинян. Впрочем, достопамятная борьба между нею и Афинами за гегемонию в Греции начинается уже в следующем столетии. Главным эпизодом этой борьбы стала Пелопоннесская война.
В заключение заметим еще, что в конце этого периода один спартанский царь был низложен с престола и, убежав в Персию, стал в ряды врагов своей родины. Этого царя, соправителя властолюбивого Клеомена I, звали Демаратом. Он поссорился со своим товарищем, и оба они всячески старались вредить друг другу, пока, наконец, Клеомену не удалось погубить менее ловкого противника. Он объявил, что Демарат не царский сын, а подкидыш, воспитанный в доме его предшественника. Решение этого вопроса было предоставлено дельфийскому оракулу. Клеомен умел склонить его на свою сторону, и Демарату пришлось оставить престол (491 до Р. X.). Горя желанием отомстить, Демарат отправился в Персию, царь которой, Дарий, снаряжал в то время экспедицию против Греции.
О дальнейшей роли спартанцев в древнегреческой истории читайте в статьях:
Греко-персидские войны – кратко
Война Агесилая с персами и Анталкидов мир
