Оба искажения естественного человека. – Позитивная религия. – Меры против не давших присяги священников. – Закрытие церквей и уничтожение церемоний. – Преследования вплоть до Консульства.

Начнем теперь с того, что вообразим себе естественного человека. Конечно, теперь его почти невозможно узнать. Он совершенно не походит на искусственное существо, которое мы находим вместо него, на существо, изуродованное незапамятным режимом принуждения и обмана, крепко сдавленное своей наследственной броней суеверий и повинностей, ослепленное своей религией и приниженное путем обмана, эксплуатируемое своим правительством и дрессированное благодаря физическому воздействию. Оно находится на привязи, им всегда пользуются вопреки смыслу и природе, какова бы ни была его клетка, высока или низка, каково бы ни было его корыто, пусто или полно. Оно подобно изнуренной лошади, вертящей с завязанными глазами мельничный жернов или дрессированной собаке, разодетой в рваную мишуру и показывающей публике свои кунштюки. Но уничтожьте мысленно лохмотья, путы, стойло социальной конюшни и вы увидите перед собой нового человека, первобытного человека, цельного и здорового умом, душою и телом.

В этом состоянии он свободен от предрассудков, он не был опутан ложью, он не иудей, не протестант, не католик. Если он попытается понять совокупность мира и принцип вещей, он не даст обмануть себя мнимым откровением, он послушается только своего разума. Может быть, иногда он станет атеистом, но почти всегда он будет деистом. В таком состоянии он не впутан ни в какую иерархию, он не дворянин и не разночинец, не рабочий и не хозяин, не собственник и не пролетарий, не подчиненный и не начальник. Все равны, ни один от другого не зависит, и если они согласятся образовать союз, то их здравый разум подскажет им первое условие – сохранение первоначального равенства.

Вот человек, каким его создала природа, каким его сделала история и каким его должна пересоздать Революция. Нельзя слишком сильно ударять по обеим повязкам, которыми он крепко стянут: по позитивной религии, сдавливающей его ум, и по социальному неравенству, стесняющему и калечащему его волю, так как каждым наносимым ударом разрывают шнур, обматывающий повязку, а это в свою очередь возвращает движение парализованным членам.

Последуем за успехами освободительной операции.

В борьбе с институтом духовенства Учредительное Собрание, бывшее по обыкновению робким, сумело принять только полумеры. Оно только прорубило кору, оно не решилось нанести топором удар в толщу ствола. Конфискация имений духовенства, роспуск религиозных орденов, уничтожение авторитета папы – вот к чему свелась его работа. Оно задумало учредить новую церковь и превратить священников в принявших присягу государственных чиновников, как будто католицизм, даже административный, мог перестать быть католицизмом! Оно не только уничтожило старинную лабораторию лжи, но рядом с ней открыло другую, так что теперь вместо одной их оказалось две. С официальной этикеткой или без неё, оно функционирует во всех коммунах Франции и как в прежнее время безнаказанно раздает публике свою стряпню. Вот именно этого-то мы и не можем допустить. Правда, принужденные соблюдать внешние приличия на словах, мы снова объявим свободу культов. Но в действительности и на практике мы уничтожим лабораторию и воспрепятствуем продаже снадобья. Не будет более во Франции католического культа, не будет ни одного крещения, ни одной исповеди, ни одного брака, ни одного соборования, ни одной обедни, никто не будет открыто говорить или слушать проповедь, никто не будет открыто причащать или причащаться. Это будут делать тайком, имея в перспективе эшафот или тюрьму.

Поэтому мы будем действовать по порядку. По отношению к церкви, объявляющей себя ортодоксальной, затруднений быть не может: её члены отказались дать присягу и поэтому стоят вне закона. Ведь, отказываясь от договора, сам себя исключаешь из общества. А они потеряли свое звание граждан, они превратились в простых иностранцев, находящихся под надзором полиции. Но так как они сеют вокруг себя неприязнь и неповиновение, то они являются даже не иностранцами, а мятежниками, скрытыми врагами, создателями рассеянной по Франции тайной Вандеи. Нам вовсе не нужно преследовать их как шарлатанов, достаточно покарать их как мятежников. В качестве таковых мы уже изгнали из Франции отказавшихся от присяги духовных лиц, около сорока тысяч священников, и мы высылаем всех не переехавших за границу к определенному сроку. Мы разрешаем пребывание на французской территории только шестидесятилетним старикам и немощным и то еще в качестве заключенных. Им грозит смертная казнь, если они сами не явятся в тюрьму главного города округа или департамента, смертная казнь угрожает вернувшимся изгнанникам, смертная казнь грозит укрывателям священников.

Якобинский праздник Верховного существа 8 июня 1794. Вверху - масонский символ

Ввиду этого, за неимением правоверного духовенства не будет более правоверного культа, самая опасная из обеих лабораторий суеверия закроется. Для того, чтобы вернее остановить сбыт ядовитого товара, мы наказываем, одинаково как тех, которые его продают, так и тех, которые его приобретают, и мы преследуем не только пастырей, но и фанатиков духовного стада. Ведь во всяком случае, если они и не зачинщики мятежа духовенства, то несомненно являются пособниками и соучастниками его. Благодаря схизме они нам заранее известны и во всякой коммуне существует полный их список. Мы называем фанатиками всех тех, которые не признают давшего присягу священника, буржуа, которые считают его человеком, не имеющим ничего общего с церковью, монахинь, которые ему не исповедуются, крестьян, которые не идут в церковь, раз он там совершает богослужение, старух, не целующих его дискос, родителей, не желающих, чтобы он крестил их новорожденного. Все эти люди и те, которые их посещают, их близкие, родственники, друзья, гости, посетители, кто бы они ни были, мужчины или женщины, в душе мятежники и поэтому люди подозрительные. Мы лишаем их принадлежащих им избирательных прав, мы отнимаем от них пенсии, мы облагаем их специальными податями, мы запрещаем им выезжать из места их постоянного жительства, мы заключаем их тысячами в тюрьму, мы их гильотинируем сотнями. Мало-помалу оставшиеся в живых падут духом и откажутся от исповедания культа, исповедовать который невозможно.

Остаются равнодушные, стадная толпа, придерживающаяся своих церковных обрядов. Она возьмет их там, где найдет, и так как они совершенно одинаковы в разрешенной и в непокорной церквах, то вместо того чтобы идти к неподчинившемуся, она пойдет к священнику подчинившемуся. Но она пойдет без всякого рвения, без доверия, часто даже с недоверием, спрашивая себя, имеют ли какое-нибудь значение эти обряды, совершаемые отлученным от церкви священником. Подобная церковь прочности не имеет, и нам придется нанести ей только один удар, чтобы низвергнуть ее. Мы изо всех сил будем стараться дискредитировать конституционных священников. Мы запретим им носить духовную одежду, мы декретом заставим их благословлять браки их сотоварищей-отступников, мы пустим в ход террор и тюрьмы, чтобы заставить их самих вступать в брак. Мы их не оставим в покое до тех пор, пока они не вернутся к частной жизни, пока большинство из них не откажется от занимаемых ими мест.

Лишенное, благодаря этим добровольным или вынужденным отступничествам своих руководителей, католическое стадо без всякого усилия даст себя вывести из овчарни и мы уничтожим прежнюю ограду, для того, чтобы оно не чувствовало никакого влечения вернуться туда. В коммунах, где мы являемся хозяевами, мы подговорим местных якобинцев требовать от нас уничтожения религиозного культа, и мы насильно уничтожим его в других коммунах через посредство наших уполномоченных депутатов. Мы закроем церкви, мы снесем колокольни, мы расплавим колокола, мы пошлем священные сосуды в Монетный двор, мы разобьем изображения святых, мы оскверним реликвии, мы запретим религиозное погребение, мы предпишем отдых в десятый день декады и работу в воскресенье.

Исключений не допустим: раз всякая позитивная религия – коренное заблуждение, мы безусловно упраздним какой бы то ни было культ. Мы потребуем от протестантских пасторов публичного отречения, мы запретим иудеям выполнять свои обряды, мы сделаем «аутодафе всех книг и законов культа Моисея». Но среди различных приспособлений фиглярства католицизм – самое худшее, самое враждебное природе, благодаря безбрачию духовенства, самое противное разуму, благодаря нелепости своих догматов, самое враждебное демократическим учреждениям, потому что в католицизме власть делегируется сверху вниз, самое защищенное от гражданской власти, так как глава его находится вне Франции.

Поэтому его-то и нужно упорно преследовать; даже и после Термидора мы продолжим преследования против него, вплоть до консульства мы будем ссылать и расстреливать священников, мы возобновим против фанатиков законы Террора, «мы стесним их движения, мы замучаем их терпение, мы будем их беспокоить днем, мы будем нарушать их ночной покой, мы не дадим им ни минуты передышки». Мы обяжем население ввести декадный календарь, мы будем преследовать его нашей пропагандой вплоть до семейного очага, мы изменим базарные дни, чтобы не один из верующих не мог купить рыбы в постные дни.

Ничто нас так не озабочивает как эта война с католицизмом. Ни один пункт нашей программы не будет выполнен с такою настойчивостью и с таким упорством. Ведь дело в данном вопросе идет об истине; мы её хранители, поборники, орудия и никогда еще слуги истины не применяли с такой обстоятельностью и последовательностью силу для искоренения ошибки.

Якобинцы – борьба с католицизмом

Ещё по теме...