Тацит – краткая биография

В жизни и произведениях Сенеки, Плиния Старшего и его племянника Плиния Младшего отражается и хорошими и дурными сторонами своими монархическое время. Величайший из римских историков, Корнелий Тацит, по характеру и образу мыслей, близок к людям времен республики. Он – как будто представитель погибших поколений, уцелевший один и живущий между людьми чуждой ему эпохи и чуждых ему понятий.

Корнелий Тацит родился, по-видимому, в Интерамне (Терни) в Южной Этрурии, вероятно, около 55 года нашей эры, и умер, кажется, при императоре Адриане; точнее этого мы не можем определить год его смерти (ок. 119 г.?). При Веспасиане он занимал некоторые правительственные должности, потом спасся от свирепостей Домициана тем, что держался вдали от общественной жизни. При Траяне, будучи уже человеком пожилых лет, посвятил себя историческим трудам. Если известный в римской литературе «Разговор об ораторах» действительно принадлежал ему, то, вероятно, это был первый его литературный труд, написанный, быть может, при Тите. Но Тацитом ли написано это произведение, вопрос очень спорный.

 

Труды Тацита

Вероятно, еще в правление Нервы, то есть в 97 – 98 годах, около времени своего консульства, Тацит написал превосходное жизнеописание своего тестя Агриколы, завоевателя Британии. Тацит изображает его как истинного римлянина старых времен, остававшегося благородным человеком среди всеобщей низости, как светлое явление во мраке печальной деморализации. В следующем (99-м) году была написана «Германия» – краткий очерк природы германской страны и обычаев её жителей, перечисляемых по племенам;  Тацит писал, кажется, не по собственным наблюдениям, а по известиям других авторов и по изустным рассказам. Это – этнографическая идиллия. В этом своём труде Тацит излагает сведения о германцах без строгой системы,  но в ясном порядке, и дает полную картину их быта. Он пишет без вражды, напротив, с темным сочувствием германцам, хотя смотрит на них с точки зрения римлянина. У него была мысль выставить в ярком свете изнеженность и порочность римского общества изображением простой жизни энергичного, хотя необразованного народа. Его книга – драгоценнейший источник сведений о германской старине. Есть в ней ошибки и недоразумения, есть пробелы, но она дает массу достоверных известий.

В первые годы правления Траяна Тацит начал писать один из двух главных своих трудов, «Историю» (Historiae), рассказ о событиях римской истории своего времени, от Гальбы до гибели Домициана. Эта история состояла, кажется, из 14 книг. Из них дошли до нас только первые четыре и начало пятой. Этот рассказ представлял законченное драматическое целое. Тацит предполагал заняться в старости продолжением его, рассказав историю римской империи при Нерве и Траяне. Но когда он довел до конца свой труд, обнимавший период от Гальбы до Нервы, Траян еще был жив. Тацит считал неудобным хвалить его, когда он еще царствует, и решил рассказать о времени от смерти Августа до той эпохи, с которой начинался его уже оконченный труд, и написал «Летопись» («Анналы»), последнее свое произведение. Он писал по лучшим источникам, между прочим по Acta, официальному периодическому изданию, походившему на наши газеты, и по документам. Он подвергал эти материалы критике. «Анналы» рассказывали в строгом хронологическом порядке историю внутренних и внешних дел римской империи с 14 до 68 года нашей эры, и состояли из 16 книг; середина их и конец не дошли до нас. Сохранились первые шесть книг «Анналов» (пятая не полностью) и последние шесть, кроме конца 16-ой книги.

Корнелий Тацит

Памятник Корнелию Тациту у здания парламента в Вене

 

Корнелий Тацит как историк

Корнелий Тацит описывает агонию старого римского духа, изнемогавшего в борьбе с торжествующею деморализацией. Он смотрит на свое время с трагическим чувством. Ужасающая испорченность нравов, описываемая им, возбуждает в нем негодование; он говорит об упадке своей нации с горечью патриота. В прошедшем Тацит видит лучшее: римский народ был тогда свободен, характеры были сильнее, нравы чище. Глубоко любя этот идеал старины и её свободы, сожалея о погибели республики, он, однако же, не имеет надежды, что она возродится. Он с грустной покорностью принимает существующей порядок, прославляет людей, сохраняющих старинные честные нравы, и считает умеренность единственной практически возможной добродетелью. Корнелий Тацит был родствен стоической школе по серьезности и чистоте своих нравственных убеждений, но не принадлежал к ней, и в горечи своего чувства высказывает иногда мысли, близкие к эпикурейскому учению [1]. Тацитом часто овладевает сомнение в божественной справедливости при мыслях о том, что принципат захватил все под свою власть,  что расширение его силы шло с неодолимостью рокового процесса природы, что он низвергал и давил все благородное, сопротивлявшееся ему, а презренные злодеи, заслуживавшие смерти каждым из тысяч своих дел, оставались долго или на весь свой век безнаказанными. Во тьме ночи Тацит с горячим стремлением ищет руки божества, которая вывела бы его на свет, и не находит её; понятно, что отчаяние внушает ему мрачные мысли.

С удивительным знанием человеческого сердца он раскрывает самые затаенные движения души испорченных людей, все интриги и гнусности безнравственного,  изнеженного двора; грустно описывает порочность и пошлость римского общества, разъясняет самые секретные черты характера действующих лиц и выводит из их качеств мотивы их поступков, срывает маску  притворства с лицемеров. В сомнительных случаях Тацит склонен предполагать нечистые побуждения, но радостно ценит благородство честных людей, отдает справедливость мужеству Друза, Германика, Арминия, добродетели Туснельды и Агриппины Старшей, величию души Тразеи Пета, Гельвидия Приска, твердости, с какою умер Сенека. Его сердцу, пламенно любящему свободу, отечество и все благородное, приятно изображать в ярком сиянии эти светлые явления среди владычествующего мрака. Он с теплым чувством, согревающим и читателя, излагает несправедливость угнетателей, защищает права угнетенных, хочет возвратить вялым людям испорченного века утраченную ими энергию, ободрить благородных людей на мужественное презрение к тяжкому гнету.

Литературный стиль Корнелия Тацита очень сжат, наполнен афоризмами. Язык его устарелый, часто у него попадаются обороты, слишком возвышенные для прозаической речи. Конструкция предложений у него отрывочная, иногда сбивчивая, но нельзя не признать его рассказ художественным и красноречивым. Проверив строгою критикою свои материалы, Тацит излагает факты с величайшим беспристрастием, но выбором выражений заявляет свои чувства. Рассказ у него драматичен, в тоне рассказа преобладает грустное настроение. Тацит глубоко скорбит о бедственном времени, которое описывает, об утрате благ милого ему прошлого, он страстно желает лучшего в будущем, грустит о своей одинокости среди испорченного общества.  Печальный тон – проявление основного его чувства покорности неотвратимому игу. Изображая ход великой исторической трагедии своего века, он берёт на себя роль древнего хора, сопровождая поступки действующих предостережениями своим современникам. Нравственная строгость и глубокомыслие изложения были, конечно, главными причинами того, что круг читателей великого историка был в древности не очень обширен, а в средние века его творения были почти совершенно забыты.

 

Учёные споры о творчестве Тацита

Суждения историографии о Таците не всегда были одинаковы. До конца XIX ученые единодушно уважали его, как величайшего из римских историков, как человека строгой нравственности и друга свободы. Но в XIX столетии нашлись любители щегольства упражнениями в критике. Подвергая сомнению добросовестность Фукидида, они еще усерднее возлагали те же обвинения на Тацита. Они говорили, что рассказ Тацита о римских цезарях заимствован из мемуаров и памфлетов личных врагов императоров, что поступки и слова цезарей представлены у Тацита в искаженном виде, что искажены им они по его республиканскому предубеждению. Подвергая сомнению его объективность и добросовестность, они утверждали, что у него нет и оригинальности, что он, и по форме, и по содержанию, – подражатель писателей, живших незадолго перед ним или современных ему, Клувия Руфа, Плутарха, Плиния и т. д., что он написал не римскую историю, а историю римской аристократии и её подавления цезарями. Не в меру рьяным защитникам монархизма и многим английским учёным консерваторам не нравился историк, находивший,что со времени установления в Риме империи начался непрерывный упадок народа и государства, полагающий, что благоразумие требует молча терпеть неотвратимое. Но дебаты по этой теме показали, что обвинения против Корнелия Тацит надуманны. Тацит с грустью смотрит на настоящее, не надеется на лучшее в будущем; но он вовсе не безусловный панегирист прошлого. Он не видит в нем золотого века. Он держится мысли стоиков, что нет эпохи, в которой не было бы дурного, и что, как в природе быстрое течение реки уносит нечистоту, а стоячая вода гниет, так и в человеческой жизни застой производит гибельное действие.

См. также: Тацит о славянах.

 


[1] «Не знаю, судьба ли правит человеческой жизнью, или случай. Мудрейшие мыслители думают об этом неодинаково, и многие полагают, что боги безучастны к человеческим делам, что поэтому так часто страдают хорошие люди, благоденствуют дурные. Другие думают, что событиями правит судьба, но не по движениям небесных светил, а по первоначальному сцеплению естественных причин. Они говорят, что мы имеем свободу воли в выборе, как поступить, а когда выбор сделан, то последствия его неизбежны; что мнения толпы о счастье и несчастье ошибочны, что многие среди бедствий счастливы, твердо перенося свою тяжелую участь, а большинство имеющих изобилие во всем очень несчастны, потому что дурно пользуются своими средствами. Как бы то ни было, большинство людей верит, что каждому при рождении предназначена его доля, что если в предсказаниях об этом, часто бывают ошибки, то лишь по обману прорицателей, не знающих своего дела».