V. УКРАИНСКАЯ РУИНА
(продолжение)
Кардисский мир со Швецией. – Потеря Вильны. – Измена белорусской шляхты. – Самко и Золоторенко. – Баранович. – Мефодий.
Обманутый в своих надеждах на польский престол и удрученный возобновившейся, притом неудачной, войной с Польшей, естественно, Алексей Михайлович сильно желал окончательно развязать себе руки со стороны Швеции, с которой так неосторожно и так несвоевременно вступил в борьбу за Балтийские области.
После заключения, Валиесарского перемирия уполномоченные обеих сторон не раз наряжались для переговоров о вечном мире. С русской стороны их по-прежнему вел думный дворянин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, в качестве главного воеводы управлявший занятыми в Ливонии городами из своего Царевича-Дмитриева (Кокенгаузена). Но среди сих переговоров в феврале 1660 года его постигло большое горе от собственного сына Воина. Этот молодой человек воспитался под влиянием отцовского уважения к западноевропейской культуре, представительницей которой в русских глазах являлась Польша, к тому же привлекательная для неопытной молодежи шляхетскими вольностями по сравнению со строгими московскими порядками. А недальновидный отец, желая дать своему сыну европейское образование, окружал его учителями из пленных поляков. Он уже помогал отцу в делах управления и в переписке с соседними странами. Приехав в Москву с каким-то поручением, Воин окончательно ее возненавидел, и, посланный обратно к отцу с некоторой суммой казенных денег, не воротился к нему, а бежал за границу, сначала к польскому королю, потом в Германию и, наконец, во Францию. Эта измена сына родине и своему государю сильно поразила отца; ожидая себе наказания, он отправил царю слезную жалобу на свое горе и просил прислать кого-либо другого на его место. Но царь с обычной своей добротой и словоохотливостью ответил ему длинным письмом, в котором утешал и оправдывал отца, не соглашался на его удаление и поручал ему продолжать начатые переговоры со шведами. Однако, потом внял его просьбам и в начале 1661 года для этих переговоров назначил великим послом кн. Ивана Сем. Прозоровского с двумя стольниками (кн. Барятинским и Прончищевым) и двумя дьяками (Дохтуровым и Юрьевым).
Съезды уполномоченных теперь происходили в селении Кардис (почти на половине дороги между Дерптом и Ревелем). Шведы, и без того требовательные, по заключении Оливского мира с Польшей сделались еще неуступчивее и требовали полного возвращения всех завоеванных в Ливонии городов. Напрасно Россия пыталась получить хотя только Иван-город, Ям и Копорье. В виду бедствий польской войны и тяжелого положения наших дел в Белоруссии и Малороссии, Москва, наконец, согласилась почти на все шведские требования, и 21-го июня был заключен вечный мир в Кардисе. Так печально окончилась завоевательная попытка Алексея Михайловича со стороны Балтийского моря. Но, по обстоятельствам времени, Москва была рада и этому миру. Теперь она могла главное свое внимание и свои очень ослабленные средства обратить на борьбу с поляками и их союзниками татарами.
Но русские дела в Литве и Белоруссии и после того шли неуспешно.
Летом 1661 года происходил знаменитый Варшавский сейм, на котором король старался предупредить борьбу партий, (обострившуюся по поводу вопроса о немедленном избрании ему преемником французского принца Конде) и на котором он произнес пророческие слова о будущем разделе земель Речи Посполитой между ее тремя соседями: Москвой, Пруссией и Австрией. (Он, собственно, говорил о ближайшем времени, если его не послушают и не изберут немедленно преемника; последнего все-таки не выбрали). После того он лично предпринял поход для обратного завоевания городов литовских и белорусских, в сопровождении Стефана Чарнецкого и Павла Сапеги. Города эти, занятые многочисленными московскими гарнизонами, не получая подкреплений, без особого труда стали переходить в польские руки.
Война Москвы с Польшей 1654-1667
Из Гродно московский отряд сам ушел при вести о приближении короля. В Могилеве жители перешли на сторону поляков и также заставили москвитян очистить город. Король осадил Вильну. Начальствовавший здесь воевода, стольник князь Данило Мышецкий, заперся в Виленском замке с горстью бывших у него людей и храбро оборонялся в ожидании подмоги со стороны князя Хованского. Но последний, вместе с Ордин-Нащокиным, потерпел новое и полное поражение от поляков, предводительствуемых Жеромским, потерял большую часть войска, пушки и с немногими людьми спасся в Полоцк. И после того князь Мышецкий продолжал свою отчаянную оборону. Поляки стали готовиться к решительному приступу. Узнав о том, Мышецкий хотел взорвать порохом себя и свой гарнизон. Но его ратные люди воспротивились тому, схватили воеводу и выдали неприятелю. Приведенный в оковах к королю, он держал себя гордо; обвиненный в жестоких поступках с жителями, он не захотел просить помилования, был казнен смертью и погребен в виленском Духове монастыре. По уходе короля польские отряды продолжали обратное завоевание Белоруссии; в чем им помогали сами жители, недовольные грабежами казаков и московских ратных людей, неправдами и поборами московских воевод. Особенно часто изменяла белорусская шляхта, по своим симпатиям и привычкам проникнутая польской культурой. Между прочим поляки осадили города Старый Быхов и Борисов. На помощь быховскому гарнизону смоленский воевода князь Петр Долгоруков послал отряд с боевыми запасами и денежной казной под начальством генерал-майора Друмонта. Польский полковник Станкевич встретил его недалеко от Чаус; после упорного боя русские одержали полную победу. Но такая удача не изменила положения дел. Малочисленные московские войска терпели во всем недостаток, получая жалованье медными деньгами, и ратные люди все более и более уходили из полков. В июле 1662 года, когда у гарнизона все съестные припасы кончились, Русские, по приказу из Москвы, сами очистили Борисов и увезли из него свои пушки и боевые снаряды. А в декабре поляки взяли приступом город Усвять и пленили воеводу с ратными людьми. Московское правительство, удрученное тяжелой нескончаемой Польской войной, не раз делало попытки к мирным переговорам; Но они разбивались о непомерные требования поляков, которые хотели лишить нас всех приобретений. Тщетно князь Никита Ив. Одоевский жил в Смоленске и ждал польских комиссаров для заключения перемирия. Все, чего добились русские уполномоченные, это размена пленных. В числе отпущенных пленных поляков находился известный гетман Гонсевский. Но едва он возвратился в отечество, как около Вильны был схвачен бунтовавшими жолнерами и расстрелян по обвинению в измене и в присяге Московскому царю; заодно с ним был убит и названный выше маршалок Жеромский как его единомышленник. В марте 1663 года А. Л. Ордин-Нащокин был у короля во Львове для новых переговоров о мире и опять тщетно, по неуступчивости поляков.
На Украине предстояло решить вопрос о гетмане, вопрос, который после Хмельницкого стал часто возобновляться и служил главным источником для партийной борьбы и постоянной смуты. Наученное опытом, Московское правительство недоверчиво относилось к нескольким претендентам на гетманское достоинство и медлило своим решением; тем более, что западная сторона Малороссии отложилась вместе с Юрием Хмельницким. Из Москвы поэтому некоторое время пытались воротить его в царское подданство, чтобы таким образом воссоединить обе стороны Днепра. Юрий сам склонялся к тому же, сознавая, какую жалкую роль играл он в руках поляков и их сторонников среди старшины. Он уже писал в Москву, что правобережные полковники почти насильно принудили его перейти в королевское подданство, а что впредь он желает верно служить его царскому величеству, если получит прощение. Но переговоры с ним кончились ничем; по своему ничтожеству Юрий не мог действовать самостоятельно, остался игрушкой в руках окружавших его сторонников Польши и, увлекаемый ими, вскоре предпринял наступательное движение на восточную Украину. Из среды левобережной старшины претендентами на гетманское достоинство выступили двое вышепомянутых полковников: переяславский, уже носивший звание наказного гетмана, Самко, и нежинский Золотаренко. Оба они оказали большие услуги Москве мужественной обороной левой стороны от поляков и казацких изменников; но в то же время взаимными доносами и обвинениями друг друга в намерении изменить государю и поддаться польскому королю они ставили Московское правительство в раздумье. Ясно было, что если будет выбран Самко, Золотаренко не захочет ему повиноваться, а если выберут Золотаренка, Самко сделает то же самое; следовательно, могло снова возникнуть междоусобие, как было у Выговского с Пушкарем. Действительно весной 1662 года Самко собрал малую, т. е. старшинскую, раду в Козельце из своих сторонников, которые и выбрали его гетманом; но Золотаренко не признал этой рады и такое избрание назвал самовольством. Самко казался особенно подозрительным еще по родству с Юрием Хмельницким: по своей сестре, матери Юрия, он приходился последнему дядей, и были основания обвинять его в тайных сношениях с племянником. Недовольны были также в Москве и некоторыми его распоряжениями в качестве наказного гетмана; например, он запрещал торговым людям принимать в уплату московские медные деньги.
Соперничеством Самка и Золотаренка воспользовался третий претендент, чтобы проложить себе дорогу к гетманству. То был Иван Мартынович Брюховецкий, когда-то слуга Богдана Хмельницкого, а теперь кошевой атаман на Запорожье, человек ловкий и пронырливый. Обоих названных полковников он обвинял или в измене, или в корыстолюбии и всяких неправдах, а себя выставлял преданнейшим слугой великого государя и непримиримым врагом ляхов. Он даже предлагал совсем отменить гетманское достоинство и заменить его малороссийским князем, собственно московским наместником, и указывал, как на подходящее для того лицо, на окольничего Федора Михайловича Ртищева. Но, конечно, это был сознательный неисполнимый проект, придуманный для вящего угождения Москве. Брюховецкий сумел перетянуть на свою сторону и самое влиятельное в то время духовное лицо в восточной Малороссии, а именно епископа Мефодия, т. е. бывшего протопопа Максима.
После того как Дионисий Балабан изменил великому государю вместе с Выговским и удалился из Киева, митрополичья кафедра оставалась свободной, и епископ черниговский Лазарь Баранович вновь исполнял обязанности блюстителя Киевской митрополии. Но так как посреди происходивших смут и шатости умов он не обнаружил особого усердия и энергии в поддержании царской стороны, то Московское правительство обратило особое внимание на деятельного и усердного своего слугу нежинского протопопа Максима Филимоновича и вызвало его в Москву, где в мае 1661 года его, нареченного в монашестве Мефодием, поставили во епископа Мстиславского и Оршанского; с таким титулом он был отправлен в Киев и назначен блюстителем митрополичьей кафедры. Дионисий Балабан обратился к Константинопольскому патриарху с жалобой на насильственное отнятие у него сей кафедры; его жалоба, поддержанная гетманом Хмельницким и поляками имела успех: патриарх изрек на Мефодия анафему. Хотя впоследствии, по ходатайству московского царя, анафема была снята с Мефодия, однако она успела произвести впечатление в Малороссии и увеличить смуту в умах.
Посреди раздоров, происходивших на левой стороне из-за гетманства, летом 1662 года Юрий Хмельницкий переправился через Днепр и пошел на Самка, стоявшего лагерем перед Переяславом. Самко отступил в город; а потом, подкрепленный московским гарнизоном, вышел в поле, разбил неприятеля и прогнал его обратно за Днепр. Кременчугские казаки в это время изменили, передались на сторону Хмельницкого и впустили его казаков в город; но московский гарнизон, подкрепленный мещанами, удержался в замке; а потом, когда прибыла помощь от князя Ромодановского, мятежные казаки потерпели полное поражение. В июле Ромодановский вместе с Самком и Золотаренком переправился за Днепр, поразил Хмельницкого, занял Канев и Черкасы. Однако, войско Хмельницкого, подкрепленное татарами и поляками, принудило Ромодановского к отступлению на левый берег. Тут последний потерпел еще поражение от Мухамед-Гирея и спасся в город Лубны. Но вскоре затем Юраско Хмельницкий, заслуживший нелюбовь казаков, окруженный всякими интригами, чувствуя под собой колеблющуюся почву, сам сложил с себя гетманское достоинство и постригся в Чигиринском монастыре. Гетманом на западной стороне был выбран известный Павел Тетеря.
