XXV. Нидерландская революция

Историческое значение нидерландской революции. – Состояние Нидерландов до начала царствования Филиппа II. – Первые действия Филиппа II. – Вильгельм Оранский. – Народное недовольство в Нидерландах. – Начало протестов. – Компромисс. – Гезы. – Реформационное движение и реакция. – Восстание, – Гентская пацификация, Утрехтская уния и низложение Филиппа II. – Роль Вильгельма Оранского. – Голландская республика.

Филипп II. Портрет работы Тициана, 1551

Нам уже известно, что религиозная реформация в отдельных странах сопровождалась нередко важными политическими переворотами, и что эпоха реформации с последовавшей за нею католической реакцией была в то же время эпохой развития абсолютной монархии и падения сословно‑представительных учреждений. В истории взаимных отношений между государственною властью и подданными в Западной Европе реформационному периоду принадлежит особое место благодаря тому, что попытки католических государей стеснить веру своих подданных значительно обостряли политический антагонизм, развившийся на другой почве. Это случилось именно во второй половине XVI в., когда кальвинизм распространился по Шотландии, Франции и Нидерландам, где протестантам пришлось вступить в борьбу с католическими государями, и где во время этой борьбы развилась политическая литература, заключавшая в себе проповедь идеи народовластия. Во Франции, как мы увидим, политические стремления протестантов потерпели поражение, и с новой династией Бурбонов (с 1589 г.) утвердился абсолютизм; в Шотландии политический вопрос оставался нерешенным, когда Яков VI по смерти Елизаветы (1603) сделался, под именем Якова I, королем Англии, и дальнейшая шотландская история тесно сплелась с историей Англии. В этой последней стране в XVI в. еще не возникало вопроса о взаимных правах королевской власти и подданных, так как в силу особых причин этому вопросу суждено было стать на очередь лишь в XVII в., в середине которого и произошли одновременно шотландская и английская революции. Во второй половине XVI в. отложившиеся от Испании Нидерланды были единственной страной, где в эту эпоху восторжествовали свободные политические начала протестантизма, а впоследствии и большая религиозная свобода. Если борьба Англии с Испанией имеет важное значение в истории попытки Филиппа II утвердить в Западной Европе испанскую гегемонию, то в борьбе Нидерландов с Испанией мы видим главным образом применение к внутренней государственной жизни принципов, диаметрально противоположных политической идее Филиппа II. Это была первая в новой истории революция под лозунгом политической свободы, имевшая своим результатом образование свободного государства, которое притом сделалось в XVII в. оплотом не только протестантизма, но и религиозной и политической свободы. В XVI в. благодаря католической политике дело протестантизма в Англии отождествилось с вопросом о её национальной независимости, но только в XVII столетии здесь произошло слияние протестантской религии и политической свободы: в Нидерландах одновременно и национальная независимость, и политическая свобода, и протестантская религия объединились в сознании населения, поднявшегося на защиту всего того, что оно считало в нем элементарными правами свободы индивидуальной. В борьбе Нидерландов с Испанией столкнулись не две враждебные державы, которые разъединялись, как Испания и Франция, противоположными политическими интересами, или, как Испания и Англия, – принадлежностью к двум повсюду боровшимся между собою вероисповеданиям: здесь пришли в столкновение два разных политических принципа – принцип абсолютизма и принцип народовластия (в той форме, какую он только и мог получить в тогдашнем обществе). Мы увидим, что те же самые принципы пришли в столкновение во Франции в эпоху религиозных войн, и в Англии в эпоху революции XVII в. В этом и заключается общеевропейское значение нидерландского восстания против Филиппа II.

Нидерландами назывались 17 отдельных маленьких областей, в конце средних веков принадлежавших в качестве ленных владений частью Франции и бургундским герцогам из дома Валуа, частью Германии. Филипп Смелый, герцог бургундский (1363–1404), сын короля Иоанна, приобрел Фландрию, Артуа и Франшконте, его внук Филипп Добрый (ум. 1467) – Намюр (1428), Брабант, Лимбург (1430), Геннегау, Голландию, Зеландию, часть Фрисландии и Люксембург (1433). Через сына Филиппа Доброго, Карла Смелого (ум. 1467), его дочь Марию Бургундскую, жену императора Максимилиана, и их сына Филиппа Красивого, эти земли достались Карлу V, который присоединил к ним еще другую часть Фрисландии, Овер‑Иссель, Утрехт, Гельдерн и Цютфен. Карл V составил из этих земель, совпадающих, главным образом, с теперешними Бельгией, Голландией и Люксембургом, самостоятельную имперскую землю, пользовавшуюся полной автономией по отношению к империи, но не тронул их внутреннего устройства. Каждая провинция была маленьким самостоятельным целым, и каждая соединялась с другими подобными провинциями скорее посредством личной унии и во всяком случае более федеративною, чем государственною властью. Страна была богатая, и этим она была обязана прежде всего своему счастливому географическому положению, способствовавшему развитию в ней промышленности и торговли. Жители провинций и по роду занятий, и по экономическому быту, и по социальному своему строю представляли собою значительное разнообразие, но везде отличались большою предприимчивостью. Здесь были землепашцы, и скотоводы, и рыболовы, и мореходы, и ремесленники, и купцы. Карл V получал отсюда немало доходов. Богатству страны и зажиточности населения соответствовала и довольно высокая духовная культура, поддерживавшаяся многочисленными высшими и низшими школами, в которых рано возобладало гуманистическое направление. В социальном отношении на западе, особенно во Фландрии и Брабанте, преобладала могущественная феодальная аристократия, владевшая громадными поместьями; в других частях, особенно в северных приморских городах, благодаря развитию промышленности и торговли, большое значение имели города, в которых образовалась богатая буржуазия; внутри страны на севере (во Фрисландии) строй жизни был чисто демократический, крестьянский.

Сообразно с различиями в социальном быту отдельных местностей и политическое их устройство было различное: в одних местах власть была в руках поземельной или денежной аристократии, в других, наоборот, правление получало более демократический характер. Везде, однако, оно было основано на началах свободы, хотя и с преобладанием форм средневекового феодального, муниципального и даже старонародного быта. Нидерландцы были очень привязаны к этим учреждениям и дорожили своим самоуправлением и своими привилегиями. Самою замечательною из этих привилегий была так называемая брабантская «joyeuse entrée», присяга, которую при вступлении на престол давал владелец страны в том, что без согласия дворян и горожан он не станет расширять власти духовенства, не будет судить своих подданных иначе, как в законном суде и по законам страны, не вздумает раздавать должностей иностранцам и т. д., в случае же нарушения этих обещаний подданные могли протестовать и считать себя свободными от принесенной ими присяги. Особенно была важна законодательная власть с правом вотирования налогов, находившаяся в руках отдельных «штатов», которые не отказывали Карлу V в его «просьбах», как официально назывались правительственные предложения. Хотя Карл V в общем и оставил неприкосновенными эти привилегии, но он держал Нидерланды строго, особенно по отношению к вормскому эдикту, который только здесь главным образом и исполнялся в его царствование. Местные штаты ревниво оберегали свои права не только от захватов со стороны государя, но и от расширения власти «генеральных штатов», или общего нидерландского сейма, имевшего поэтому чисто конгрессивный характер. В царствование Карла V произошло лишь одно серьезное политическое столкновение, когда жители Гента отказались платить большой налог, установленный фландрскими штатами. Дело дошло до восстания, и оно было подавлено с большою жестокостью. Карл V хотел на Генте показать пример другим городам, роптавшим на тяжелые жертвы, которые от них требовались для того, чтобы государь мог вести совсем для них ненужные войны. Пример, действительно, оказал свое действие. Между тем Карл V без нарушения областных привилегий начал понемногу устраивать общее управление страной, опираясь на партикуляризм отдельных провинций и на противоположность интересов аристократии, буржуазии и демократии. Сами нидерландцы видели в Карле V как бы земляка, гордились тем, что он считает себя фламандцем, и прощали ему очень многое ради выгод, какие вытекали для них из соединения с его обширной империей, бывшей громадным рынком для их промышленности и торговли и взявшей на себя военную защиту их родины. В отношении к протестантизму Карл V был неумолим, а новое религиозное учение еще при нем проникло в Нидерланды. Устрашенные казнями нескольких проповедников, последователи нового учения должны были таиться, не могли организоваться, не могли устроить публичного отправления богослужения. Анабаптистская пропаганда давала правительству повод оправдывать преследования и казни политическими соображениями. Карл V подумывал даже ввести в Нидерланды испанскую инквизицию, но его тем легче удалось отговорить от этого, что и обыкновенные епископские суды делали свое дело по отношению к ереси весьма исправно. Особенно много было сожжено еретиков в последние десять лет царствования Карла V. В 1550 г. он велел даже предавать казни всех распространителей «ереси» и всех присутствовавших в протестантских богослужебных собраниях, с отдачею доносчикам половины конфискованного у казнимых имущества, и лишь по чужому совету он назвал «духовными судьями», а не инквизиторами четырех особых сановников, которым было предписано заведовать процессами еретиков. В это время такое количество людей было сожжено, потоплено, живьем зарыто в землю, обезглавлено, что протестантские историки говорили даже о целых пятидесяти тысячах погибших.

В 1555 г. в Брюсселе Карл V передал Филиппу II власть над Нидерландами. Одним из первых распоряжений нового государя было возобновление эдикта 1550 года, так что, собственно говоря, религиозная политика Филиппа II в Нидерландах была предначертана еще его отцом. Покидая Нидерланды, чтобы навсегда поселиться в Испании, Филипп II сделал их правительницей свою побочную сестру Маргариту Пармскую[2], усердную католичку, духовником которой одно время был сам Лойола. При правительнице был учрежден особый государственный совет, постоянными членами которого были назначены граф Эгмонт, наместник Фландрии и Артуа, принц Вильгельм Оранский, наместник Голландии, Зеландии и Утрехта, владетель маленького нассауского княжества в Германии, и адмирал нидерландского флота граф Горн с некоторыми другими местными вельможами. Другие наместники областей, приезжая в Брюссель, тоже могли заседать в совете. Для Филиппа II названные лица были люди подозрительные, и этим объясняется, что ни одного из них он не сделал правителем государства, как того все ожидали. Маргарита Пармская с своей стороны, чтобы самой занять выдающийся пост правительницы, поселяла в Филиппе II недоверие к нидерландской знати. Рядом с государственным советом были два другие: один для судебной части и финансов, другой – так называемая консульта – для всех важнейших дел, Во главе консульты был поставлен кардинал Гранвелла, в сущности и бывший фактическим правителем, человек умный и энергичный, но вместе с этим раболепный и жадный. Он был готов исполнять все приказания своего повелителя и давал понять всякому, что собственно он, а не другой кто, поставлен править Нидерландами. Филипп II присягнул соблюдать все законы страны и привилегии отдельных провинций и городов, но на первых же порах у него произошло столкновение с подданными. Перед отъездом в Испанию он собрал генеральные штаты, которые дали ему денег, но выразили желание, чтобы испанские войска по заключении мира с Францией (в Шато‑Камбрези в 1559 г.) были выведены из Нидерландов; это требование поддержали также гр. Эгмонт, Вильгельм Оранский и другие вельможи. Филипп II был крайне раздосадован, ссылался на то, что ведь и сам он испанец, – так и его, что ли, хотят выгнать, – и предложил Эгмонту и Вильгельму принять начальство над испанскими отрядами. Те, однако, отказались, и королю осталось лишь обещать, что испанцы будут удалены, как только получат недоданное жалованье. Уже в этом первом столкновении наметились вожди оппозиции, между которыми главную роль суждено было играть Вильгельму Оранскому.

Портрет Вильгельма Оранского Молчаливого. Художник А. Кей

Когда Филипп II покидал Брюссель, Вильгельму было всего двадцать шесть лет, но он уже был одним из самых влиятельных представителей нидерландской аристократии. Происходя из нассауского княжеского рода, давшего Германии одного императора, он унаследовал родовое княжество в Германии, владел в Нидерландах большими землями и, между прочим, получил еще княжество Оранжское, что делало его одним из самых богатых вельмож в стране. Его предки давно уже служили в Нидерландах – сначала бургундским, потом габсбургским государям. Самого Вильгельма особенно любил Карл V. Он взял его к себе, поручив своей сестре Марии Венгерской, тогдашней правительнице Нидерландов, обучить его католической вере[3], и впоследствии не раз отличал его ответственными и почетными поручениями: например, он был послан Карлом V известить немецких князей об отречении его от престола и убедить их выбрать в императоры Фердинанда. Своему сыну Карл V особенно рекомендовал пользоваться услугами Вильгельма, и Филипп II, по заключении мира с Францией, дал ему важное поручение в Париж. Здесь он узнал от французского короля (Генриха II), видевшего в Вильгельме вполне доверенное лицо своего государя, что у него с Филиппом II состоялось соглашение общими силами истребить ересь. Уже тогда Вильгельм разгадал намерения Филиппа II. Это был человек обширного ума, предусмотрительный и осторожный, но вместе с тем энергичный и «спокойный среди свирепых волн» (saevis tranquillus in undis), как гласил выбранный им самим девиз. Несомненно, отличаясь большим честолюбием, он ставил себе всегда только благородные цели. Наконец, это был блестящий рыцарь, который даже славился своим красноречием, несмотря на полученное прозвание «Молчаливого». Таким образом, независимо от своего происхождения и своего общественного положения, Вильгельм Оранский по личным качествам был призван играть политическую роль в стране, где свободные учреждения вошли в нравы населения. По первоначальному воспитанию он должен был сочувствовать протестантизму, и впоследствии он всегда отличался веротерпимостью. Рано овдовев после первого брака, он женился на дочери Морица Саксонского, на внучке Филиппа Гессенского, жившей при дворе своего дяди Августа, курфюрста саксонского: новая его родня была, следовательно, протестантская, антигабсбургская. Сначала он старался ладить с Гранвеллой, но вскоре рассорился, когда увидел, что кардинал был оставлен в Нидерландах для того, чтобы положить конец старой системе управления. Вообще вся нидерландская аристократия, при Карле V игравшая роль, теперь отодвинутая на задний план, была недовольна новыми порядками, заведенными Филиппом II.

Испанские войска были удалены из Нидерландов только в 1561 г. правительницею и Гранвеллою, боявшимися народного раздражения, так как постой иностранного войска противоречил старинным привилегиям и дорого обходился населению, потерпевшему к тому же от голода, да и сами полуголодные наемники своим буйным поведением вызывали неудовольствие мирных жителей. Филипп II этим распоряжением был, однако, страшно недоволен и даже писал, что раздражение можно было бы и уничтожить, хотя бы пришлось для этого отрубить несколько голов. Не успели спровадить испанцев, как пришло известие, что король уговорил папу Пия IV учредить в Нидерландах десять новых епископств, тогда как прежде их было только четыре, и что в каждой епархии будет по два инквизитора. Старшим архиепископом (мехельнским) и вместе с тем «великим инквизитором» при этом назначался иноземец Гранвелла, что прямо противоречило законам страны (между прочим, брабантской joyeuse entrée). Вследствие этой меры духовенство теряло часть доходов, которыми оно должно было теперь делиться с новыми товарищами. С своей стороны аристократия и буржуазия боялись, что новые епископы, большею частью иноземцы, дадут перевес в штатах испанским стремлениям среди духовенства, и что введение инквизиторов будет только предисловием к установлению в стране настоящей испанской инквизиции. Вильгельм Оранский, Эгмонт и Горн, как члены государственного совета, решились поэтому послать Филиппу II протест, поставив вопрос так, что или Гранвелла, нарушающий закон страны, должен был быть удален, или они, верноподданные короля и ответственные члены государственного совета, должны были быть освобождены от этой своей должности. В то же время Гранвелла писал Филиппу II, что в стране правительством недовольны лишь немногие честолюбцы. Впрочем, и это новое церковное устройство, план которого напрасно приписывали Гранвелле, в существенных чертах было задумано еще Карлом V, и Филипп II, выполнявший все предначертания своего отца, не обратил никакого внимания на протест вельмож. Новые церковные суды начали делать свое дело, тем более, что реформационное движение уже усиливалось, особенно среди городских жителей французской (валлонской) части Нидерландов, во Фландрии и Брабанте под влиянием религиозного движения во Франции и вспыхнувшей там войны (1562) между протестантами и католическим правительством. Когда в Валансьене приговорили к сожжению двух кальвинистических проповедников (Фаво и Мальяра), и их уже привязали к столбу, собравшийся на зрелище этой казни народ их освободил; после этого Фаво даже продолжал свою проповедь, но был вторично схвачен и сожжен. Начало религиозного движения, получившего в соседней Франции политический характер, заставило Филиппа II и Гранвеллу усилить строгости. Кроме того, у Гранвеллы родилась даже мысль послать нидерландские войска во Францию на помощь католикам против гугенотов, но сделать это без генеральных штатов было невозможно, созвать же их правительница не решалась. Сам Филипп II высказался против этого, и правительство ограничилось денежною помощью французским католикам, невзирая на возражения штатов отдельных провинций. Тогда вожди аристократической оппозиции отправили к Филиппу II посла, еще раз напрасно писали ему и наконец заключили между собой тайный союз, когда до них дошли слова Гранвеллы о необходимости снять с плеч несколько голов. С своей стороны кардинал приглашал короля явиться лично в Нидерланды с сильным войском для подавления мятежных правителей провинций и других магнатов. Филипп II отвечал недовольным, что приедет сам и разберет дело. Между тем и Маргарита Пармская, оскорблявшаяся самовластием Гранвеллы, дала знать брату, что дела так дальше идти не могут. Это заставило Филиппа II под благовидным предлогом удалить (1564) кардинала, которого он сделал впоследствии вице‑королем неаполитанским и председателем кастильского совета[4]. Устраняя Гранвеллу, король, однако, не уступал по существу дела. Он требовал новых казней еретиков и принял для Нидерландов тридентские постановления, многие из которых противоречили местным вольностям. В 1565 г. в Мадрид был отправлен Эгмонт с просьбою дать настоящую власть государственному совету, состоящему из национальных членов, подчинив ему тайный совет правительницы, и отменить инквизиционные суды. Филипп II отвечал уклончиво, обманув своим ласковым приемом доверчивого Эгмонта, а правительнице написал, что ни на то, ни, особенно, на другое согласиться он не может, хотя бы ему и пришлось положить сто тысяч жизней. Стали только воздерживаться от публичных казней: еретиков попросту топили в бочках с водою.

Приближался взрыв, и, как выразился Вильгельм Оранский, нидерландцам предстояло «увидеть начало прекрасной трагедии», узнав ответ короля. Брожение было всеобщее: многие, в особенности иностранцы, покидали страну; в народе распространялись летучие листки революционного содержания, брабантские штаты предъявили протест. Самым важным фактом, вызванным новыми строгостями, было (1566) составление многими дворянами особого союза для сопротивления инквизиции с взаимным обещанием или «компромиссом», акт которого был составлен кальвинистом Филиппом Марниксом де Сент‑Альдегондом, списан в большом числе экземпляров и покрыт массою подписей и дворян, и горожан, и католиков, и кальвинистов. В этом документе говорилось, что кучка честолюбивых и жадных иностранцев сумела, под видом рвения к католической религии и необходимости сохранения народного единства, убедить всемилостивейшего короля не ослаблять эдиктов против ереси и ввести противную божеским и человеческим законам инквизицию, которая варварством своим превосходит всякую тиранию и должна разорить страну, так как может повести к умалению королевской власти и к народным возмущениям. «Принимая во внимание свое призвание и долг, лежащий на всех верноподданных его величества, а в особенности на дворянах, которые, как сказано было в компромиссе, служат его помощниками с целью содействовать ему своими скорыми и добровольными услугами в поддержке его власти и величия, и заботясь о благе страны», – подписавшиеся под документом нашли нужным и для личной безопасности своей, и для безопасности своих имуществ «составить законную и святую конфедерацию и союз (conféderation et alliance), обещая и взаимно обязуясь торжественною клятвою препятствовать всеми своими силами, чтобы эта инквизиция не была принята и не была введена ни открыто, ни под какою‑либо другою формою», напротив, «искоренять ее, как мать и причину всякого беспорядка и несправедливости». Конфедераты клялись далее, что в их союзе нет посягательства ни на славу Божию, ни на королевскую власть, так как намерение их – сохранить короля в его государстве, удержать порядок и сопротивляться всякому народному восстанию, заговорам и мятежам, – и обещались жертвовать жизнью и имуществом, чтобы гарантировать безопасность конфедератов от гонений и преследований. Составитель этого замечательного документа воспитывался в Женеве, куда он был послан учиться своими родителями, склонными к кальвинизму, и где он приобрел основательное богословское образование, восприняв и известные нам политические воззрения. Впоследствии Марникс де Сент‑Альдегонд сам сделался политическим писателем в духе новых идей и в своих сочинениях защищал и восстание Нидерландов, и низложение Филиппа, с презрением отзываясь при этом о «политической грамматике Макиавелли». Таким образом хотя оппозиция против Филиппа II в Нидерландах и была по существу своему политического происхождения, так как протест подымался против нарушения законов страны и в защиту индивидуальной свободы против тирании, тем не менее главным пунктом протеста была религиозная реакция, а первым выразителем народного недовольства выступил кальвинист женевской школы, весьма последовательно и в дальнейшей своей деятельности, и как один из вождей восстания, и как литературный его защитник, применявший к жизни выработавшиеся у кальвинистов политические принципы. К компромиссу не примкнули ни Вильгельм Оранский, ни Эгмонт. Последний был верный королю католик, желавший только примирительных мер. Он даже настоял, чтобы еще раз написали Филиппу II, потому что опасался, как бы конфедерация патриотов не зашла слишком далеко.

Между тем конфедераты остановились на проекте подать правительнице коллективное прошение об уничтожении инквизиции, устроив при этом внушительную демонстрацию. В начале апреля 1566 г. триста съехавшихся в Брюссель дворян отправились целой процессией во дворец Маргариты и подали ей петицию, составление которой приписывается разным лицам (в их числе Людовику Нассаускому, брату Вильгельма Оранского, и Марниксу де Сент‑Альдегонду). «Никогда, говорилось в этом прошении, не отрешались мы от верности своему королю, да и теперь весьма далеки от этого. Однако, мы предпочитаем скорее подвергнуться опасности навлечь на себя немилость своего государя, нежели оставить его в неведении относительно дурных последствий, угрожающих нашему отечеству вследствие насильственного введения инквизиции и настоятельной поддержки эдиктов». Так как ни вельможи, ни генеральные штаты не взяли на себя труда предупредить правительницу, то вот они, дворяне, и решились сделать это, с одной стороны, опасаясь народных волнений, а с другой – боясь, что, пожалуй, в Нидерландах скоро не останется ни одного человека, у которого не конфискуют имущества. «Если же, сказано было в конце документа, на смиренное прошение наше не будет обращено внимания, то мы берем Бога, короля, правительницу и всех её советников в свидетели того, что мы сделали все для нас возможное, какие бы несчастные последствия ни произошли от этого». Маргарита была смущена очень этой демонстрацией, но один из её советников сказал, что нечего ей бояться какой‑то толпы нищих (gueux). Это название «гёзы» было усвоено участниками подачи прошения: они даже стали ходить по улицам в одежде нищенствующих монахов и выбили для ношения на шее медаль с портретом короля на одной стороне и с изображением на другой нищенской сумы и двух вложенных одна в другую рук и с надписью: «во всем верные королю (en tout fidèles au roy) до нищенской сумы (jusque à porter la besace)». Правительница обещала смягчение (moderation) эдиктов, и проект его с новыми представлениями был послан в Испанию, но народ эту «модерацию» называл «мордерацией» [от франц. mordre – «кусать, жалить»]. Лица, занимавшие высокие правительственные места, вообще были недовольны шагом, сделанным конфедератами, находя его мятежным, но народ везде приветствовал их появление криками: «vivent les gueux»! Движение быстро перешло в народные массы и приняло религиозный характер. Тогда и конфедераты сделались смелее и потребовали у правительницы, чтобы она дала полномочие Вильгельму Оранскому, Эгмонту и Горну уладить их дела с королем, и чтобы были созваны генеральные штаты. В то же время, однако, они успокаивали народ, убеждая его вести себя смирно и ждать созвания генеральных штатов.

Этим движением не замедлили воспользоваться протестантские проповедники. Религиозные собрания протестантов стали совершаться открыто на полях, и на них являлись конфедераты, приходили тысячные толпы народа, среди которых были и конные вооруженные люди, и продавцы протестантских книг и т. п. Собрание обыкновенно баррикадировалось опрокинутыми повозками, срубленными деревьями и досками. Здесь пелись псалмы, произносились проповеди, и массы горожан и поселян делались кальвинистами, так что реформированная религия прямо становилась выражением национальной и политической оппозиции. Правительство не решалось разгонять сборища вооруженной силой, и скоро движение приняло уже совсем грозный характер: как буря, пронеслось по всей стране иконоборство, поразившее современников своею быстротою и трудностью открыть виновных. Дворяне оказались бессильными утишить народное волнение. Многие из них тогда даже отпали от союза гёзов, тем более, что правительница сделала кое‑какие уступки. Это было началом целой революции, но на первых порах правительству все‑таки удалось справиться с движением.

Герцог Альба. Портрет работы Тициана

Филипп II в это время послал в Нидерланды своего полководца, герцога Альбу. При известии об этом Вильгельм Оранский удалился в свои германские владения и убеждал Эгмонта тоже уехать. Но он остался на родине, не желая, чтобы его имения были конфискованы, и вовсе не думая, что с ним случится что-либо дурное, так как он был преданный королю слуга, католик и даже наказывал кальвинистов. Он не хотел верить предположению Вильгельма Оранского, что Филипп решился уничтожить вождей народа, «отрубить у тела голову, чтобы оно не могло более двигаться». Известие о назначении Альбы заставило выселиться из страны, и многих других; в числе уехавших был и Марникс де Сент‑Альдегонд, начавший за границей свою литературную полемику против религиозного фанатизма и политического деспотизма герцога Альбы. Вскоре после своего приезда в Нидерланды с испанским войском Альба сменил Маргариту, и в стране начался настоящий террор. Совершены были казни, при чем погибли Эгмонт, Горн и другие влиятельные магнаты; был учрежден вместо законных судов «совет о мятежах», прозванный кровавым советом, и в него назначены некоторые испанские члены: совет этот всегда находил виновным того, кого Альбе хотелось погубить, иногда просто для того, чтобы взять в казну или прямо себе имение приговоренного к смерти. Политический символ веры нового правителя был прост, в духе самого Филиппа II: лучше, говорил он, страна разоренная, но верная Богу и королю, чем богатая, но еретическая и преданная дьяволу; юристы осуждают только за доказанные преступления, но государственные дела так вестись не могут; нужно, чтобы каждый постоянно трепетал, как бы его собственный дом сегодня же на него не обрушился, потому что только этим можно заставить человека заплатить деньги за прощение его преступлений. Палачам и тюремщикам было много дела при таком правителе: тюрьмы наполнялись дворянами, горожанами, поселянами; совершались настоящие коллективные юридические убийства; тела казнимых оставлялись на виселицах, деревьях, кострах, колесах; имущества казнимых и эмигрировавших конфисковались; сама эмиграция была, однако, запрещена, и попытка к выселению наказывалась смертью. Местные вспышки против испанцев, отдельные партизанские попытки тоже сурово подавлялись. Кончилась неудачей и попытка, сделанная Вильгельмом Оранским, хотя ему оказали помощь гугеноты. Герцог Альба поставил своей задачей ввести в Нидерландах абсолютизм и, не обращая внимания на законы страны, стал установлять косвенные налоги. Купцы прекращали торговлю и закрывали лавки, но Альба грозил вешать тех, которые не откроют лавок. Этот террор, начавшись в 1567 г., продолжался несколько лет. Даже ходатайство императора Максимилиана II за Нидерланды, по просьбе немецких курфюрстов, ни к чему не привело: на его совет по восстановлении спокойствия в стране дать ей религиозный мир, которым она, как часть империи, имела право пользоваться, Филипп II отвечал, что никто не может вмешиваться в его дела, и что все католики должны были бы скорее благодарить его за усмирение подданных, оскорбляющих религию, а не вступаться за бунтовщиков. В нидерландском деле начинали уже заинтересовываться правительства Франции и Англии и их подданные обоих исповеданий, а сам Филипп II смотрел на Нидерланды, как на страну, из которой удобнее всего было бы нанести удар Англии, тем более, что Елизавета позволяла скрываться в английских гаванях судам «морских гёзов», нападавших на испанские корабли и грабивших их.

Международные отношения вообще сильно усложняли ход нидерландских дел, но мы не будем останавливаться на этом предмете, чтобы лишь в общих чертах рассказать, как началось освобождение Нидерландов. Вильгельм Оранский в качестве германского владетельного князя имел право содержать войско и флот. Он воспользовался этим правом, чтобы на свои и нидерландских патриотов средства, а также и на гугенотскую субсидию снарядить флот «морских гёзов». Последние в апреле 1572 г. овладели крепостью Брилем, жители которой присягнули на верность Вильгельму, как королевскому наместнику в Голландии. Это было началом нового восстания, скоро распространившегося по многим северным провинциям. Инсургенты заявляли, что восстают только против Альбы, и даже присягали на верность королю и его наместнику (штатгальтеру) Вильгельму Оранскому. Такой образ действий был принят и дордрехтским съездом голландских дворян и горожан. Так и началась формальная война нидерландцев с Испанией. В том же самом году, несколько месяцев спустя, произошла во Франции Варфоломеевская ночь, внесшая еще более ожесточения в борьбу нидерландских патриотов и испанских войск. В следующем году Филипп II, недовольный действиями Альбы, прислал на его место правителем Дона Луиса Реквезенс‑и‑Зунига, остававшегося в Нидерландах до 1576 г. Вскоре по приезде в Нидерланды новый правитель писал королю следующее: «До прибытия своего сюда я не понимал, каким образом мятежники могут содержать такие значительные флотилии, но теперь я вижу, что люди, сражающиеся за свою жизнь, семейства, имущества, за свою ложную религию, одним словом, за дело, которое считают своим, довольствуются одним скудным продовольствием, не требуя никакого жалованья».

Начавшаяся в 1572 г. война продолжалась более тридцати пяти лет (до 1609 г.) и окончилась уже по смерти Филиппа II перемирием на двенадцать лет, за которым, однако, последовало возобновление войны опять более, чем на двадцать пять лет (1621–1648). Таким образом, в общей сложности Нидерланды отстаивали свою независимость от Испании около шестидесяти пяти лет, а если включить сюда и перемирие, во время которого нужно было готовиться к продолжению борьбы, то последняя тянулась целые три четверти века (1572–1648), не считая первых попыток восстания. Но не всем Нидерландам удалось сделаться независимыми от Испании, и лишь одна освободившаяся часть сделалась протестантской: в религиозном отношении с федерацией самостоятельных провинций произошло то же самое, что с немецкой федерацией княжеств и вольных городов й швейцарской федерацией кантонов, т.е. Нидерланды распались на католическую и протестантскую части. Вильгельму Оранскому пришлось бороться против духа нетерпимости, обуявшего в эту эпоху в Нидерландах и кальвинистов, и католиков. Так как протестантизм был особенно силен только на севере, где и испанские войска терпели поражения от «морских гёзов», а на юге, где и испанцы держались в открытом поле крепче, «ересь» проявлялась лишь спорадически, то сменившему Альбу правителю удалось более мягкой политикой приобрести доверие южных провинций и положить начало розни между обеими частями Нидерландов, которая коренилась и в разном составе их населения, романского на юге, германского на севере, и в том, что северные провинции были большею частью новыми приобретениями габсбургского дома. Только однажды вследствие возмущения испанских наемников, фландрское и брабантское дворянство обращалось за помощью к Голландии и Зеландии, освободившихся от испанского владычества: результатом этого была гентская пацификация, или договор южных провинций с северными, по которому устанавливался тесный союз между договаривающимися, требовалось удаление испанцев и созвание генеральных штатов, отменялись эдикты против ереси, и объявлялась неприкосновенность католицизма, где его еще продолжали исповедовать, а Вильгельм Оранский признавался штатгальтером Голландии и Зеландии. Но этот союз не был прочен, и главным образом потому, что католики южных провинций видели в северных кальвинистах и лютеранах еретиков, а фландрская и брабантская знать с завистью смотрела на увеличивавшееся значение Вильгельма. Следующие два испанские правителя, Дон Жуан Австрийский (1576–1578) и Александр Пармский, сын Маргариты (1578–1589), ловкой политикой и уступчивостью сумели достигнуть расторжения этого союза. Северные провинции, видя ненадежность своего союза с южными, их нерешительность и постоянные колебания, особенно же двусмысленное поведение фландрской и брабантской знати, в январе 1579 г. заключили между собой так называемую утрехтскую унию, благодаря которой семь провинций (Голландия, Зеландия, Гельдерн, Цютфен, Утрехт и фризские области Овер‑Иссель и Гронинген) положили начало особому федеративному государству. Самый акт унии был еще составлен во имя короля, но в 1581 г. соединенные провинции и формально отложились от Испании. Утрехтская уния по внешним делам образовывала из семи провинций как бы единое государство, но по, делам внутренним каждая область, каждый город пользовались полной автономией, чем и разграничивалась главным образом компетенция генеральных и местных штатов. Что касается до религиозных дел, то они были оставлены на усмотрение отдельных провинций и городов, но каждому предоставлялось открыто исповедовать свою веру и иметь свое богослужение без малейшего стеснения своей совести. Нужно еще обратить внимание на то, что низложение Филиппа II в отделившихся от Испанской монархии провинциях совершилось в силу принципа, развивавшегося политическими писателями из кальвинистов, в частности в брошюрах Марникса де Сент‑Альдегонда. Этот политический деятель одно время вместе с Вильгельмом Оранским даже хлопотал о передаче суверенитета герцогу Франциску Анжуйскому (ранее Алансонскому), брату французского короля Генриха III, и по этому поводу вел с ними переговоры; на это даже последовало согласие самого Генриха III. Хотя французский принц и не оправдал возлагавшихся на него надежд, замена им Филиппа II облегчила дело низложения, на которое долго не могли решиться соединенные провинции. 23 января 1581 г. был скреплен в Бордо акт, дававший Нидерландам (собственно Брабанту и Фландрии) нового государя, но только 26 июля генеральные штаты опубликовали акт низложения Филиппа II. «Не народ, гласил этот документ, создан для государя, а государь для народа, ибо без народа не было бы и государя. Государь существует для того, чтобы править своими подданными по закону и справедливости и любить их, как отец детей, охранять их, как пастух стадо. Если же он поступает с ними не так, а как с рабами, то тем самым перестает быть государем и становится тираном, и подданные, когда не остается другого средства, т. е. когда никакими представлениями о своих страданиях они не могут получить от тирана никакого обеспечения свободы, жизни и собственности для себя и своих семейств, имеют право, по законному решению своих представителей на генеральных штатах, его покинуть». За этим теоретическим вступлением, как бы выхваченным из кальвинистической политической литературы, перечислялись факты, доказывавшие, что в Нидерландах Филипп II вел себя, как тиран. В силу этого генеральные штаты и постановили, «лишив его всякого права на власть в Нидерландах, перестать признавать его государем и освободить этим своим актом всех должностных лиц, начальников, господ, вассалов и жителей от присяги повиновения и верности, данной ими Филиппу II, королю испанскому». На севере власть была передана Вильгельму Оранскому, а во Фландрии и Брабанте принял власть Франциск Анжуйский. Вильгельм убеждал и Голландию с Зеландией признать власть этого принца. В 1584г.герцог умер, вскоре после чего был убит (Бальтазаром Жераром) и Вильгельм Оранский. Еще ранее (1580) он был Филиппом II объявлен вне закона и подвергался неоднократным покушениям вследствие наград, которые были публично обещаны убийце испанским королем (25 т. крон, потомственное дворянство и прощение за самые тяжкие преступления, буде такие были им совершены).

Вильгельм Оранский был истинным основателем республики нидерландских Соединенных Штатов. Между отдельными провинциями было мало единодушия, и Вильгельму Оранскому стоило больших трудов примирять разные интересы и стремления и религиозные разногласия католиков и протестантов. Не мало хлопот доставляло ему и противодействие не доверявших и завидовавших ему магнатов, которые призывали одного из австрийских Габсбургов, Матфия, и герцога Анжуйского и вступали в переговоры с Александром Пармским. Как австрийский эрцгерцог, приезжавший в Нидерланды, так в особенности французский принц, задумавший занять французскими гарнизонами крепости Фландрии и Брабанта, вовсе и не помышляли о свободе Нидерландов. Наоборот, Вильгельм Оранский, пользовавшийся неограниченным доверием в Голландии и Зеландии и облеченный диктатурой по военным делам унии, держал себя с величайшею умеренностью и, не желая, чтобы его заподозрели в стремлении к личному господству, сначала признавал себя лишь наместником Матфия (как прежде Филиппа II), а потом убеждал все провинции признать герцога Анжуйского. В 1582 г. генеральные штаты убедили Вильгельма Оранского принять на себя главное начальство на все время войны и сделали его наследственным графом Голландским с правом на наследственное же управление войском и флотом всего союза и заведование его внешними сношениями, но с сохранением всей законодательной власти, права войны и мира и установления налогов за генеральными штатами и с условием, по которому генеральные и местные штаты могли низложить штатгальтера в случае нарушения им законов страны. Эта конституция, заключавшая в себе сочетание монархических и республиканских начал и зародыш позднейшей борьбы двух партий, была утверждена в 1583 г., но в 1584 г. рука убийцы положила конец жизни Вильгельма. До самой смерти герцога Анжуйского Вильгельм Оранский поддерживал с ним хорошие отношения, звал его вернуться в Нидерланды и долго не соглашался на принятие титула графа Голландского. Он сам участвовал в составлении статей, которыми конституция 1583 г. ограничивала права, соединенные с этим званием. После его смерти эти права были переданы его сыну Морицу, как штатгальтеру (или статгоудеру) основанной его отцом республики. Мориц, как замечательный полководец, вполне заместил своего отца в деле обороны страны от испанцев; да и политические обстоятельства во второй половине восьмидесятых годов сложились так, что Филипп II потом до самой своей смерти должен был заниматься больше отношениями своими к Франции и Англии, и это  было также очень благоприятно для нидерландской независимости. В 1609 г. голландцы, как стали называться жители свободных Нидерландов, заключили с Испанией перемирие на 12 лет, бывшее, собственно говоря, признанием со стороны Испании своего поражения.

Несмотря на то, что в новой республике происходила сильная внутренняя борьба политических партий и религиозных сект, Голландия в XVII веке сделалась значительной политическою силой, страною весьма богатою, благодаря своей промышленности и торговле, и развитию своего флота. Она даже овладела многими колониями своих бывших притеснителей. Вместе с этим она сделалась убежищем для гонимых других стран за свои религиозные и политические убеждения; сюда уходили, например, польские социниане, английские пуритане, французские гугеноты. Эта политическая и духовная свобода много содействовала и культурному преуспеянию Голландии, в то самое время, как другая часть Нидерландов, оставшаяся за Испанией Бельгия, наоборот, испытывала на себе последствия католической реакции.