ЛЕКЦИЯ XXXIII
(окончание)
Положение печати в пореформенное время. – Главные органы печати и литературные направления после 1866 г. – Настроение общества.
Обращаясь к положению печати в этот реакционный период, я прежде всего хочу сообщить вам несколько данных о первых шагах освобожденной от предварительной цензуры печати. 1 сентября 1865 г., когда в первый раз, столичные по крайней мере, органы печати вышли без предварительной цензуры, это вызвало с их стороны восторженные статьи, несмотря на то что они нимало не скрывали от себя трудности своего положения по новому уставу и нимало не думали сомневаться в тех чрезвычайно нерадостных и очень серьезных угрозах, которые новый закон содержал по отношению к освобожденной будто бы печати.
Мы видим все-таки, что 1 сентября 1865 г. в передовых статьях тогдашних газет господствующей нотой была нота радости и облегчения, и И. С. Аксаков, например, который немало терпел от прежней предварительной цензуры, вымарывавшей ему постоянно целый ряд мыслей и выражений из его статей, напечатал прямо гимн облегчения по поводу выхода его «Дня» без предварительной цензуры.
«...Наконец-то, – писал он, – сегодняшний номер выходит без предварительной цензуры. Сегодня, принимаясь за передовую статью, мы знаем, что прочтем ее в печати в том самом виде, в каком мы ее напишем; сегодня мы не обязаны сообразоваться со вкусом, доблестью и миросозерцанием «господ, команду на заставах и шлагбаумах имеющих»... Сегодня кошмар, в образе цензора, не станет мешать нашей работе, спирать дух, давить ум и задерживать перо, и мы получаем неслыханное и невиданное право: не лгать, не кривить словом, говорить не фистулой, а своим собственным природным голосом…»[1].
Но радость была непродолжительная. Очень скоро пришлось убедиться, что и при новом законе далеко до освобождения даже от административного произвола. Во-первых, что означало освобождение от предварительной цензуры? По Временным правилам 1865 г., ежемесячный журнал, выходивший «без предварительной цензуры», должен был все-таки за два дня до своего выхода иметься в полном виде у цензора, так, чтобы цензор или цензурный комитет могли задержать его до выхода в свет или вырезать из него ту или другую статью или страницу; провинциальные же журналы и газеты очень долго оставались под цензурой, и только в Киеве «Киевлянин» был от нее освобожден.
Затем, печать, якобы освобожденная от предварительной цензуры, отнюдь не освобождалась от административных воздействий. Обыкновенно ведь печать, освобожденная от предварительной цензуры и подчиненная цензуре карательной, подвергается преследованиям в форме уже судебной, и в данном случае предполагалось, что за нарушение временных правил журналы и газеты главным образом будут привлекаться к суду. Но после нескольких неудачных процессов правительство этот путь оставило и воспользовалось целым рядом административных кар, которые ему по правилам предоставлялись. Прежде всего это были так называемые «предостережения». Слово это звучит очень мягко, но по правилам 1865 г. журнал или газета, получившие два предостережения и заслужившие третье, должны были быть приостанавливаемы на время от двух до восьми месяцев, что было уже очень тяжелой карой. Кроме того, предостережениям велся счет до приостановки газеты или до какого-нибудь всемилостивейшего манифеста, а не начинался каждый год сначала, так что, например, журнал, получивший предостережение в 1866 г. и затем, скажем, в 1870 г. второе, имел уже над собой дамоклов меч, который мог «спирать дух» его редактора или издателя в течение иногда нескольких лет.
Затем, в руках цензурного ведомства была еще иная возможность бить издание по карману. Оно имело право лишать газеты печатания частных объявлений, и это, конечно, было равнозначно самому крупному денежному штрафу, который притом, опять-таки, налагался в порядке административного усмотрения.
Наконец, когда Валуева заменил в 1868 г. Тимашев, который пробыл министром целых десять лет, то при нем положение печати сделалось еще более трудным. Тимашеву показалось, что та власть, которая предоставлялась по правилам 1865 г. администрации, еще недостаточна; поэтому и по отношению к законодательству о печати был издан целый ряд новелл. Так, 14 июня 1868 г. было в незаконном порядке – через Комитет министров, а не через Государственный совет – проведено правило, по которому за вредное направление журнал мог быть лишен права розничной продажи, а ведь для газет это условие, без которого они существовать не могут, так как многие газеты больше расходятся в розничной продаже, чем путем абонементной подписки. Наконец, в 1871 г. было установлено увеличение срока, за который «бесцензурные» журналы должны были представляться на просмотр, а именно не за два дня, как было по правилам 1865 г., а за четыре; точно так же и книги, которые печатались без предварительной цензуры, должны были за неделю представляться в цензурный комитет, и, таким образом, цензор мог подробно разобрать их содержание и потребовать тех или других изменений или совсем не допустить выхода книги в свет. В 1873 г. было установлено еще новое ограничение печати: было предоставлено министру внутренних дел запрещать печати касаться любого вопроса внутренней или внешней политики. Так как в это время очень страстно и резко обсуждался вопрос о реформе средней школы, то журналы и получили запрещение говорить что бы то ни было о предположениях правительства в этой сфере. Запрещения эти могли налагаться совершенно произвольно, причем если журнал, получивший такое запрещение, нарушал его, то он мог быть совершенно без всякого предостережения приостановлен на время до трех месяцев. Вот те новеллы 70-х годов, которые сильно изменили к худшему положение печати. При этом надо сказать, что когда издавались временные правила 1865 г., то они названы были временными ввиду того, что новые суды тогда еще не были введены, и правительство опасалось, что при старых судах трудно будет правильно осуществлять судебные преследования против печати, и для окончательной переработки временных правил в постоянный закон оно хотело получить некоторый опыт от применения судебной репрессии к печати. Опыт наступил очень скоро, и правительство убедилось, что при судебном порядке ему нелегко будет по своему произволу удерживать печать от неприятных ему суждений. Поэтому оно стало избегать возбуждения дел о печати в судах; а вопрос об издании постоянного закона о печати долго оставался без движения. Правда, в 1869 г. была образована особая комиссия под председательством князя Урусова, которая должна была выработать новый окончательный закон о печати. Проработав два года, эта комиссия выработала целый ряд новых постановлений, мало отличавшихся, впрочем, от Временных правил 1865 г., но так как все же она полагала несколько облегчить положение печати, то работы этой комиссии не удовлетворили правительство и не были даже внесены в Государственный совет, а временные правила так и остались действующим законом в течение сорока лет. В течение целых сорока лет печати приходилось руководствоваться этими правилами, дополненными притом рядом стеснительных постановлений, проведенных при Тимашеве, и позднее – в 80-х годах – при Толстом!
В составе и направлении самой печати за это время произошли следующие главнейшие перемены. Славянофилы, несмотря на свои верноподданнические убеждения, несмотря на то, что они признавали основные устои старого русского государственного строя: самодержавие, православие и народность, – тем не менее постоянно терпели препятствия в распространении своих мнений и идей. Один из ярких представителей этого направления Юрий Самарин должен был за границей в 1867 г. издать сочинения наиболее правоверного славянофила Хомякова и тогда же стал там же печатать свое издание «Окраины России». Когда появился первый том этого сборника, то Самарин получил высочайший выговор.
Портрет Ивана Сергеевича Аксакова. Художник И. Репин, 1878
Что касается Ивана Аксакова, который наиболее ярко выражал славянофильское направление в периодической печати, то его постигла в конце 60-х годов не менее тяжелая участь. Газету «День» после ряда приключений он еще довел до естественной смерти сам, закрыв ее в 1866 г. ввиду ощущавшейся им потребности во временном отдыхе; но когда в 1867 г. он попробовал издавать новый журнал «Москву», то на него посыпались частые и разнообразные кары. В течение одного года журнал этот был приостановлен после ряда предостережений – три раза – и в конце концов, по представлению Тимашева, решено было в Комитете министров его совершенно закрыть. Правда, Сенат предоставил тогда Аксакову защищаться против министерского постановления тяжебным путем, и он даже выиграл свое дело в Сенате, но решение Сената не было единогласным, и поэтому, так как дело производилось в старых департаментах Сената, оно было перенесено в Государственный совет, и здесь в конце концов было все-таки постановлено журнал «Москву» прекратить. Не ожидая конца этого дела, Аксаков стал издавать новую газету «Москвич», но на нее посыпалось такое количество кар, что он должен был закрыть и ее к концу года. С 1868 г., таким образом, фактически прекращается для славянофилов всякая возможность иметь свой печатный орган. Правда, впоследствии Кошелев основал в 1872 г. журнал «Беседу», но это был только уже отчасти славянофильский орган, здесь участвовали и люди других направлений. Впрочем, и этот журнал после конфискации и сожжения двух книжек тоже прекратил свое существование через год.
Точно так же лишь отчасти примыкал к славянофильству журнал «Заря», издававшийся Н. Н. Страховым в 1870 г. и выражавший, в сущности, мнения «почвенников»; он приостановился в 1871 г.
Что касается журналистики радикального направления, то, как вы видели, в 1866 г. и «Современник», и «Русское слово» были закрыты особым высочайшим повелением навсегда, и в течение целых полутора лет никто не решался возобновить их традиции. Только к концу 1867 г. нашелся охотник продолжать традиции «Русского слова», Благосветлов, которым и был основан новый журнал «Дело», где стали выступать вновь Писарев, Шелгунов, Зайцев и другие сотрудники «Русского слова». Но Писарев скоро поссорился с Благосветловым, а затем, в 1868 г., утонул, купаясь в море, и с ним исчезла главная сила этого направления; Зайцев эмигрировал вскоре за границу, и выразителем писаревского направления остался только Шелгунов, который, в сущности, далеко не был полным представителем нигилистических взглядов.
Что касается «Современника», то его традиции были восстановлены в 1868 г. «Отечественными записками», которые были арендованы у Краевского Некрасовым, и с 1868 г. под общей редакцией Некрасова, Елисеева и Салтыкова должны были воскресить направление «Современника». Впрочем, из состава прежней редакции «Современника» в этот журнал не вошли А. Н. Пыпин, Ю. Г. Жуковский и М. А. Антонович. В «Отечественных записках» (под новой редакцией) особенно ярко стали проявляться народнические идеи. Это направление сделалось здесь господствующим и в 70-х годах достигло такой односторонности, что журнал этот, стоя на почве народнической доктрины, отказывался от всяких политических идеалов в ближайшем будущем и, не обинуясь, признавал мечты о конституционном устройстве своего рода барской затеей, из-за которой не стоит ломать копья, утверждая, что настоящим вопросом времени является лишь улучшение положения народных масс.
В 1866 г. появилась, как я уже упоминал, новая еженедельная газета «Неделя» под редакцией доктора Конради, причем фактически редактором была его жена Е. И. Конради, несомненно, одна из самых выдающихся тогдашних женщин-писательниц. Хотя «Неделя» для отвода глаз правительству объявила, что не придерживается взглядов ни одной из крайних партий, но несомненно, что она проводила также идеи народничества, причем самым выдающимся сотрудником ее был П. Л. Лавров, который скоро стал одним из главных основоположников народничества и о котором нам придется еще не раз упоминать.
Что касается либералов-конституционалистов, то, конечно, в настоящем смысле этого слова вопросы о конституции прямо не могли в то время обсуждаться; по настроению же своему органом наиболее, так сказать, сочувствующим этому направлению явился возникший в 1866 г. «Вестник Европы» Стасюлевича. В первые два года своего издания это был, впрочем, не политический журнал, а специальный исторический сборник, выходивший раз в три месяца со статьями только исторического содержания; но уже в 1868 г. он сделался политическим и литературным журналом.
Михаил Катков, 1869
«Русский вестник» Каткова, который раньше занимал позицию «Вестника Европы», т. е. позицию органа идей европейского либерализма, склонялся в это время все больше и больше направо вместе с «Московскими ведомостями», которые издавались Катковым и Леонтьевым. Правда, Катков в это время еще не достиг того безусловного реакционного образа мыслей, который им развивался позднее, в 80-х годах; в это время он особенно резко нападал на нигилистов, сепаратистов и на всяких инородцев – на поляков в особенности – и в окраинных вопросах защищал ультрапатриотические, шовинистические и обрусительные принципы. Резко выступая против нигилистического и революционного направления, к числу крайних революционеров он относил теперь и Герцена, и еще с 1862 г. всячески старался облить его ядом и грязью. Но, как вы видели, по отношению к великим реформам 60-х годов Катков занимал в конце 60-х и в начале 70-х годов еще либеральную позицию, отстаивая и независимость судов, и самостоятельность местного самоуправления против притеснений Министерства внутренних дел.
Наконец, что касается крепостнического и в то же время олигархического направления, которое выражалось газетой «Весть», то эта газета за отсутствием платных подписчиков, с одной стороны, и с другой стороны, ввиду притеснений, которые и она в своей деятельности встречала со стороны правительства, так как она была все же органом олигархически-конституционным, в 1869 г. решила закрыться, и только спустя несколько лет взял на себя продолжение части ее задач «Гражданин» князя Мещерского, который существует и до сих пор и является теперь выразителем дворянских вожделений и ярым врагом того демократического строя, который явился результатом преобразований 60-х годов.
Что касается ежедневных газет, то в 60-х годах и в начале 70-х первое место занимали «Московские ведомости» Каткова. Пока они не склонились окончательно к крайнему реакционному направлению, они являлись наиболее влиятельным и имевшим наибольшее число подписчиков ежедневным органом. Но мало-помалу уже в это время наряду с ними начинает пробиваться влияние петербургского «Голоса» Краевского, который был основан в 1863 г. при содействии Головнина и являлся сперва субсидируемой правительством либеральной газетой, почему и не пользовался особым успехом, так как связь его с правительством была своевременно разоблачена Катковым. Но после выхода Головнина в отставку и после того, как «Голос» занял оппозиционную позицию по отношению к Толстому, особенно когда его редактором сделался с 1871 г. известный историк Бильбасов, «Голос» все более и более становился главенствующим либеральным органом печати, окрашенным, впрочем, иногда легким славянофильским налетом, особенно в статьях А. Д. Градовского и кн. А. И. Васильчикова.
Важное место до середины 70-х годов занимали и «С.-Петербургские ведомости», издававшиеся при Академии наук, но арендованные и редактировавшиеся В. Ф. Коршем. Благодаря упорным своим нападкам на Толстого, они вызвали против себя чрезвычайные преследования, и в 1875 г. Академия, по требованию Толстого, отобрала право аренды у Корша и передала его в более сговорчивые руки. Силы, группировавшиеся около Корша, в числе которых был тогда еще молодой А. С. Суворин, очень яркий и резкий тогда либерал, разделились между двумя изданиями: между «Биржевыми ведомостями» Полетики, с теперешними «Биржевыми ведомостями» ничего общего не имевшими и просуществовавшими до конца 70-х годов, и «Новым временем», которое основал в 1876 г. Суворин; но последнее недолго поддерживало традиции либерализма, которому Суворин служил в «Петербургских ведомостях» Корша, а скоро стало сворачивать направо и колебаться в разные стороны.
В Москве большую силу приобрела во второй половине 70-х годов газета «Русские ведомости», которая образовалась в 1868 г. из «Нашего времени» Н. Ф. Павлова, но после смерти Павлова в 1865 г. перешла к сотруднику его Скворцову и стала с 1873 г. органом выдержанного либерально-демократического направления, после того как в состав ее редакции вступили молодые профессора-экономисты, придерживавшиеся либерально-демократического направления, во главе с А. И. Чупровым и А. С. Посниковым[2].
Вот и все наиболее выдающиеся органы печати, существовавшие тогда. Что касается настроения общества в это время, то надо сказать, что оно было в 1866 г. чрезвычайно угнетенным. Только один раз, именно в 1870 г., появились кое-какие симптомы оживления, и связаны они были с различными событиями. С одной стороны, в этом году была проведена городовая реформа и в это же время была предрешена и объявлена реформа воинской повинности на новых всесословных началах. Эти реформы как будто бы давали повод думать о возвращении правительства на путь реформ. С другой стороны, в это же время, как вы уже видели, передан был земствам на обсуждение чрезвычайно важный вопрос о податной реформе, и это оживило и отчасти даже окрылило надеждами на перемену курса земскую среду. Наконец, в это же время русская дипломатия сделала удачный шаг, добившись устранения ограничений, установленных по Парижскому трактату 1856 г. в отношении прав России на Черном море.
Совокупность всех этих обстоятельств вызвала некоторый подъем в среде общества, и этот подъем выразился даже в форме подачи особого адреса государю от имени московской городской думы. Адрес этот был редактирован московскими славянофилами: он сочувственно приветствовал возвращение правительства к реформам и выражал ожидание дальнейших либеральных начинаний в отношении освобождения печати, установления свободы совести и церковной свободы. Разумеется, написан он был весьма лояльно. Ввиду того что он характеризует тогдашнее настроение общества, я приведу его вам почти целиком. Вслед за выражением патриотической радости по поводу отмены стеснений наших прав на Черном море в нем было сказано:
«Какие бы испытания ни грозили нам ныне, они – мы уверены – не застанут Россию неприготовленною, они, несомненно, найдут Россию тесно сомкнутою вокруг Вашего престола.
Но с большею верою, чем в прежние времена, глядит ныне Россия на свое будущее, слыша в себе непрестанно духовное обновление. Каждое из Ваших великих преобразований, совершенных, совершаемых и чаемых, служит для нее, а вместе с тем и для Вашего Величества, источником новой крепости. Никто не стяжал таких прав на благодарность народа, как Вы, Государь, и никому не платит народ такою горячею признательностью. От Вас принял он дар и в Вас же самих продолжает он видеть надежнейшего стража усвоенных ему вольностей, ставших для него отныне хлебом насущным. От Вас одних ожидает он и довершения Ваших благих начинаний и первее всего – простора мнению и печатному слову, без которого никнет дух народный и нет места искренности и правде в его отношениях к власти; свободы церковной, без которой недейственна и самая проповедь; наконец, свободы верующей совести – этого драгоценнейшего из сокровищ для души человеческой.
Государь! Дела внутренние и внешние связуются неразрывно. Залог успехов в области внешней лежит в той силе народного самосознания и самоуважения, которую вносит государство во все отправления своей жизни. Только неуклонным служением началу народности укрепляется государственный организм, сплачиваются с ним его окраины и созидается то единство, которое было неизменным историческим заветом Ваших и наших предков и постоянным знаменем Москвы от начала ее существования. Под этим знаменем, Государь, по первому Вашему зову, все сословия народные соберутся и ныне, и уже без различия звания, дружною ратью, в непоколебимой надежде на милость Божью, на правоту дела и на Вас. Доверие со стороны Царя к своему народу, разумное самообладание в свободе и честность в покорности со стороны народа, взаимная неразрывная связь Царя и народа, основанная на общении народного духа, на согласии стремлений и верований, – вот наша сила, вот историческое призвание. Да, Государь, «Вашей воле», – скажем мы в заключение словами наших предков в ответе их первоначальному предку Вашему в 1642 году, – Вашей воле готовы мы служить и достоянием нашим, и кровью, а наша мысль такова».
По тону и содержанию этого адреса можно было подумать, что его писал сам Константин Аксаков; его, в самом деле, редактировали И. Аксаков, кн. Черкасский и Ю. Самарин. Но славянофилам и на этот раз пришлось убедиться, что правительство желало не честной покорности, а рабского повиновения. Министр внутренних дел признал, что этот адрес редактирован в таких недопустимых выражениях, что он не может быть представлен государю...
После этого последние признаки общественного движения совершенно потухли, и мы видим, что общество, утомленное борьбой и разочаровавшееся в своих попытках, начинает коснеть в какой-то прострации, которая продолжается до второй половины 70-х годов.
