ЛЕКЦИЯ XXXVI

 

(начало)

 

Политика правительства на окраинах. – Притеснения в Малороссии и Польше. – Внешняя политика правительства. – Восточный вопрос. – Соперничество русских и английских интересов в Азии. – Завоевание Кавказа и среднеазиатских ханств. – Смуты в Турции. – Движение балканских славян. – Сербская война и болгарская резня. – Переговоры великих держав. – Русско-турецкая война 1877–1878 гг. Ее ход и исход. – Берлинский конгресс. – Экономические и финансовые результаты войны. – Отставка Рейтерна. – Впечатление войны и конгресса на русское общество. – Славянофилы.

Борьба с украинофильством

В прошлый раз я познакомил вас с возникновением и развитием народнических идей и народнического революционного движения в 70-х годах. Наряду с этим революционным движением, наряду с давним ростом недовольства в земских либеральных кругах в этот же пореформенный период русской новейшей истории накапливались элементы недовольства и раздражения в разных краях обширной Российской империи на другой почве, на почве оскорбления и преследования чувств различных национальностей, входящих в состав Русского государства. Везде на окраинах под влиянием русификаторской политики, осуществлявшейся притом в грубых формах, возникали и развивались болезненно обостренные национальные интересы и чувства.

В Малороссии именно в это время развилось так называемое украинофильство, усилившееся и обострившееся под влиянием преследований малороссийского языка, преследований, которые начаты были еще при Николае и которые возобновились именно в конце 60-х и в 70-х годах в связи с шовинистическим направлением, возобладавшим в правящих сферах и части общества и печати после подавления польского восстания. В это время как раз Катков, который, как вы помните, именно после польского восстания сделался ярым патриотом и шовинистом, стал писать форменные доносы на различные национальные движения и различные проявления стремления негосударственных национальностей к культурному самоопределению. Эти доносы, клонившиеся главным образом к обвинению таких национальностей в стремлениях к политическому сепаратизму, действовали довольно сильно на правящие круги.

Так, например, в 1875 г., когда Катков специально стал преследовать в печати украинофилов, находя, что в Киеве начинается именно такое сепаратистское движение, то правительство на эти изветы Каткова обратило настолько серьезное внимание, что назначена была даже особая правительственная комиссия в составе министра народного просвещения графа Толстого, министра внутренних дел Тимашева, шефа жандармов Потапова и одного из киевских шовинистов Юзефовича, давно выдвинувшегося в этом отношении. Эта комиссия обследовала, между прочим, деятельность юго-западного отделения Русского географического общества, которое сосредоточилось в то время на изучении малороссийской поэзии и языка. В результате признано было, что деятельность эта имеет связь с сепаратистским «хохломанским», т. е. украинофильским, движением, и поэтому постановлено было в 1875г. закрыть это так хорошо начавшее развиваться отделение географического общества. Наряду с этим усилились гонения на малороссийский язык: всякое издание литературных произведений, а также спектакли и концерты на малорусском языке были запрещены, так что этот язык именно в Малороссии подвергался последовательному остракизму.

В связи с этим профессора М. П. Драгаманов (филолог-историк) и Н. И. Зибер (экономист) были уволены из Киевского университета, причем им сперва предложили подать прошение об отставке, а когда они отказались это сделать, то были уволены «по 3-му пункту», что лишило их права когда бы то ни было поступить опять на государственную службу. Затем из Киева был выслан выдающийся этнограф Чубинский, а Драгоманов и Зибер предпочли эмигрировать за границу. (Говорят, что Драгоманову так поступить советовал сам киевский генерал-губернатор кн. А. М. Дундуков-Корсаков, дружественно к нему расположенный.) Таким образом, произошел погром, который, собственно говоря, ничем не вызывался.

 

Политика Александра II в Польше

Не менее сильно обострился в это время и польский вопрос. В Польше в начале 60-х годов, перед восстанием русская политика, как вы помните, базировалась сперва на основаниях, предлагавшихся маркизом Велепольским, и опиралась затем на идеи Н.А. Милютина и Ю.Ф. Самарина, которые разделяли вопросы русской государственности в самом Царстве Польском от вопросов и интересов русской государственности и культуры в Северо-Западном и Юго-Западном крае, где уже ставился вопрос о борьбе с «полонизмом», т. е. о борьбе с ополячением этих областей, признаваемых или коренными русскими, или литовскими, но во всяком случае не польскими. Напротив того, Царство Польское признано было с самого начала коренной польской страной, где должен быть господствующим польский язык и предоставлена полная возможность культурного развития польской национальности. Но разделенная вначале таким образом политика очень быстро изменилась, и, когда Милютин, пораженный в 1866 г. апоплексическим ударом, сошел со сцены, во главе руководства русской политикой в Польше явился один из его ближайших сотрудников, князь В. А. Черкасский, и именно он, в значительной степени благодаря своему тяжелому характеру, своей резкости, очень обострил отношения с различными слоями варшавского и вообще польского общества, и с этого времени русская политика в Царстве Польском стала незаметно переходить на те основания, которые были поставлены для нее в Западном крае.

Сперва в средних учебных заведениях стали требовать повсеместного введения преподавания на русском языке, затем это требование переходит и на низшие школы, так что ставится в чрезвычайно трудное положение вопрос о развитии элементарного образования народа, так как, естественно, поляки не хотят давать денег на русские школы и отдавать туда своих детей, раз им воспрещается обучение на их родном языке. В 70-х и 80-х годах (при попечителе учебного округа Апухтине) эти стеснения доходят до того, что запрещается даже преподавание закона божия на польском языке, благодаря чему его преподавание в большинстве школ вовсе прекращается в это время.

В самой Варшаве ставился серьезно вопрос о вывесках на магазинах. Требовалось, чтобы вывески эти были на русском языке или, по крайней мере, имели перевод на русский язык. Одним словом, те принципы, которые даже с консервативной, так сказать, точки зрения правильно были установлены Самариным и Милютиным относительно разницы в политических требованиях в Царстве Польском и Западном крае, тут совершенно изменились, и русификаторская политика в Царстве Польском пошла почти так же, как в Северо-Западном и Юго-Западном крае.

В 70-х годах к этому присоединился вопрос о том самом Холмском крае, который на наших глазах был разрешен окончательно третьей Государственной думой. Этот вопрос встал тогда со своей религиозной стороны, именно обратили внимание на то, что в составе самого Царства Польского есть население, которое является русинским, т. е. малорусским, а не польским, и что оно когда-то принадлежало к православному вероисповеданию; что затем под верховенством Польши это вероисповедание подверглось модификации, именно: были сохранены православные обряды, но было признано главенство папы, и таким образом возникло униатское вероисповедание. И вот в 70-х годах возник вопрос о воссоединении этих униатов с православною церковью, подобно тому как это было сделано в Северо-Западном крае еще при Николае. Но при этом административные власти, в руки которых это дело попало, – седлецкий губернатор, который хотел отличиться, униатский архиерей Попел, который хотел сделать на этом карьеру, – излишне поторопились, действовали опрометчиво и насильственно, и это очень обострило дело, между тем как, в сущности говоря, население там (в части Люблинской и Седлецкой губерний) действительно было малорусское по своему происхождению и языку и, может быть, мало-помалу само вернулось бы к православию; но так как пущены были в ход энергичные формы административного воздействия, то произошел ряд возмутительных событий, волнений и усмирений; командированы были содействовать «добровольному» обращению в православие гусары и казаки, и, таким образом, вопрос о воссоединении этих униатов приобрел характер настоящего скандала.

Понятно, что такая политика на окраинах и даже в Малороссии, уже давно входившей в состав Российской империи, не могла вызвать в населении, и особенно в наиболее сознательной его части, благожелательных чувств по отношению к правительству; она, без сомнения, обостряла это общее оппозиционное настроение, которое существовало повсеместно в России под влиянием экономических причин и общей усиливавшейся с каждым годом реакции.

Это всеобщее, хотя и сдавленное недовольство, вследствие упорной реакции и безрассудных репрессий развившееся внутри России и на ее окраинах, осложнилось в 70-х годах еще обострением внешней политики. К этому времени как раз назрел и чрезвычайно обострился довольно уже старый восточный вопрос.

 

Присоединение Приамурья и Приморья к России

В течение двадцати лет, следовавших непосредственно за крымской кампанией, наши военные власти, особенно начальники пограничных войск, были постоянно обуреваемы стремлением так или иначе восстановить нарушенный престиж нашей армии и русского военного могущества, подточенного в Крымской войне, и вот они начинают деятельно стремиться восстановить попранную честь нашего оружия хоть в Азии, если это не удалось в Европе. Мы видим, что уже через два года после окончания Крымской войны начинаются значительные приращения нашей территории по всей восточно-азиатской границе. Началось это с самой отдаленной восточной окраины. Уже в 1858 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев поднял вопрос о присоединении к России не только всего левого берега Амура, но и расположенного к югу от устья Амура обширного Уссурийского края вплоть до Владивостока. Муравьев достиг этого почти без употребления военной силы, при помощи нескольких сотен солдат, с которыми он объехал границу, и, пользуясь крайней анархией и беспомощностью китайских властей, установил новые границы тех местностей, которые он считал принадлежащими России, опираясь на то, что будто бы в XVII в. все эти местности завоеваны были казаками, построившими даже на Амуре г. Албазин, потом разрушенный китайцами. Китайские власти, уступая одним только слухам о российском военном могуществе, слабо противились этому, так что Муравьеву удалось в конце концов овладеть описанной выше территорией и присоединить ее к России, оставив везде по занятой таким образом границе небольшие военные посты.

Русско-китайская граница до 1858-1860

 

Эти действия Муравьева закреплены были затем в 1860 г. форменным договором, заключенным графом Н. П. Игнатьевым, тогда еще молодым человеком, посланным специально для этого в Пекин.

 

Окончание Кавказской войны

Одновременно с этим совершилось окончательное завоевание Кавказа под видом «замирения» непокорных горцев. Решительный удар их независимости нанесен был в 1859 г., когда взят был аул Гуниб, в котором скрывался духовный глава и вождь этих горцев Шамиль. Взятие Шамиля положило начало окончательному торжеству русских на Кавказе; очень небольшая область оставалась еще незанятой, и окончательное покорение ее завершено было в 1864 г. Таким образом, в 1865 г. уже Кавказ и все Закавказье вплоть до тогдашней границы с Турцией и Персией могли быть объявлены вполне подчиненными русскому владычеству частями Российской империи.

 

Присоединение Средней Азии к России

Наряду с этим в течение всех 60-х годов продолжалось постоянное поступательное отодвигание нашей границы в глубь Средней Азии и по отношению к независимым тогда среднеазиатским ханствам. Надо сказать, что у нас издавна были с этими ханствами торговые отношения, но население этих ханств, состоявшее из диких степных хищников, постоянно совершало на русской границе ряд грабежей, которые кончались иногда уводом целыми партиями не только скота, но и русских людей: мужчин и детей – в рабство, а молодых женщин – в гаремы. Понятно, что такие происшествия издавна беспокоили русское правительство, но очень долго эти среднеазиатские ханства, несмотря на то что они представлялись как будто – при могуществе России – величиной ничтожной, на самом деле были довольно недосягаемы для нас. Попытки наши положить на них руку кончались всегда неудачей, начиная еще с Петра. При Петре Великом впервые туда довольно далеко зашли русские войска под начальством князя Черкасского-Бековича, и конец этой экспедиции был очень печальный: вся она погибла после временного успеха. Затем оренбургский генерал-губернатор В.А. Перовский, уже при Николае I, решил положить конец постоянным грабежам и уводам русских в плен и за свой страх предпринял зимнюю экспедицию в Хиву в 1839 г. Поход в Хиву во время летней жары представлялся почти неосуществимым, и поэтому Перовский избрал зимнее время. Но оказалось, что и это сопряжено с не меньшими трудностями, так как в этих степях свирепствовали сильные морозы и снежные бураны, и вся экспедиция 1839 г. чуть не погибла. Наконец, уже в 1853 г. удалось тому же Перовскому продвинуть русские военные аванпосты к берегам Сырдарьи, и здесь основан был довольно значительный форт, который впоследствии и был назван фортом Перовского.

В то же время на юге наших сибирских владений и степных областей наша граница тоже стала понемногу подвигаться все далее на юг. Еще в 1854 г. граница эта была установлена по реке Чу от города Верного до форта Перовского, причем она была укреплена целым рядом небольших военных постов, в общем, впрочем, довольно слабых. Дикие отряды бухарцев и кокандцев очень часто пытались прорывать эту линию, но каждый такой грабеж вызывал возмездие, причем военные начальники, обуреваемые жаждой и лично отличиться, и поднять престиж русского оружия, деятельно старались оттеснить этих бухарцев и кокандцев в глубь их страны. Кончилось это большим столкновением в 1864 г., причем полковнику Черняеву удалось завоевать крупный кокандский город Ташкент.

Когда русское правительство получило об этом донесение, то оно одобрило совершившийся факт, и ташкентский район присоединен был к русской территории, а через два года здесь было образовано новое Туркестанское генерал-губернаторство. Это повело к дальнейшим столкновениям, и мы продолжали оттеснять кокандцев и бухарцев – опять-таки без всякого официального приказа свыше. Разумеется, Англия встретила такое поступательное движение русских в Азии к югу с большой тревогой, и помня еще со времени Наполеона о тогдашних фантастических замыслах русских проникнуть через азиатские степи и горы в Индию, английское правительство тотчас же запросило русского канцлера о том, где намерено русское правительство остановиться, на что князь Горчаков ответил, что государь император вовсе не имеет в виду увеличение русской территории, а только укрепление и исправление границы.

В конце концов началась, однако, форменная война с кокандцами и бухарцами, которая кончилась их полным разгромом, причем нам удалось завоевать (в 1868 г.) город Самарканд, где покоится прах Тамерлана, священное место, относительно которого существует здесь убеждение, что кто владеет Самаркандом, тот владеет и всей Средней Азией. Правда, бухарцы, воспользовавшись тем, что туркестанский генерал-губернатор, энергичный генерал Кауфман, отправил большую часть войск на юг, попробовали было в следующем же году отобрать назад Самарканд, и это им временно удалось, но Кауфман, вернувшись, жестоко наказал и временных победителей, и все население Самарканда, причем употребленный им варварский способ водворения русского владычества произвел такое впечатление на полудикие восточные народности, что после этого они уже не пытались захватить назад занятый русскими священный город.

Вступление русских войск в Самарканд 8 июня 1868 года. Картина Н. Каразина

 

Между тем Кауфман, воспользовавшись восстанием кокандцев, которые пытались вернуть часть отнятой у них территории, отправил туда значительный отряд под командой Скобелева, который окончательно завоевал Кокандское ханство, после чего оно было присоединено к России и превращено в Ферганскую область. Мало-помалу Кауфман стал думать и о том, как обуздать и привести в покорное положение и главное хищническое гнездо в Средней Азии – Хиву, где, по слухам, было несколько сот русских невольников и куда так неудачно до тех пор отправлялись русские экспедиции.

На этот раз, близко подойдя к Хиве и имея возможность с четырех сторон совершить одновременное вторжение в нее, Кауфман поставил сперва ультиматум хивинскому хану, которым потребовал от него передачи значительной части территории и полного уничтожения рабства. Хан в этом отказал, и тогда Кауфман совершил свой знаменитый поход 1873 г. в Хиву. Вся Хива была завоевана на этот раз весьма быстро, и хан принужден был отдать уже не только то, что ему предлагал Кауфман, а больше половины своих владений, принужден был освободить от рабства всех невольников и сделаться таким же зависимым, вассальным по отношению к России правителем, каким раньше уже сделался его ближайший сосед – бухарский эмир.

Таким образом, совершилось завоевание всей Средней Азии, к великому негодованию и весьма понятным опасениям англичан, которые увидели, что русские войска довольно близко подошли к Индии и отделялись от нее только землями туркмен и Афганистаном, так что поход русских войск в Индию в данное время далеко уже не имел того фантастического вида, каким он представлялся, когда вопрос о нем возбуждался в начале XIX в. Наполеоном.

 

Восстание в Боснии и Герцеговине

В это же время, когда опасения англичан достигли своего апогея и когда они остро почувствовали назревающую «русскую опасность» в Азии, положение дел чрезвычайно обострилось и на Ближнем Востоке. В 1874 г. на Балканском полуострове вспыхнуло восстание герцеговинцев и босняков против Турции. Они восстали главным образом вследствие неимоверного гнета и притеснений со стороны турок, на почве экономической, частью в поземельном, а в особенности в податном отношениях; ибо в Турции действовала чрезвычайно тяжелая податная система, заключавшаяся в том, что все, даже прямые, государственные подати и налоги были отдаваемы на откуп частным лицам, которые взыскивали их в усиленном размере, чтобы покрыть этим и государственные нужды и насытить и свою собственную алчность. Угнетенные этим положением славянские, да и другие национальности Балканского полуострова продолжали постоянно волноваться, и после создания полунезависимых государств Сербии, Черногории и Румынии и благодаря этому обстоятельству восточный вопрос постоянно грозил обостриться.

Когда в 1875 г., в августе месяце началось Герцеговинское восстание, то, разумеется, этим прежде всего встревожилась Австрия. Дело в том, что Босния и Герцеговина издавна представлялись в глазах австрийского правительства лакомым куском, который оно не прочь было присоединить к Австрии. Теперь Австрия опасалась, что в результате вспыхнувшего восстания, может быть, босняки и герцеговинцы присоединятся к Сербии при помощи России, успевшей оправиться после крымского поражения. Поэтому, как только вспыхнуло это восстание, граф Андраши, тогдашний руководитель австрийской внешней политики, тотчас же предложил разрешить это дело путем коллективного европейского вмешательства. И вот в январе 1876 г. после некоторых возражений со стороны Англии, которая боялась, как бы Россия именно при таком вмешательстве не выиграла кое-чего для себя, в конце концов удалось достигнуть полного согласия держав, и от имени шести великих европейских держав султану было предъявлено требование, чтобы он немедленно заключил с герцеговинцами перемирие и обязался коренным образом изменить в восставших провинциях податную систему и земельные отношения, причем и христианам было бы предоставлено право владеть там землей; чтобы здесь были произведены, кроме того, и другие административные реформы и, между прочим, чтобы турецкие войска содержались только в шести крепостях и не имели права стоять постоем в сельских местностях.

Султан очень быстро согласился на эти условия, но тут герцеговинцы заявили, что они не положат оружия до тех пор, пока им не дадут достаточных гарантий того, что султан исполнит свои обещания, а эти гарантии они видели в назначении европейскими правительствами особой комиссии, которая и осуществила бы обещанные реформы. Вместе с тем они потребовали, чтобы одна треть всех земель области была передана христианскому населению вместо неопределенного обещания урегулирования поземельных отношений. На это турки не согласились, и вообще в это время в Турции под влиянием начавшегося восстания христиан вспыхнуло сильное религиозное движение и среди мусульман, охватившее все классы турецкого общества, причем уступчивость султана иноземному давлению вызывала фанатическое негодование. Султан вскоре принужден был пустить в Европейскую Турцию для усмирения восстания славян орды диких наездников – башибузуков, которые произвели в Болгарии массовую резню мирных жителей.

Между прочим, в мирном городе Салониках были убиты французский и немецкий консулы, а в Болгарии резня, по расследованию, произведенному английским дипломатом, достигла огромных размеров и выразилась не менее как в 12 тыс. убитых болгар обоего пола и разного возраста. Эти ужасы произвели огромное впечатление не только среди русского общества и народа и вообще на континенте Европы, но даже и в той самой Англии, правительство которой все время старалось покровительствовать Турции ввиду своих подозрений относительно России.

Полунезависимые балканские государства Сербия и Черногория объявили Турции войну, причем из России в ряды их войск отправились массы добровольцев.

Хотя во главе сербских войск встал русский генерал Черняев, тот самый, который завоевал Ташкент, тем не менее они оказались неподготовленными к борьбе с турками, они оказались очень плохо вооруженными, необученными, и поэтому турки быстро одержали над ними ряд побед. Россия, видя, что Сербия находится на краю пропасти и что ей грозит резня, подобная болгарской, потребовала от турок немедленного приостановления военных действий и заключения перемирия. Это требование было поддержано и остальными европейскими державами, хотя Австрия некоторое время колебалась; ей хотелось, чтобы Сербия, усиления которой она побаивалась, была разгромлена до конца турками. Но очень скоро и Австрия увидела необходимость присоединения к общему мнению европейских держав.

В 1876 г. в Берлине издан был особый меморандум, которым все державы потребовали от султана немедленного введения обещанных ранее реформ в населенных христианами частях Турции, увеличения территории Сербии и Черногории и назначения в Болгарии, Боснии и Герцеговине христианских генерал-губернаторов с утверждением их советом европейских держав. Однако Англия отказалась участвовать в поддержке этого меморандума и так ободрила этим Турцию, что и та отказалась удовлетворить требования держав, а когда европейские державы послали свой флот для военной демонстрации в Салоники, то Англия, напротив, послала свой в Безикскую бухту для поддержки Турции.

Ободренные этим турецкие патриоты заставили султана Абдул-Азиса сперва переменить визиря, причем впервые великим визирем сделался младотурок, т. е. сторонник прогрессивных внутренних преобразований, Митхад-паша, а вскоре затем произвели дворцовый переворот, причем султан Абдул-Азис был сперва лишен престола, а затем и задушен в тюрьме. На его место был посажен Мурад V, который оказался, однако, слабоумным, так что пришлось сменить и его и посадить Абдул-Гамида, который оставался потом султаном вплоть до революции 1908 г. При Абдул-Гамиде, который удержал у власти Митхада-пашу, политическое положение Турции по отношению к державам чрезвычайно обострилось, и Англия для ликвидации этого положения предложила тогда составить в Лондоне особую конференцию, на которой предполагалось мирно разрешить все вопросы после того, как турки согласились заключить перемирие с Сербией и Черногорией сперва на неделю, а потом на шесть недель. Конференция собралась в Лондоне, но тут турки, думая, что Россия не решится начать войну, раз Англия будет твердо стоять за Турцию, позволили себе, в сущности говоря, посмеяться над европейскими державами. Как только открылись заседания этой лондонской конференции, турецкие уполномоченные заявили, что султан решил дать своей стране конституцию, а когда затем приступлено было к обсуждению условий мира, уполномоченные Турции заявили, что так как у них теперь конституция, то без парламента никаких уступок сделано быть не может. Такое заявление, явно лицемерное, по мнению собравшихся дипломатов, так как ни о какой действительной конституции в Турции в то время, по мнению их, речи не могло быть, возмутило против турок даже английских дипломатов, и тут Турции был предъявлен новый ультиматум со стороны России, которым турецкому правительству предлагалось немедленно принять тот проект реформ, который был выработан европейскими державами, а в случае его неприятия Россия грозила объявить войну. Англия старалась убедить Россию и другие правительства отсрочить дело на один год, но Россия на это не пошла, и когда на наш ультиматум турки ответили отказом, то император Александр объявил Турции войну в апреле 1877 г. Таков был внешний ход событий и отношений в обострившемся восточном вопросе.

 

Русско-турецкая война 1877–1878

Александр II объявил войну далеко не с легким сердцем; он прекрасно сознавал всю важность этого шага, сознавал чрезвычайную затруднительность войны для России с финансовой стороны и ясно понимал с самого начала, что, в сущности говоря, война эта весьма легко может превратиться в общеевропейскую войну и, может быть, что представлялось ему еще более опасным, в войну России против Австрии, Англии и Турции при нейтралитете остальных держав.

Таким образом, обстоятельства складывались чрезвычайно серьезно. Стоявший во главе русской дипломатии князь Горчаков к этому времени чрезвычайно устарел, ему было уж под восемьдесят лет, по-видимому, он даже не давал себе отчета в целом ряде обстоятельств, и политика его была чрезвычайно колеблющейся. Сам император Александр колебался также очень сильно; вообще, он вовсе не желал войны, и принудило его к принятию решительных мер главным образом то настроение, которое овладело русским обществом вообще и теми сферами, влияние которых имело доступ и в придворные круги, в частности. Александр Николаевич с неудовольствием видел, что благодаря той агитации, которая по этому вопросу поднята была славянофилами и которая весьма сильно влияла тогда на общественное мнение страны и очень чутко воспринималась и за границей, он как будто представлялся обойденным и опереженным этим общественным мнением страны и уже не являлся, таким образом, в глазах Европы, истинным представителем и вождем своего народа. Это обстоятельство чрезвычайно возбудило и придворные круги, которые, особенно осенью 1876 г., во время пребывания двора в Крыму, выказывали большой военный пыл, что отразилось и на настроении самого императора Александра, который увидел себя в значительной мере вынужденным, в видах сохранения положения истинного вождя нации в глазах всего мира, более решительно действовать в защиту славян.

Тщетно пытался бороться с этим настроением императора Александра министр финансов Рейтерн, который вполне ясно видел, что при тогдашних наших финансовых и экономических отношениях ведение этой войны может привести нас к чрезвычайному финансовому краху. Рейтерну только что удалось в 1875 г. достигнуть такого состояния бюджета, что не только он мог, наконец, заключаться без дефицита, но и являлась возможность накопления металлического фонда, который в это время достиг уже 160 млн. руб., так что Рейтерн мечтал приступить, наконец, в близком будущем к осуществлению своей главной идеи – к обращению кредитных неразменных денег в разменные; и вот, как раз в этот самый момент обстоятельства – даже еще до войны – снова стали складываться так, что все расчеты Рейтерна поколебались. В 1875 г. был значительный неурожай, в то же время вследствие засухи, явилось мелководье на внутренних водных путях, которые тогда еще имели такое огромное значение в России в отношении хлебной торговли – в отношении подвоза хлеба к портам, и, таким образом, вывоз русского хлеба за границу уменьшился. К тому времени, как вы помните, развитие русского железнодорожного строительства достигло больших размеров. Мы обладали уже целой сетью в 17 тыс. верст, но многие из этих железных дорог не давали достаточного дохода для того, чтобы покрыть издержки содержания и давать выговоренную по гарантии прибыль; поэтому правительству приходилось уплачивать по принятой на казну гарантии и на это или тратить свой золотой фонд, который был скоплен с таким трудом, или заключать займы, которые в конце концов требовали уплаты значительных процентов и, в сущности говоря, вели также в результате к растрате скопленного металлического фонда.

Таким образом, еще до войны вновь началось значительное падение курса рубля под влиянием невыгодного торгового баланса (вследствие уменьшения отпуска хлеба за границу) и благодаря необходимости для правительства тратить много денег за границей на оплату железнодорожных гарантий. В то же время целый ряд иностранных капиталов, ввиду тревожных международных обстоятельств, начал уплывать за границу; тут же явились и еще случайные внутренние обстоятельства, действовавшие в ту же неблагоприятную сторону, как, например, банкротство одного из крупных банков в Москве вследствие крупного мошенничества Струсберга. Все это вызвало биржевую панику, банковский кризис и еще большее усиление отлива иностранных капиталов. Таким образом, планы Рейтерна начали и до войны колебаться, а война, конечно, грозила им полным крушением. Уже для выполнения одной частичной мобилизации, которую осенью 1876 г. предписано было произвести для угрозы Турции, пришлось заключить стомиллионный заем, и Рейтерн резко заявил государю, что если будет война, то возможно ожидать государственного банкротства.

Но несмотря на все эти серьезнейшие предостережения Рейтерна, под влиянием славянофильской агитации, под влиянием общественного мнения, которое сильно было настроено в пользу войны после болгарских ужасов, император Александр все-таки решился воевать.

Когда уже война началась, то оказалось, что независимо от того, что приходилось делать массовые выпуски бумажных денег, которые, конечно, совершено погубили все расчеты Рейтерна на восстановление курса бумажного рубля, независимо от этого оказалось, что мы не готовы к войне и в других отношениях. Оказалось, что преобразования Милютина (особенно замена рекрутчины всеобщей воинской повинностью, произведенная лишь в 1874 г., т. е. всего за два года до мобилизации 1876 г.), были настолько новы и настолько перевернули все прежнее устройство войска, что выполнить мобилизацию армии в этих условиях оказалось далеко не легким, причем те административные власти, от которых в значительной мере зависела правильность и быстрота действий при мобилизации, оказались ниже всякой критики, и вышло поэтому, что мы в течение шести месяцев могли доставить к турецким границам лишь недостаточное количество войска.

Тут отчасти виноват был и граф Игнатьев, русский посол в Константинополе, который утверждал, что мы очень легко победим турок, что Турция разлагается и что нужны весьма небольшие силы, чтобы нанести ей решительный удар.

На самом деле оказалось, что у нас было не только мало войска, но и чрезвычайно дурно был выбран штаб армии. Главнокомандующим был сделан брат императора Александра, великий князь Николай Николаевич, человек совершенно не имевший необходимых стратегических талантов. Начальником штаба он выбрал генерала Непокойчицкого, который в молодости, может быть, и был способным человеком, особенно как писатель по военным вопросам, но теперь совершенно устарел, отличался полной нераспорядительностью и не имел никакого плана кампании.

Таким образом, оказалось, что непосредственно после блестяще выполненной переправы наших войск через Дунай тотчас же получился новый разброд. Начальники отдельных отрядов, ввиду отсутствия общего плана, стали предпринимать на своей страх весьма рискованные действия, и вот, весьма предприимчивый и храбрый генерал Гурко устремился прямо за Балканы и, не встречая на своем пути значительных препятствий, увлекся чуть не до Адрианополя. А в это время Осман-паша, командовавший несколькими десятками тысяч турецкого войска, занял неприступную позицию при Плевне в тылу наших войск, переправившихся за Балканы. Штурм Плевны был отбит, и скоро оказалось, что это такое неприступное место, из которого выбить Осман-пашу было нельзя, и приходилось думать о долговременной осаде, причем у нас не было достаточно войска, чтобы обложить Плевну со всех сторон. Положение наше оказалось печальным, и если бы командовавший южной турецкой армией и в то время находившийся по ту сторону Балкан Сулейман-паша немедленно перешел, как ему было приказано, через Балканы и соединился с Османом, то Гурко и другие наши передовые отряды были бы отрезаны от остальной армии и неминуемо погибли бы. Единственно только благодаря тому, что этот Сулейман-паша, по-видимому, соперничая с Османом, вместо того, чтобы, как было ему приказано, пойти через один из своих проходов, пошел выбивать русских из Шипкинского прохода, который был занят Радецким, – единственно благодаря этой ошибке или преступлению Сулеймана-паши передовые отряды наши были спасены. Шипку нам удалось удержать, Сулейман-паша был отбит Радецким, Гурко успел благополучно отступить, а вместе с тем успели подойти новые наши войска. Однако Плевну пришлось осаждать в течение нескольких месяцев; первая наша попытка овладеть плевнинскими высотами была в июле 1877 г., а удалось принудить Османа-пашу к сдаче только в декабре, и то только благодаря тому, что из Петербурга была вытребована вся гвардия, которая могла быстро мобилизоваться и быть доставлена на театр войны.

Кроме того, пришлось обратиться за помощью к князю Карлу румынскому, который согласился дать свою, хотя небольшую, но хорошо обученную и вооруженную тридцатипятитысячную армию только под условием, чтобы сам он был назначен командующим всем осадным корпусом. Лишь с прибытием вызванного из Петербурга инженер-генерала Тотлебена осада Плевны пошла правильно, и Осман-паша должен был, наконец, положить оружие после неудачной попытки пробиться.

Захват Гривицкого редута под Плевной. Картина Н. Дмитриева-Оренбургского, 1885

 

Таким образом, кампания растянулась на весь 1877 и часть 1878 г. После взятия Плевны нам удалось перейти вновь Балканы, взять Адрианополь, который тогда не был крепостью, и подойти к Константинополю в январе 1878 г. В это время император Александр получил от королевы Виктории телеграмму, которой она его просила остановиться и заключить перемирие. Хотя император Александр еще до начала войны обещал Англии, что не будет стремиться занять Константинополь, тем не менее лорд Биконсфильд в подкрепление этой телеграммы успел уже исходатайствовать у парламента 6 млн. фунтов стерлингов на военные цели, и война с Англией, казалось, была почти неизбежна. Но Турция, которая была совершенно истощена, принуждена была просить мира, не дожидаясь английской поддержки, и в середине января (по новому стилю) 1878 г. было заключено Адрианопольское перемирие, в основу которого было положено обещание султана удовлетворить требования великих держав и дать правильное устройство – частью в виде полусамостоятельных княжеств, частью в виде территорий с христианскими генерал-губернаторами – всем христианским провинциям Европейской Турции. Вскоре же после перемирия открылись дипломатические переговоры в Сан-Стефано, веденные с нашей стороны Игнатьевым с полным успехом. В марте уже был подписан мирный договор, по которому все требования России были удовлетворены. При этом было выговорено не только расширение Сербии и Черногории, но и Болгария становилась полунезависимым княжеством с территорией, доходившей до Эгейского моря.

Вместе с этим, так как на Кавказе мы вели войну гораздо успешнее, чем на Балканском полуострове, и успели взять Карс, Эрзерум и Батум, то по мирному договору было установлено, что взамен части выговоренной военной контрибуции, которую Турция должна была уплатить России в размере 1400 млн. рублей, она предоставит России в районе Азиатской Турции из состава занятой нами территории Карс и Батум с их округами. Вместе с тем необходимым условием мира император Александр поставил возвращение России того клочка Бессарабии, который был в 1856 г. отделен от России и отдан Румынии, и так как Румыния, которая воевала в союзе с Россией, была очень этим обижена, то ей в виде компенсации была предоставлена Добруджа.

 

Берлинский конгресс 1878

Однако как только в Англии узнали об этих условиях мира, то немедленно лорд Биконсфильд протестовал против всяких изменений территории Турции без участия великих держав, принимавших участие в Конгрессе 1856 г. в Париже. Поэтому император Александр должен был в конце концов под угрозой тяжелой войны с Англией и Австрией согласиться на Конгресс представителей великих держав в Берлине под председательством Бисмарка. На этом конгрессе условия мира были существенно изменены: урезаны были приобретения Сербии, Черногории и особенно Болгарии. От последней отделена была на юге от Балкан целая область, Восточная Румелия, которая осталась турецкой провинцией с христианским генерал-губернатором.

Против территориальных приобретений России Биконсфильд также протестовал, и хотя ему не удалось их уничтожить, но удалось все же настоять на том, чтобы Батум из военного порта, каким был до тех пор, был превращен в мирную гавань, доступную всем государствам.

Таким образом, условия мира были изменены не в пользу России. Это обстоятельство в связи с тем способом ведения войны, который обусловил ряд неудач, а также и воровством, которое обнаружилось и на этот раз при поставке припасов и для расследования которого была назначена особая комиссия, – все это создало чрезвычайное негодование и обострение настроения в широких кругах русского общества. Надо сказать, что негодовали тогда не только радикально и революционно настроенные слои, но даже самые лояльные круги общества со славянофилами во главе. Когда слухи об уступках, сделанных на Берлинском конгрессе, достигли Москвы, то Иван Аксаков выступил на публичном заседании «Славянского общества» с громовой речью, где говорил:

«Ужели хоть долю правды должны мы признать во всех этих корреспонденциях и телеграммах, которые ежедневно, ежечасно, на всех языках, во все концы света разносят теперь из Берлина позорные вести о наших уступках и, передаваясь в ведение всего народа, ни разу не опровергнутые русскою властью, то жгут его стыдом и жалят совесть, то давят недоумением...»

Затем в ярких и резких словах описав унизительное поведение наших дипломатов и изобразив значение этих уступок для неприкосновенности и свободы южной части Болгарии, для независимости остальных славянских народностей на Балканском полуострове, для политического преобладания ненавистной ему Австрии и для упадка нашего престижа среди славянского мира, Аксаков несколько раз повторил, что он отказывается верить, чтобы эти действия нашей дипломатии были одобрены и признаны «высшей властью», и кончил свою замечательную речь следующими словами:

«Волнуется, ропщет, негодует народ, смущаемый ежедневными сообщениями о Берлинском конгрессе, и ждет, как благой вести, решения свыше. Ждет и надеется. Не солжет его надежда, потому что не преломится Царское слово: «Святое дело будет доведено до конца». Долг верноподданных велит всем нам надеяться и верить, – долг же верноподданных велит нам и не безмолвствовать в эти дни беззакония и неправды, воздвигающих средостение между царем и землею, между царскою мыслью и народною думой. Ужели и в самом деле может раздаться там сверху в ответ внушительное слово: «Молчите, честные уста! Гласите лишь вы, лесть да кривда!»

Когда император Александр узнал об этой речи, то он до такой степени рассердился, что, несмотря на положение Аксакова в обществе и его годы, он велел его выслать из Москвы административным порядком.

 

Подзаголовки разделов лекции даны автором сайта для удобства читателей. В книге А. А. Корнилова они отсутствуют.