ЛЕКЦИЯ XXXVII

 

(продолжение)

 

Учреждение верховной распорядительной комиссии с Лорис-Меликовым во главе. – Программа Лорис-Меликова и ее осуществление. – Отношение к нему либералов и революционеров. – Отставка Толстого. – Реформы Лорис-Меликова. – Сенаторские ревизии и крестьянский вопрос. – Конституционное движение. – Доклад Лорис-Меликова об учреждении особой подготовительной комиссии.

 

Я вам сказал, что уже перед этим Валуев приблизительно за месяц до взрыва в Зимнем дворце определенно указывал императору Александру на необходимость примириться с обществом и изменить в этом отношении установившийся реакционный курс. За неделю до взрыва император Александр устроил у себя для обсуждения проекта Валуева совещание из нескольких человек министров, пользовавшихся его наибольшим доверием, при участии цесаревича Александра Александровича. Цесаревич оказался, однако, в этом случае вовсе не на стороне Валуева, а наоборот, тут именно в первый раз с очевидностью обнаружил те свои политические взгляды, которые потом он исповедовал в течение всего своего царствования. Он высказался тут с полной определенностью против всяких конституционных планов, которые предлагались Валуевым и Константином Николаевичем.

Когда же уже после совершения взрыва император Александр вновь собрал совещание – 8 февраля 1880 г. – из тех же лиц, то наследник Александр Александрович выступил сам с определенным планом мер, которые нужно было, по его мнению, принять; он предложил учредить верховную следственную комиссию – по образцу тех комиссий, которые были учреждены в 1862 г. после известных пожаров и в 1866 г. после каракозовского покушения. При этом цесаревич указывал, что теперь такая комиссия должна получить более широкие полномочия и распространить свою деятельность на всю Россию.

Император Александр вначале отнесся к этому предложению отрицательно и не выказал никакого расположения ему следовать, но так как наследник настаивал и развивал свои мысли, по-видимому, не только в этом совещании, а и после его закрытия, то Александр Николаевич, обдумав в течение ближайшей ночи еще раз это предложение и собрав на другой день опять то же совещание, причем в его состав были приглашены и некоторые случайно находившиеся в Петербурге генерал-губернаторы – в том числе и Лорис-Меликов, – уже определенно заявил, что у него в связи с предложением наследника составился новый план, что он считает в данный момент неизбежным принять вполне исключительные меры и для этого решается создать особое временное диктаториальное учреждение спередачей ему некоторых прав верховной власти. Это чрезвычайное учреждение должно было получить наименование «Верховной распорядительной комиссии» и должно было иметь чрезвычайные полномочия, главным образом для борьбы с крамолой; но вместе с тем этой комиссии предоставлялось обсудить создавшееся в России нестерпимое положение и найти способ из него выйти.

Во главе этой комиссии император Александр решил поставить генерала Лорис-Меликова, того самого единственного из генерал-губернаторов, который обнаружил вместе с значительной энергией в борьбе с революционерами умение привлечь на свою сторону симпатии обывателей, благодаря заботливой охране их прав и интересов от произвола администрации.

По-видимому, выбор Лорис-Меликова был, таким образом, далеко не случаен. В самом указе о назначении этой распорядительной комиссии было объявлено, что она назначается под начальством генерал-адъютанта Лорис-Меликова и в состав ее будут введены лица, назначенные императором, по его, Лорис-Меликова, представлению, что комиссии этой даются особые полномочия и что ей должны подчиняться все административные власти, даже министры, не исключая и военного, который перед тем был прямым начальником Лорис-Меликова.

До тех пор широкой публике Лорис-Меликов был известен как выдающийся кавказский генерал, прославившийся в войну 1877–1878 гг. взятием Карса, и затем как энергичный распорядитель по охране России от чумы, когда она появилась после войны в Астраханской губернии. Как харьковского генерал-губернатора его знали только на юге.

Тотчас же по вступлении в должность 14 февраля 1880 г. Лорис-Меликов опубликовал прокламацию к жителям Петербурга, в которой писал, что, с твердостью стремясь к искоренению преступников, пытающихся поколебать государственный строй, он в то же время желает успокоить и оградить законные интересы благомыслящей части общества.

«На поддержку общества, – писал он, – смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества».

О личности самого Лорис-Меликова сохранилось несколько свидетельств лиц, более или менее близко его знавших и притом достаточно беспристрастных и лично не заинтересованных в его реабилитации. Сохранились, например, воспоминания о нем доктора Белоголового, который хорошо знал его и имел с ним много разговоров уже после того, как Лорис-Меликов сошел со сцены. Такое же значение имеют сведения о нем и о его взглядах в записках Кошелева, который познакомился с Лорис-Меликовым задолго до призыва его на высший государственный пост, а затем поддерживал с ним отношения и во время его правительственной деятельности, и после ее прекращения[1]. Все эти лица отзываются о Лорис-Меликове как о человеке искренно либеральном, вполне честном, склонном пойти навстречу лояльному общественному движению и удовлетворить справедливые требования как земств, так и вообще либерально настроенных людей, вплоть до предоставления обществу некоторого участия в государственных делах.

Не подлежит, однако, сомнению, что основные задачи миссии Лорис-Меликова в данном случае были прежде всего репрессивные; эта чрезвычайная комиссия была установлена прежде всего для борьбы с революционерами, и Лорис-Меликов на этой борьбе готовился; конечно, сосредоточить все свои силы; он понимал, что его задачи, в сущности, прежде всего полицейские, хотя в то же время смотрел на эти полицейские задачи с необычайной для русского администратора широтой. Совершенно несправедливо установилось о нем представление как о конституционалисте, как о лице, стремившемся ввести какую-нибудь конституцию или хотя бы зародыш ее по западному образцу. Он, напротив, не только совершенно определенно и резко отрицал возможность перенесения в Россию тех конституционных форм, которые сложились на Западе, утверждая, что они для России по оригинальности ее условий не годятся, но признавал совершенно несвоевременным подымать вопрос и об учреждении какого-нибудь законосовещательного собрания в духе славянофилов, какого-нибудь земского собора по образцу старинных русских земских соборов XVI и XVII вв. Он не скрывал, а совершенно определенно формулировал это свое мнение и в докладах царю, и в беседах с представителями общества. Он опасался, как говорил он царю, что собранные в какое бы то ни было государственное собрание народные представители принесут с собой массу жалоб, упреков и справедливой критики, на которые в данный момент правительству очень трудно будет представить удовлетворительные объяснения. Поэтому он считал необходимым прежде всего упорядочить положение дел в России путем ряда законодательных и административных мер, восстановить при этом нарушенное реакцией течение дел в тех учреждениях, которые были созданы реформами 60-х годов, и затем уже, приступив к улучшению и исправлению того положения, которое произведено было реакцией, он думал допустить в той или иной форме некоторое участие представителей населения в обсуждении государственных дел. Его формулировка объема и форм этого участия совершенно непохожа была на введение каких бы то ни было конституционных форм, как вы дальше увидите.

Обращаясь прежде всего к своей ближайшей задаче, задаче репрессивной, Лорис-Меликов поставил, дело весьма решительно; он прежде всего признал необходимым усилить и сосредоточить репрессивную власть и придать ее действиям большую целесообразность. Именно из этих соображений он начал свою деятельность уничтожением или, вернее, реорганизацией того III отделения, которое было учреждено Николаем I при содействии Бенкендорфа, и к которому с такой ненавистью относились в России все сколько-нибудь живые люди.

III отделение собственной его величества канцелярии было, по его докладу, уничтожено как самостоятельное учреждение и присоединено к Министерству внутренних дел, причем сам министр внутренних дел был сделан шефом жандармов. Таким образом, это не была либеральная реформа или уступка обществу, а было планомерное сосредоточение репрессивной власти. Он признавал, что разделение полиции, полицейской власти между жандармским ведомством и Министерством внутренних дел прежде всего вредит именно целесообразности полицейских действий и сосредоточенности репрессивной силы; таким образом, в этой его реформе никакого либерализма не было.

Ради той же цели он считал необходимым близко связать с департаментом полиции и с государственной полицией вообще также и прокуратуру, которую он и поставил в известную определенную связь с департаментом полиции, и, таким образом, в этом деле он шел, в сущности, против принципов судебной реформы 1864 г., усилив зависимость прокуратуры от административной власти; он в этом отношении проводил и продолжал ту линию поведения, которую до него принял Пален, только с гораздо большим искусством, чем этот последний. И даже во главе департамента полиции он поставил бывшего прокурора судебной палаты – В.К. Плеве, на долю которого и выпала задача реорганизовать это учреждение.

При этом новый диктатор, как его звали, распространил репрессивные действия или, по крайней мере, некоторое их отражение также и на тех представителей либерального или радикального течения, которые в своей деятельности выходили из законных рамок и вступали в непосредственную связь с революционерами. Так, например, при Лорис-Меликове, как раз в начале его «диктатуры сердца», поплатился известный русский писатель, статистик и публицист недавно скончавшийся Н. Ф. Анненский, который был выслан тогда в Западную Сибирь. В это же время, когда борзненские земские гласные возбудили ходатайство о     возвращении И. И. Петрункевича в Черниговскую губернию, то им в этом было отказано, а Петрункевичу разрешено лишь переехать, по его выбору, из Костромской губернии в Смоленскую.

Таким образом, мы видим, что репрессивная деятельность Лорис-Меликова была довольно сильна и касалась не только преследования революционеров-террористов, но и вообще всех активно боровшихся справительством лиц. Но в то же время свои идеи о ненарушимости гражданских прав и гражданской свободы мирных обывателей Лорис-Меликов проводил довольно последовательно. Во главу угла своей внутренней политики он поставил в ближайшую очередь такой план: во-первых, восстановить в полной мере земское положение 1 января 1864 г., уничтожив все те стеснения и искажения, которые последовали в нем в реакционную эпоху; во-вторых, точно так же восстановить в полном объеме действие судебных уставов. Вместе с тем, довольно чутко прислушиваясь к голосу общественного мнения, Лорис-Меликов немедленно приступил к смене состава высшей администрации в некоторых ведомствах. Прежде всего он настоял на увольнении в отставку графа Толстого, министра народного просвещения, и, конечно, это было одной из важнейших заслуг его перед обществом, благодаря которой он сразу приобрел в глазах многих значительные симпатии и доверие. Вместо Толстого был назначен министром народного просвещения сознательный и искренний либерал А.А. Сабуров, который за короткое время своего заведования министерством определенно стремился вернуться к идеям Головнина.

Затем был устранен министр финансов генерал Грейг, который обнаружил и большую бездарность как министр финансов, и в то же время являлся одним из столпов реакции в Комитете министров. Грейг был заменен либеральным бюрократом А.А. Абазой, который был в 60-х годах одним из друзей Н.А. Милютина, одним из людей, близких к великой княгине Елене Павловне. Эта перемена довольно быстро дала о себе знать уничтожением тяжелого для народа налога на соль и приступом к разработке других либеральных финансовых мер, отчасти осуществленных в последующую эпоху. Тогда же был поставлен на очередь вопрос об изменении всей податной системы, но, конечно, такой вопрос требовал известного промежутка времени для своей разработки.

Что касается положения печати и отношения к ней Лорис-Меликова, то надо сказать, что он признавал необходимость облегчить ее положение и облегчил его довольно существенно. При нем получил возможность существования целый ряд новых органов печати, которые раньше не могли открыться: так, стали выходить газеты «Страна» Л.А. Полонского, «Порядок» М.М. Стасюлевича, журнал «Русская мысль» в Москве под редакцией Юрьева, друга Кошелева. Наконец, получили возможность опять поднять свой голос и славянофилы; Аксаков стал выпускать новый, по счету, кажется, двенадцатый, славянофильский журнал «Русь», который просуществовал затем несколько лет.

Тогда же и земцы получили возможность завести свой собственный печатный орган, основанный на средства Кошелева в Москве под редакцией Скалена и под заглавием «Земство» издававшийся затем в течение двух лет в духе либеральном и даже, пожалуй, радикальном.

Что касается пределов свободы печати, то ей дозволялось обсуждать вопросы политики и вести критику правительственных мероприятий; но в одном весьма существенном отношении Лорис-Меликов стремился ее ограничить – это в том, чтобы печать не говорила о конституции и, главное, не приписывала ему самому конституционных планов. При этом ограничения такого рода делались им не обычным циркулярным порядком и не при помощи разных репрессивных мер, а при помощи собеседований с редакторами, которых он приглашал к себе и указывал те границы, которые в данный момент можно предоставить печати.

Привожу по выпуску V «Статей и речей» С.А. Муромцева содержание одного такого собеседования:

«6 сентября 1880-го года министр внутренних дел, граф Лорис-Меликов, пригласил к себе нескольких редакторов большой прессы со специальною целью разъяснить им, чтоб они не волновали напрасно общественных умов, настаивая на необходимости привлечения общества к участию в законодательстве и управлении – в виде ли представительных собраний на манер европейских, в виде ли наших бывших земских соборов, – что ничего подобного в виду не имеется и что ему, министру, подобные мечтательные разглагольствования прессы тем более неприятны, что напрасно возбуждаемые ими надежды в обществе связываются с его именем, хотя он, министр, никаких полномочий не получал на это и сам лично в виду ничего подобного не имеет, будучи твердо убежден, что в настоящее время самое необходимое, чем надобно заняться и на что он обратил все свое внимание и труд, – это дать должную силу новым учреждениям, уже существующим, а также привести в сообразность и гармонию с последними учреждения старого порядка, видоизменив их, насколько потребуется, для этой цели».

Под новыми учреждениями в данном случае разумелись учреждения, введенные или образованные в эпоху реформ 60-х годов.

«Поэтому ближайшей его программой, исполнение которой потребует, может быть, от 5 до 7 лет времени, будет:

1) Дать земству и другим общественным и сословным учреждениям возможность вполне пользоваться теми правами, которые дарованы им законом, стараясь при этом облегчить их деятельность в тех случаях, когда на опыте в том или другом отделе предоставленной им законом деятельности окажется недостаток полномочий, необходимых для правильного ведения дела и экономического улучшения местностей; 2) Привести к единообразию полицию и поставить ее в гармонию с новыми учреждениями, чтобы в ней не было более возможности проявляться разным уклонениям от закона, существовавшим доселе; 3) Дать провинциальным учреждениям большую самостоятельность для разрешения подведомых им дел, чтобы они не имели нужды с каждым, иногда совсем незначительным, вопросом обращаться в Петербург и ждать разрешения оттуда; 4) Дознать желания, нужды и состояние населения разных губерний, для чего, по ходатайству Министерства внутренних дел, высочайше назначены сенаторские ревизии нескольких губерний, и на основании того, что будет добыто означенными ревизиями, по возможности удовлетворить желания и нужды населения, обратив при этом внимание и на его экономическое положение; 5) Дать печати возможность обсуждать различные мероприятия, постановления и распоряжения правительства, с тем только условием, чтобы она не смущала и не волновала напрасно общественные умы своими помянутыми мечтательными иллюзиями».

Надо сказать, что эта программа обсуждалась и критиковалась довольно свободно и довольно резко в тогдашней печати, а впоследствии, когда кончился этот режим «диктатуры сердца», то большая часть прогрессивных газет и журналов все-таки с благодарностью вспоминала о тех облегчениях, которыми они пользовались в этот короткий промежуток относительной свободы.

Верховная распорядительная комиссия была закрыта через шесть месяцев после своего учреждения по докладу самого гр. Лорис-Меликова, который признал, что для дальнейшей борьбы с крамолой нет более нужды в чрезвычайных полномочиях. Тогда он был назначен просто министром внутренних дел и уже в этом положении продолжал развивать свою деятельность, придерживаясь раз принятого курса.

Переход Лорис-Меликова в министры внутренних дел, таким образом, очень мало изменил что-либо в ходе его политики. Сам он неизменно продолжал пользоваться при этом полным доверием императора Александра и, не будучи настоящим премьером, будучи только министром внутренних дел, он на самом деле играл роль, в сущности говоря, настоящего премьер-министра[2]. Имея в виду создать тесную связь между правительством и представителями страны или, точнее говоря, представителями общественного мнения в стране, Лорис-Меликов все больше склонялся подойти к тем прогрессивно и более или менее демократически настроенным кругам земцев, которые опять в это время оживились и деятельность которых в значительной мере являлась продолжением тех идей и тех мыслей, которые высказывались в земских собраниях в самом начале существования земств в конце 60-х годов.

Приняв во внимание те заявления, которые он получал от различных деятелей и земств, с которыми он имел непосредственное общение, заявления как устные, так и письменные, – особенно здесь следует упомянуть о записке, составленной представителями московского общества (редактированной Муромцевым и Чупровым) и поданной ему тотчас же по вступлении его в должность председателя Верховной распорядительной комиссии, – Лорис-Меликов многое из этих заявлений пытался так или иначе удовлетворить. В тех начинаниях, которые были им предприняты, можно без труда различить пожелания этой любопытной записки[3].

Хорошо ознакомившись из этих заявлений земств и представителей печати с тем положением, в каком находилось тогда крестьянское население, в зависимости от обстоятельств, о которых я вам подробно рассказывал в одной из предыдущих лекций, Лорис-Меликов понимал, что для удовлетворения этих нужд необходимы коренные мероприятия, которые бы послужили прямым продолжением крестьянской реформы и поставленных ею на очередь вопросов. Он признавал как необходимость ряда коренных экономических реформ, в том числе, как я уже упоминал, коренного пересмотра податной системы, так и скорейшего преобразования правового и административного устройства крестьян, направленного к освобождению крестьянства от той чрезвычайной опеки, которой оно было подчинено, по идее редакционных комиссий, в сущности, лишь на время – впредь до окончательного выхода крестьян из того положения, в котором они должны были находиться лишь до прекращения «временнообязанного» периода, а конец этого последнего приближался и мог быть ускорен правительством при помощи введения обязательного выкупа для имений, еще не перешедших на выкуп[4].

Вопрос об административной крестьянской реформе Лорис-Меликов признал возможным передать на предварительное обсуждение земствам. Циркуляром 22 декабря 1880 г. он поручил всем губернаторам предоставить уездным и губернским земским собраниям обсуждение крестьянского вопроса в довольно широком виде. Распоряжение это, разумеется, послужило поводом к значительному оживлению земской работы. В то же время это органически связало работу земств между собою и с работой правительства, и, таким образом, этим распоряжением впервые серьезно поставлен был вопрос о связных действиях правительства и земства. Большие надежды возлагались в то время и на сенаторские ревизии, о которых Лорис-Меликов упомянул в своем вышеприведенном собеседовании с редакторами газет и журналов и которые, действительно, были осуществлены единовременно в ряде губерний. Материалы, добытые этими сенаторскими ревизиями, должны были поступить затем на обсуждение правительства, причем оно предполагало к этому обсуждению привлечь и представителей общества.

Такая политика культивирования связи правительства с представителями страны и общественного мнения имела несомненный успех, и мы видим, что даже такие радикально настроенные земства, как тверское, относились к этим мерам и вообще ко всему направлению Лорис-Меликова с полным одобрением. Тверское земское собрание 1880 г. отправило гр. Лорис-Меликову адрес, в котором, между прочим, было сказано:

«В короткое время, ваше сиятельство, сумели оправдать и доверие государя, и многие из надежд общества. Вы внесли прямоту и доброжелательность в отношения между властью и народом. Вы мудро признали законные нужды и желания общества».

В заключение тверское земство выражало уверенность, что «прискорбное прошлое не воротится, а для дорогого нам всем отечества открывается счастливое будущее».

С тех пор, как существуют земские учреждения, руководители высшей государственной политики ни разу не удостаивались общественного одобрения в таких искренних выражениях ни раньше, ни после Лорис-Меликова.

Но со стороны революционеров деятельность Лорис-Меликова не только не вызывала никакого одобрения, но, напротив, порождала крайнее озлобление и, можно сказать, крайнюю тревогу в революционных кругах. Революционные круги в это время вообще находились в некотором расстройстве вследствие одного крайне неблагоприятного для них обстоятельства. Дело в том, что в Харькове был арестован весьма видный член исполнительного комитета Гольденберг, убивший в 1879 г. харьковского губернатора кн. Кропоткина, и этот Гольденберг был приведен ловкой тактикой жандармских следователей не только к полному раскаянию, но и к выдаче почти всех своих товарищей. Таким образом, правительство в это время не только получило полный список членов исполнительного комитета, но и могло часть их арестовать, а другие должны были бежать, принимать разные меры предосторожности и всячески укрываться. Понятно, что это обстоятельство внесло в деятельность революционеров значительное расстройство.

В сущности говоря, главным образом этим и объясняется тот перерыв в террористических актах и покушениях, который в это время был налицо. Между тем это обстоятельство в значительной мере ввело в заблуждение и самого Лорис-Меликова, которому казалось, что этот перерыв означает не только ослабление энергии революционеров, но знаменует решение их отказаться от той террористической борьбы, которая так напряженно до сих пор ими велась. В этом отношении Лорис-Меликов, несомненно, ошибался: чем более расстроенными чувствовали себя оставшиеся на свободе революционеры, тем более признавали они необходимым теснее сплотиться и энергичнее повести атаку, предвидя, что вскоре может последовать и дальнейший развал в их кругах.

Несомненно, их чрезвычайно тревожила и в высшей степени озлобляла самая политика Лорис-Меликова, которая клонилась именно к тому, чтобы изолировать революционеров, и они естественно, могли опасаться скоро увидеть себя обойденными и отрезанными от общества ловкой и рационально направленной политикой «диктатуры сердца». Поэтому если в 1880 г. действительно не было новых террористических актов, за исключением покушения на самого Лорис-Меликова, произведенного Млодецким, относительно которого исполнительный комитет выпустил объявление, что это не его дело, а личный акт Млодецкого, – за исключением этого покушения других покушений не было, – то зато в подпольной прессе чрезвычайно резко порицалась вся политика Лорис-Меликова, делались попытки подорвать к нему всякое доверие, причем его политика характеризовалась как политика «лисьего хвоста», направленная к тому, чтобы обмануть общество и просто сделать карьеру.

Вы видели уже из предыдущего, что эта квалификация не может быть признана правильной: Лорис-Меликов едва ли может быть обвинен в двоедушной политике и в лукавстве. Политика его, напротив, отличалась, в сущности, значительной прямотой, и если он не симпатизировал введению в то время конституционных учреждений в России, то он, не только этого не скрывал, он сам, как вы видели, объявлял об этом редакторам газет и журналов, с которыми имел собеседования.

В то же время он понимал, однако, что сохранить и развить ту связь с представителями общества и земства, которую ему удалось установить, возможно только в том случае, если он даст в той или иной форме исход ярко проявившимся в этих передовых кругах общества стремлениям принять участие в государственной деятельности. Эти стремления достаточно ярко выражались и в поданных ему записках, и в тех словесных собеседованиях, которые он вел. И вот, в конце концов оставаясь при своем мнении о невозможности ввести в России конституционные учреждения на западноевропейский образец и о несвоевременности созыва даже и земского собора, Лорис-Меликов все-таки изобрел план известной формы общения между представителями власти и общества.

В докладе, который был им представлен императору Александру 28 января 1881 г., указав на невозможность распространения в России конституционных учреждений и созыва земского собора, он настаивал в то же время на том, что необходимо все-таки удовлетворить те стремления передовых представителей общества к участию в государственной жизни, которые он со своей стороны находил совершенно понятными и законными, раз они выражались в лояльных формах. Он предлагал такой план для удовлетворения этих стремлений: по его мнению, следовало вернуться к тому способу привлечения общественных сил на государственную работу, который практиковался в эпоху разработки крестьянской реформы; именно, он и в данном случае представлял, что самое лучшее будет детально разработать целый ряд тех довольно существенных преобразований, которые он замышлял провести в особых редакционных комиссиях, которые должны быть составлены частью из наиболее способных чиновников высших государственных установлений, частью же из лиц, призванных из состава общества: земских деятелей, профессоров, публицистов и т. п., – одним словом, из лиц, более или менее компетентных в рассматриваемых вопросах. Он предлагал в первое время таких подготовительных комиссий составить в Петербурге две. Одну из них, названную им административно-хозяйственной, он предназначал для общих административных преобразований, причем на эту комиссию он предполагал возложить такие слова:

а) преобразование местного губернского управления – в видах точного определения объема прав и обязанностей оного, и приведение административных учреждений в надлежащее соответствие с учреждениями судебными и общественными и потребностями управления;

б) дополнение, по указаниям опыта, положений 19 февраля 1861 г. и последующих по крестьянскому делу узаконений соответственно выяснившимся потребностям крестьянского населения;

в) изыскание способов: 1) к скорейшему прекращению существующих доныне обязательных отношений бывших крепостных крестьян к своим помещикам (т. е. вопрос об обязательном выкупе – А. К.) и 2) к облегчению выкупных крестьянских платежей в тех местностях, где опыт указал на крайнюю их обременительность;

г) пересмотр положений земского и городового – в видах пополнения и исправления их по указаниям прошедшего времени;

д) организация продовольственных запасов и вообще системы народного продовольствия (так как обнаружилась полная недостаточность ранее существовавших установлений в случае тех голодовок, которые только что были пережиты в России. – А. К.);

е) меры к охранению скотоводства».

Предметом занятий другой комиссии, которую Лорис-Меликов называл финансовой, должны были служить вопросы податной, паспортный и т. п., согласно указанию государя по докладу министров финансов и внутренних дел.

Вы уже видели, что для разработки этих преобразований Лорис-Меликов настоял на перемене лица, стоявшего во главе финансового управления, причем вместо Грейга назначен был прогрессивно настроенный А.А. Абаза.

Затем составленные этими подготовительными комиссиями законопроекты должны были поступать на обсуждение общей комиссии, которая должна была быть образована, во-первых, из полного состава подготовительных комиссий, а затем из лиц, призываемых с мест в качестве экспертов.

Эти эксперты соответствовали бы тем депутатам губернских комитетов, которые явились, как вы помните, критиками работ редакционных комиссий в 1859 г. Лорис-Меликов, однако, полагал, что в данное время эти представители местного общества должны быть выбираемы земскими учреждениями, по крайней мере там, где эти учреждения уже существовали. Он предлагал предоставить каждому земству выбрать двух представителей; точно так же он полагал предоставить и значительным городам выбирать двух представителей каждому, а затем, от тех местностей, где не были введены учреждения земского или городского самоуправления, предполагалось уже по выбору власти приглашать двух представителей местного общества. Земствам Лорис-Меликов предполагал предоставить право выбирать своих выборных не только из среды местных гласных, но и вообще из местных людей, знакомых с положением и обстоятельствами обсуждаемых дел; поэтому допускалось по его проекту и участие местной интеллигенции, что, конечно, имело бы довольно существенную важность в этом деле.

Затем все разработанные этой общей комиссией законопроекты должны были обычным путем поступать в Государственный совет, причем в его состав приглашалось бы 10–15 выборных лиц, которые должны были играть и тут роль представителей общественного мнения.

Вы видите, таким образом, что в этом проекте ничего общего с каким бы то ни было конституционным устройством не было, и поэтому проект этот совершенно неправильно называется в литературе конституцией Лорис-Меликова. Сам Лорис-Меликов, как вы видели, очень старательно опровергал все слухи о том, что он стремится к конституционному устройству, и высказывал прямо противоположные взгляды. Его проект был чрезвычайно скромен по своему характеру; но нельзя отрицать, что все-таки попытка установить правильный обмен мыслей между обществом и правительством, которая, может быть, повела бы к образованию в конце концов известного представительного учреждения, представительных форм, которые бы, может быть, и дали в результате мирным путем конституционное устройство России, чего она добилась лишь в последние годы уже на наших глазах, и добилась, как вы знаете, только путем революционным, без возможного органического подготовления к этому самого населения.

Таким образом, можно сказать, что политика Лорис-Меликова проводилась не без удачи; но то обстоятельство, что он несколько оптимистически взглянул на результаты своей системы по отношению к подавлению революционных организаций, сыграло в этом деле весьма трагическую роль...