Н. И. Костомаров – «Бунт Стеньки Разина»

 

(продолжение)

 

VI.

 

 

Десять дней плыли казаки от Свиного острова до устья Волги и 7-го августа 1669 года, мочью, напали на учуг Басаргу, принадлежавший астраханскому митрополиту. Они набрали там для себя икры, рыбы, вязиги, взяли кое-что из снастей, буравов, неводов, багров, вероятно, чтоб самим ловить рыбу в случае нужды, когда придется воротиться в море, и покинули нескольких пленных (яссыр) и какую-то церковную утварь (в тайке заверчено): быть может, эта утварь была когда-нибудь ограблена мусульманами, и теперь казаки, отняв у мусульман, возвращали ее церкви, как бы в заплату за то, что взяли для себя на учуге. Они немедленно повернули в море, услышав, что из Персии идет к Астрахани большая купеческая буса.

Шло разом две бусы. Одна из них была нагружена товарами персидского купца Мухаммеда-Кулибека; на другой везли дорогих аргамаков: то были любительные поминки персидского шаха русскому государю. Казаки напали на первую бусу, ограбили ее, взяли в полон хозяйского сына Сехамбета и требовали за него выкупа пять тысяч рублей. Отец с терскими стрельцами, провожавшими бусу, прибежал с вестью в Астрахань.

Во все время, когда казаки гуляли по Каспию, по устью Волги плавали служилые люди и проведывали, не возвращаются ли удальцы, чтоб тотчас, как узнают, дать знать воеводам в Астрахань. Астраханское начальство готовилось гораздо милостивее встретить казаков, чем следовало по заслугам. Воеводы заранее выправили такую милостивую грамоту от имени царя, которая давала прощение казакам, если они принесут повинную. Несколько причин разом располагало их к такому великодушию: во-первых, поход Стеньки произвел сочувствие на Дону: слишком суровое обращение с казаками могло раздражить донцов; во-вторых, астраханские воеводы не могли положиться на свои силы; переход на сторону воровских казаков, стрельцов и черного люда заставлял побаиваться, чтоб и в Астрахани не повторилось то же в большем размере; в третьих, поход Стеньки приносил пользу воеводам: воеводы знали, что порядочная часть добычи перейдет им на поминки. Что же касается до разорения персидских берегов, то ведь и русские терпели то же от своевольства персидских подданных: почему же и персидским не потерпеть от русских? Казацкий поход был, в некотором смысле, возмездием; казаки доказывали это, приводя с собой освобожденных пленников. Только что перед возвратом Стеньки астраханские воеводы получили известие, что антиохийский патриарх, возвращаясь из Москвы через персидские владения, был ограблен в Шемахе тамошним ханом; хан отобрал у него разные драгоценности и выплатил по той цене, какую сам ему назначил. В Дербенте другой хан ругался над русским гонцом и приказал ему отвести для помещения скотский загон; наконец, в Персии убили в ссоре родственника русского посланника, который умер с тоски от дурного с ним обращения. Некоторым образом Стенька отплачивал за оскорбления, нанесенные России, а Россия не нарушала согласия с Персиею, сваливая разорение берегов ее на своевольных казаков.

Так приготовлялись астраханские воеводы встретить Стеньку и давно уже его ждали. Вдруг прибегают в Астрахань рабочие с митрополичьего учуга и объявляют о появлении казаков. Затем вслед явился в Астрахань персидский купец, хозяин ограбленной бусы. Прозоровский в этот же день отрядил своего товарища, князя Семена Ивановича Львова, с четырьмя тысячами вооруженных стрельцов, на тридцати шести стругах. Семен Иванович поплыл скоро; он намеревался вступить с казаками и в бой, если нужно будет; но у него была царская милостивая грамота. Казаки, ограбив бусу, заложили стан на острове Четырех Бугров, при конце устья Волги. Место было очень удобное для защиты: остров высок, берега каменисты; кругом все обросло камышами, оставался один небольшой свободный вход для судов. Они ожидали астраханцев и готовились поступить, как покажут обстоятельства. Будет возможно, – решили они в кругу, – бой дадим, а если увидим, что не сладим – уберемся и пройдем по Куме домой, да еще отгоним лошадей у черкес по дороге.

Когда казаки Завидели, что против них выплывает из Волги сильное войско, то снялись и убежали в море. Львов погнался за ними, гнался двадцать верст, наконец, когда, как видно, гребцы его утомились, Львов должен был остановиться. Он послал к казакам Никиту Скрипицына с государевой грамотой и дал ему словесные условия.

Скрипицын дошел до казаков и, вручив им грамоту, говорил:

 – Вам ничего не будет; вы пойдете себе спокойно домой, на Дон, если отдалите пушки, которые побрали на Волге в посаде и в Яике городке; также отдадите морские струги, отпустите служилых людей, что забрали с собою на Волге и в Яике городке, и пришлете князю Семену Ивановичу купеческого сына Сехамбета и прочих пленников.

Казакам кстати было такое предложение. Болезни, которые начались у них на море, похищали каждый день их братию. Они повернули назад к Четырем Буграм, а князь Львов растянул свою флотилию и заступил им вход в море. Стенька послал к нему двоих казаков.

Они говорили:

 – Просим от всего нашего казацкого войска, чтоб великий государь велел, против своей милостивой грамоты, нас отпустить на Дон со всеми пожитками, а мы за то рады служить и головами платить, где великий государь укажет. Пушки отдадим и служилых отпустим в Астрахань; струги отдадим в Царицыне, когда по Волге доплывем до того места, где надобно будет на Дон переволакиваться; а о купчинином сыне Сехамбете, что требовал Скрипицын, мы подумаем, потому что он у нас сидит в откупу в пяти тысячах рублях.

Львов привел посланцев Стеньки к присяге, чтоб казаки исполнили в точности обещание. После этих обрядов воевода поворотил с своим войском, поплыл в Астрахань, за ним плыл Стенька с своими казаками. Когда они доплыли до Астрахани, Стенька отдал князю Львову купеческого сына за окуп, который князь должен был выдать из приказной палаты.

 

 

VII.

 

 

Казаки проплыли мимо Астрахани и пристали к Болдинскому Устью. Сам Стенька с главными казаками прибыл в город и в приказной избе положил, в знак послушания, свой бунчук – символ власти. Казаки тут же отдали пять медных и шестнадцать железных пушек, отдали ханского сына, взятого в сражении близ Свиного острова, одного персидского офицера, взятого в Фарабате, и трех военных персиян. Этим хотели казаки показать, что вот они отдают пленных персиян; но в самом деле они отдавали только ничтожное число им того, сколько у них сидело на судах.

– Мы бьем челом, – сказал Стенька, – великому государю, чтоб великий государь пожаловал нас, велел вины наши нам простить и отпустить нас на Дон против государевой грамоты; а мы желаем выбрать шесть человек казаков и послать в Москву добить ему, великому государю, челом и головами своими.

Прозоровский согласился, и выбраны были: станичный атаман Лазарь Тимофеевич да есаул Михайло Ярославов с пятью человеками, и отправлены в Москву.

Современное сказание говорит, что Стенька, в порыве своей преданности великому государю, говорил, что казаки подклоняют его царскому величеству острова, которые завоевали саблею у персидского шаха. Разин поднес самому воеводе поминки из дорогих персидских тканей: без того нельзя было обойтись по обычаям.

После того еще несколько раз были переговоры с воеводами. Последние заметили, что казаки только показывают для вида, будто исполняют условия: они не отдали всех пленников. Те из казаков, что были посланы в Москву, сознавались, что у них осталось девяносто пять человек персиян, бухарцев и трухменцев, и, вероятно, их было еще больше того, сколько показывали сами казаки. Равным образом у них оставались пушки; те же самые казаки говорили, что после сражения под Свиным островом им достались тридцать три пушки.

Воеводы напоминали Стеньке о его обязанностях.

 – Вы должны, – говорили они, – отдать сполна все дары, которые пограбили у шахова купчины Мухаммеда-Кулибека, что он вез великому государю, а также и всякие пограбленные пожитки и всех полонных людей шаховой области.

Стенька отвечал:

– Бьем челом великому государю: – этого сделать нельзя. Товары, которые мы побрали на возморье с бусы, подуванены. Иное продано, иное уж и в платье переделано. Никоим образом собрать всего нельзя, а за то за веру мы идем к великому государю и будем платить головами своими. А что ты, воевода, говоришь о полоне, что мы брали с шаховой области, так это досталось нам саблею и есть наше прямое достояние: наши братья за то в шаховой области побиты и взяты в неволю. Да и много ли того полону? На пять, на десять человек один полонянник приходится! Этого отдавать нам не привелось.

 – Вы не отдали всех пушек, что забрали по Волге и в Яике, и не отпустили служилых, – сказали воеводы.

Стенька отвечал:

 – Мы уже выдали вам пушки; а остальные нам нужны на степи, как пойдем от Царицына до донского городка Паншина. Место там непроходимое; нападут крымские, азовские и всякие военные люди: надобно же нам чем-нибудь обороняться; как в Паншин прибудем, то и пушки в Царицын пришлем; а служилых мы неволею не держим: кто хочет, пусть идет куда ему любо.

 – Отдайте струги, в которых плавали по морю, а мы вам дадим речные струги, – сказали воеводы.

Стенька отвечал:

– Струги отдадим. Тринадцать стругов есть.

– Да еще, – сказали воеводы, – следует сделать перепись всему казацкому войску.

Стенька отвечал, возвысив голос:

– По нашим казацким правам не повелось казакам перепись делать; ни на Дону, ни на Яике того не было, и в государевой грамоте того не написано, что вы, воеводы, говорите. А также и того не написано, чтоб нам рухлядь нашу и пушки отдавать.

Воеводы, по-видимому, имели возможность быть настойчивее; но они совершенно сдались на отговорки Стеньки.

Родственники и знакомые взятых казаками в плен персиян обратились к воеводам для возвращения своих земляков, родных и пограбленных имуществ. Они полагали, что так как казаки уже в руках начальства, то последнее, по возможности, постарается вознаградить потери, которые они наделали своими разбоями. Воеводы сказали им в приказной избе:

– Неволею мы не смеем против государевой грамоты брать у казаков без окупа полонянников и товаров, которые они пограбили, чтоб они вновь воровства не учинили и к ним бы не пристали другие люди, и от того и вам была б беда; поэтому вы можете выкупать у них полонянников; а все, что мы можем для вас сделать, это то, что вы будете их выкупать беспошлинно. – Как же это можно? – возражали персияне, – их следует казнить как разбойников, а вы не спрашиваете с ним пограбленного?

Воеводы отвечали:

– Эти казаки – холопы великого государя, а не разбойники; уже вина им отдана; что взяли они грабежом – яссыр и имущества на войне, – так это зачтено им в жалованье и до того нет никому дела.

Воеводы не осмелились взять у казаков и даров, которые персияне везли к царю, не взяли даже аргамаков, которые уже впоследствии найдены у Стеньки. Необыкновенная сила воли, все преклонявшая перед Стенькою и даровавшая ему звание волшебника, казалось, покорила ему и воевод. Они подружились с Стенькой и каждый день то звали его к себе, то отправлялись к нему, ели, пили, прохлаждались вместе. Немало Стенька расположил их к себе своею щедротою, – а воеводы тогда были лакомы... Современное сказание говорит, что один из воевод (неизвестно кто, Прозоровский или Львов) пришел к Разину на судно. Атаман вел веселую беседу с товарищами. На плечах его блистала великолепная соболья шуба, покрытая драгоценным персидским златоглавом. У воеводы разбежались на нее глаза, и он стал просить себе шубу. Разин отказал ему и укорил его в жадности. Воевода сказал:

– Атаман, знаешь ли: не надобно нами пренебрегать; ведь мы в Москве можем для тебя и доброе и злое устроить.

– Разин грозно взглянул на воеводу, скинул шубу и, отдав ему, сказал:

Возьми, братец, шубу; только 6 не было в ней шуму!

Воевода (говорит это сказание) не побоялся шуму и ушел в город; а казаки, смотря на него, зубами скрежетали.

Хотя сказание, передающее этот случай, изобилует анахронизмами, но подобное известие можно почитать вероятным, ибо черты остаются в памяти народной долее, чем связь событий, и они совершенно в духе того времени.

Народная песня рассказывает, что воеводы в Астрахани и рады были бы доконать Стеньку, да не могли: ни пушки, ни ружья его не брали, а хотя и удалось было заманить чернокнижника чрез приманку красавицы-Маши, но Стенька освободился затейливым образом посредством стакана воды.

 

Уж вы горы, мои горы!
Прикажите-ка вы, горы.
Под собой нам постояти;
Нам не год-то годовати,
Не неделюшку стояти —
Одну ночку ночевати,
И тою нам всю не спати,
Легки ружья заряжати.
Чтобы Астрахань нам город
Во глуху полночь проехать,
Чтоб никто нас не увидел,
Чтоб никто нас не услышал.
Как увидел и услышал
Астраханский воевода.
Приказал же воевода
Сорок пушек заряжати,
В Стеньку Разина стреляти:
Ваши пушки меня не возьмут.
Легки ружьица не проймут;
Уж как возьмет ли не возьмет
Астраханска девка Маша.
По бережку Маша ходит.
Шелковым платком машет,
Шелковым платком махала,
Стеньку Разина прельщала;
Стеньку Разина прельстила,
К себе в гости заманила.
За убран стол посадила.
Пивом, медом угостила
И до пьяна напоила.
На кровать спать положила,
И начальству объявила.
Как пришли к нему солдаты,
Солдатушки молодые,
Что сковали руки, ноги
Железными кандалами,
Посадили же да Стеньку
Во железную во клетку,
Три дни по Астрахани возили,
Три дни с голоду морили.
Попросил же у них Стенька
Хоть стакан воды напиться
И во клетке окатиться.
Он во клетке окатился –
И на Волге очутился!

 

Казаки провели под Астраханью десять дней и каждый день ходили по городу. Хотя между ними было много больных – опухших от употребления соленой морской воды во время похода, но это не препятствовало им щеголять пред пестрым народонаселением Астрахани. Открылась деятельная торговля между ними и астраханцами; она была выгодна для последних. Фунт шелка продавался за восемнадцать денег, и многие русские, армяне, персияне, живущие в Астрахани, в несколько дней составили себе состояние. Я сам (говорит голландец, бывший в русской службе) купил за сорок рублей огромную золотую цепь, величиною в сажень; за каждым золотым кольцом было по пяти драгоценных камней (достоянство покупки, вероятно, преувеличено). Все казаки были одеты в шелковые, бархатные одежды; жемчуг и драгоценные камни, в виде венцов, украшали их шапки. Атаман ничем от них не отличался, кроме своего могучего вида и почтения, какое ему все оказывали. Перед ним не только снимали шапки, но становились на колени и кланялись до земли. Все величали его «батюшка, батюшка!» Расхаживая промеж народом, он со всеми ласково и приветливо говорил, сыпал щедро золотом и серебром, не отказывал нуждающимся, и все с восторгом хвалили его; он, таким образом, заранее приобрел расположение астраханской черни. Толпа народа с любопытством стекалась к казачьим стругам и изумлялась, видя, что на атаманском струге, носившем, по известиям народных песен, название Сокола, были веревки и канаты свиты из шелка, а паруса сделаны из дорогих персидских тканей. Приходили к Стеньке немцы, изготовлявшие, по приказу воеводы, речные струги для казаков. Они принесли к нему на гостинец две склянки русской водки. Стенька сидел с своими чиновниками в шатре.

– Хорошо, хорошо! – сказал он, увидя их с водкою: – спасибо. А мы, как были на море, так водки и в глаза не видали, не то, чтоб отведать. Что вы за люди?

Те отвечали:

– Мы немцы, находимся в службе его царского величества на корабле, который пущен в Каспийское море. Мы пришли отдать поклон атаману и всему благородному казачеству, и принесли на гостинец две скляницы водки.

Стенька дал знак, чтоб они сели, и при них же налил водки и выпил, сказав:

– Пью за здоровье его царского величества, великого государя!

«О, какими лживыми устами, о, с каким коварным сердцем произнес он эти слова!» – говорит свидетель.

На другой день тем же немцам случилось быть свидетелями, как Стенька с товарищами кутил на струге и катался по Волге.

Казаки пили, ели, прохлаждались.

Возле Стеньки сидела его любовница, пленная персидская княжна. Она была одета великолепно, в вышитое золотом и серебром платье; жемчуги, брильянты и разные драгоценные камни придавали блеск ее природной, ослепительной красоте. Уже замечали, что она начала приобретать силу над необузданным сердцем атамана. Вдруг, упившись до ярости, Стенька вскакивает с своего места, неистово подходит к окраине струга и, обращаясь к Волге говорит:

– Ах ты, Волга-матушка, река великая! много ты дала мне и злата, и серебра, и всего доброго; как отец и мать, славою и честью меня наделила, а я тебя еще ничем не поблагодарил; на ж тебе, возьми!

Он схватил княжну одной рукою за горло, другою за ноги и бросил в волны.

Стенька Разин бросает персидскую княжну в Волгу

Стенька Разин бросает персидскую княжну в Волгу. Западноевропейская гравюра, 1681

 

А между тем, тот же Стенька наказывал строго других за то, что себе позволял. Случилось, говорит тот же очевидец, что какой-то казак вступил в связь с чужою женою. Стенька приказал бросить его в воду, а женщину повесить за ноги к столбу, воткнутому в воде. Этот случай заставляет подозревать, что злодейский поступок с княжною не был только бесполезным порывом пьяной головы. Стенька, как видно, завел у себя запорожский обычай: считать непозволительное обращение казака с женщиною поступком, достойным смерти. Увлекшись сам на время красотою пленницы, атаман, разумеется, должен был возбудить укоры и негодование в тех, которым не дозволял того, что дозволил себе, и, быть может, чтоб показать другим, как мало он может привязаться к женщине, пожертвовал бедною персиянкою своему влиянию на казацкую братию. Стенька был женат и имел детей.

Что касается обращения Стеньки к Волге, то здесь, как видно, Стенька вспомнил старое народное поверье бросить что-нибудь в реку из благодарности после водяного пути – поверье, без сомнения, языческих времен, когда реки представлялись в воображении одушевленными существами. Так, в старинной песне о Садке, богатом госте, Садко-молодец, после двенадцати лет странствования по Волге, захотел воротиться в Новгород; он

 

Отрезал хлеба великой сукрой,
А и солью насолил, его в Волгу опустил.
«А спасибо тебе, матушка Волга-река;
А гулял я по тебе двенадцать лет,
Никакой я притки, скорби не видывал над собой.
И в добром здоровьи от тебя отошел!»

 

Достойно замечания то, что история несчастной пленницы, переданная потомству Страусом, сохранилась до сих пор в темных сказочных преданиях о Стеньке. «Плыл (говорит народ) Стенька по морю, на своей чудесной кошме, играл в карты с казаками, а подле него сидела любовница, пленная персиянка. Вдруг сделалась буря.

Товарищи и говорят ему:

– Это на нас море рассердилось. Брось ему полонянку.

Стенька бросил ее в море, – и буря утихла».