К одному поколению с Петраркой принадлежал Джованни Боккаччо, бывший моложе его лишь на девять лет (род. 1313) и умерший в следующем же году по кончине своего друга (1375). Как люди одного поколения, они имеют много общего между собою, и вся разница между ними происходит от несходства в складе ума и характера: Боккаччо в своих произведениях менее субъективен, чем Петрарка, и обнаруживает менее способности – да и склонности менее чувствует – формулировать новые стремления, выражающиеся у него больше в общем настроении, нежели в определенных мыслях. Деятельность Боккаччо принадлежит Неаполю, где ему еще в молодые годы удалось проникнуть в высшее общество, и Флоренции, гражданином коей он был и где он основывается с 1349 г. и в следующем же году начинает получать дипломатические миссии к разным правительствам и к папской курии; между прочим, ему же поручено было ехать к Петрарке (1351), когда Флоренция возвратила ему право гражданства, с предложением поселиться в городе, откуда происходили его предки. Боккаччо еще раньше этого познакомился с Петраркою, и между ними возникла дружба, поддерживавшаяся перепискою и личными свиданиями, и младший из этих двух гуманистов даже сделался первым биографом старшего: их сближало общее обоим стремление к поэзии и изучению классической древности, бывшее одним из проявлений нового настроения духа. Боккаччо для своего времени обладал большою ученостью в классических предметах, о чем свидетельствуют его латинские произведения (о генеалогии богов, о знаменитых женщинах, о несчастьях знаменитых мужей, о горах, лесах, источниках и т. д.); он собственноручно переписывал рукописи с древними произведениями, сверял тексты, учился по-гречески у Леонтия Пилата, которого переманил из Венеции во Флоренцию, читал с ним Гомера и переводил последнего на латинский язык. Эта сторона деятельности Боккаччо имеет значение в истории классического Возрождения, тогда как итальянские его произведения характера поэтического и беллетристического и между ними знаменитый «Декамерон» относятся к истории национальной итальянской литературы.

Джованни Боккаччо. Художник Андреа дель Кастаньо. Ок. 1450

Но было бы большою ошибкою думать, что гуманист Боккаччо проявился главным образом в занятиях своих классическим миром и в сочинениях, написанных на латинском языке. На этом языке он писал ученые исследования, бывшие собраниями фактического материала, наиболее же проявил он свое Я как раз в своем итальянском «Декамероне», не обращающем на себя внимания историков, которые отождествляют гуманизм с классицизмом. Быть может, на примере произведений Боккаччо лучше всего можно видеть ошибочность отождествления гуманизма и классицизма, отождествления, сделанного, впрочем, самими же гуманистами и по весьма понятной причине: вырабатывая моральное миросозерцание, сообразно с коим следовало бы направлять развитие индивидуальных свойств личности и её общественную деятельность, гуманисты видели в классической литературе средство к достижению этой цели образования личности, но для многих людей цель заслонялась средством, и тогда они, будучи классиками, не превращались еще в гуманистов, в большинстве же случаев интерес к древности, возбуждавшийся гуманистическими стремлениями, был, действительно, показателем принадлежности к движению и в глазах самих представителей гуманизма. Немудрено, что позднейшие историки сузили смысл всего движения, увидев в нем одну классическую его сторону. С такой точки зрения совершенно неверную оценку Боккаччо сделал исследователь Фохт, разобравший только латинские его сочинения и выставивший его каким-то крохобором и педантом, – взгляд, который нашел место и в элементарных учебниках. Боккаччо отнюдь не был завзятым классиком ни в том смысле, чтобы не признавал иных авторитетов, кроме античных, ни в том, чтобы у него не было интереса ни к чему, что не соприкасалось с чисто учеными занятиями его древним миром. Над ним даже сохраняли еще свою силу многие средневековые понятия: в своих произведениях Боккаччо цитирует рядом с классическими авторитетами и средневековые; он разделяет старые суеверия, отвергнутые, например, Петраркою; в сочинении о знаменитых женщинах говорит не об одних только женщинах античного мира. Только позднейшие гуманисты отворачиваются от средних веков, как от эпохи, в которой для них не могло быть ничего интересного. И гуманизм Боккаччо выразился не только в том, что он защищает поэзию от нападок теологов и монахов, доказывая, что и христианин может ею заниматься, но и во всем его общем жизнерадостном, антиаскетическом настроении. Он не отрицал средневекового миросозерцания с философской точки зрения, но насмешки его над монахами, жившими в разладе со своими идеалами, действовала убийственным образом на это миросозерцание. Философия произведений Боккаччо противоположна аскетизму средних веков: цель жизни – счастье; человеческая природа благородна, благо же личности заключается во всестороннем её развитии и в широком пользовании тем, что дает природа, хотя и лишения могут иметь смысл, но лишь тот, что закаляют характер. Петрарка, человек донельзя субъективный и склонный к рефлексии, интересуется главным образом своим Я и анализирует его, как теоретик, но у Боккаччо отстаивается и чужое индивидуальное право против всего, что стоит поперек личных стремлений человека, например, в любви, которой препятствуют или аскетические воззрения, или сословные перегородки. Боккаччо является своего рода демократом (не в политическом смысле) и космополитом, защищающим нрава личности, более объективным, чем Петрарка, индивидуалистом, относящимся с большим интересом к чужой внутренней жизни не потому только, что она может походить на его собственную, но в силу того же интереса, с каким он относится и к природе, и к современности.

Все эти черты произведений Боккаччо нашли самое полное выражение в его «Декамероне». Известно, что это сборник новелл, которые рассказывают друг другу по вечерам семь молодых красавиц и трое юношей, коротая время в прелестной вилле, куда они удалились из Флоренции во время страшной чумы 1348 года. Со специально-литературной точки зрения в «Декамероне» доведен до высшей степени искусства художественный пересказ содержания разных итальянских хроник, более ранних новелл, фаблио, легенд, баллад и народных анекдотов, создавший итальянскую прозу и вызвавший целый ряд подражателей не только в Италии, но и за её пределами. С другой стороны, важно отношение «Декамерона» Боккаччо к современному ему обществу, отразившемуся в нем, как в зеркале, и так как особенно достается в этой книге монахам и духовным, то ее можно сопоставить с другими литературными произведениями конца средних веков, в коих с насмешкой, грустью или негодованием обличается порча церкви. Обрабатывая традиционный материал в новом духе, изображая именно современную жизнь, сильно удалившуюся от требований средневекового аскетического идеала, Боккаччо проповедует своими произведениями новый взгляд на жизнь, право личности на её радости и особенно на радости любви. Он находит, что «для желания сопротивляться законам природы нужны слишком большие силы», и что «те, которые пытаются делать это, часто трудятся не только понапрасну, но даже с огромнейшим вредом для себя». Он признается, что у него «таких сил нет и что иметь их он не желает, а если бы они у него были, то он скорее предоставил бы их кому-нибудь другому, чем приложил бы к самому себе». Своих хулителей Боккаччо приглашал молчать и не мешать ему пользоваться «радостями, предоставленными нам в этой короткой жизни». Под последними особенно разумеется у него любовь, в коей он готов видеть великую моральную и культурную силу; Боккаччо даже сочувствует монахам, нарушающим свой обет держать себя далеко от женщин. Более инстинктивно, чем принципиально, он высказывается и вообще против монашества, указывая на то, что главною заботою и главным занятием монахов было обманывать «вдов и многих других глупых женщин, а также и мужчин», стремиться исключительно к «женщинам и богатствам». Но протест против порчи нравов и протест против самого учреждения – две вещи разные: Боккаччо, вопреки общему духу своих стремлений, не находит еще аргументов против монашества самого по себе, аргументов, с какими явятся позднейшие гуманисты. Вообще в произведениях Боккаччо нет философского отрицания: ему приходится, например, смеяться над распространенными в его время злоупотреблениями священными предметами, но он был далек от самой возможности составления приписывавшегося ему памфлета «De tribus impostoribus», под коими разумелись основатели трех монотеистических религий. Боккаччо, как и Петрарка, стоит на христианской почве, не имея только его философской вдумчивости и религиозной глубины. Известно, что Петрарка рисовал папскую курию в весьма непривлекательном виде. Произведения Боккаччо также осмеивают пороки духовенства. Он скорбит в них о порче церкви, а одно из его изображений папства и клира прямо оправдывает то, что в одной новелле Авраам (еврей, об обращении коего идет речь), познакомившись с Римом, «не только не сделается из еврея христианином, но если бы он даже принял христианство, то несомненно вернется к иудейству». Стоя, как и Петрарка, на перепутье между двумя мирами, вращаясь в традиционных средневековых формах религии и морали, называя безумием языческие басни, коими сам же он наполнял свои сочинения, Боккаччо за внешнею ортодоксальностью скрывал дух светский, направленный на земное: это земное он не ненавидел, а любил, не представляя себе ничего лучшего, чем стоило бы дорожить, кроме любви славы, богатств.

У Боккаччо есть и произведения религиозного содержания, но он начинает впутывать языческую номенклатуру и фразеологию в изложение христианских предметов: в эклоге «Пантеон» он изображает под языческими именами библейскую историю, называя, например, Христа голым Ликургом, который превратил Фетиду в Бромия (чудо в Кане). В романе «Филокопо» Боккаччо разукрашивает рыцарскую основу волшебными сказками, христианскими легендами и классическими мифами, выводя на сцену языческих богов то в виде реальных личностей, то в смысле аллегорических изображений христианского Бога, когда например, заставляет Юпитера послать своего сына Христа для борьбы с Плутоном или обозначает папу, как викария Юноны. Отмечая эту особенность литературных приемов Боккаччо, мы должны иметь в виду позднейших гуманистов, у коих эта смесь языческого с христианским получила особое развитие. В таком явлении даже усматривают один из признаков паганизма, характеризующего Ренессанс XV века, когда о христианских понятиях и представлениях принято было говорить, пользуясь выражениями, взятыми из языческого словаря.

Эта мода, как и вообще стремление к восстановлению античных литературных форм, придает также классический оттенок произведениям гуманистов. В самом деле, под их пером христианский Бог превращался в «Di Superi», в «Iupiter Optimus Maximus, regnator Olympi, Superum Pater nimbipotens», св. Дева обозначалась, как «Mater deorum» святой становился божественным (divus), отлучение от церкви делалось отрешением от воды и огня (aquae et igni interdictio). Поэт Вида, protégé папы Льва X, пишет поэму, в которой изображает страдания и смерть Иисуса Христа («Христиада»), выводя на сцену целый мифологический аппарат горгон, гарпий, кентавров и гидр в момент крестной смерти или превращая преломляемый хлеб в «sinceram Cererem», а уксус, коим утолили жажду Распятого, в «corrupta pocula Bacchi». Перед папою Юлием II произносится гуманистическая речь на ту же тему крестной смерти, и последняя сравнивается с самоотверженными подвигами Курциев и Дециев, с кончиною Сократа. Мода проникает в официальный стиль, и однажды, например, венецианский сенат обращается к папе с просьбою, uti fidat diis immortallibus quorum vices in terra geris. Подобные примеры можно было бы приводить до бесконечности, но раз первые случаи такого смешения христианского с языческим мы видим в произведениях Боккаччо, хотя и легкомысленного, но все таки остающегося верным, сына католической церкви, сама по себе эта мода, как нечто внешнее и формальное, не может еще служить доказательством паганизма всех итальянских гуманистов, как, с другой стороны, и приверженность к изучению античного мира без нового настроения и новых стремлений не делала из человека настоящего гуманиста. Указанное смешение христианского с языческим в общем было одним из проявлений того стремления к слиянию средневекового с античным, которое характеризует и Боккаччо, и Петрарку. Полное религиозное равнодушие, отчасти сознательное неверие и даже паганизм были явлениями, развившимися в гуманистическом движении лишь во второй половине XV века.

Внутренняя жизнь Боккаччо не была так богата, как жизнь Петрарки, но и в нем, конечно, настроение менялось с годами. Это необходимо иметь в виду, чтобы понять надлежащим образом то «обращение», которое произошло с Боккаччо, когда ему было лет под пятьдесят. В 1361 г. к нему явился монах Джоакимо Чиани, сказавшей ему, будто он послан своим учителем, тоже монахом Пьетро де Петрони, незадолго перед тем умершим в Сиене, с поручением предостеречь Боккаччо от грозящей ему страшной смерти и адских мучений за его греховную жизнь, в особенности за его нечестивые сочинения, если он не поспешит раскаянием. Сам Пьетро, по словам монаха, знал все это из чудесного видения, которое имел перед смертью. На Боккаччо Чиани произвел впечатление, но Петрарка в дружеском письме к нему советовал не забывать, что под покровом религии совершается немало обманов, и что пусть монах согласно выраженному намерению явится к нему, Петрарке, ибо он, Петрарка, узнает, насколько следует давать веры этому монаху. С этим эпизодом связано у некоторых биографов Боккаччо представление о каком-то его «обращении», но в сущности тут не было никакого обращения, и средние века не побеждали Ренессанса. Дело в том, что он и после визита Чиани не бросал своих классических занятий и не переставал защищать поэзию, если же на старости лет он стыдится за «Декамерон», этот грех своей юности, то заботы о спасении души вовсе не окрашивают его ученых работ последнего периода его жизни, а с другой стороны, и до разговора с Чиани Боккаччо был верующий католик: все различие было в том, что к старости ослабела сила его творчества, и что его произведения приняли характер ученого собирания фактов. Да и вообще Боккаччо и прежде не становился в такую резкую оппозицию к средним векам, как Петрарка.