Творчество Василия Андреевича Жуковского

«Мысли при гробнице» (1797 г.) – первое произведение Василия Андреевича Жуковского (1783-1852), а «Странствующий жuд» (1851 – 1852) – последнее. Между началом и концом есть внутреннее единство; вся литературная деятельность Жуковского отличается поразительной цельностью: его творчество, прежде всего, есть выражение его яркой индивидуальности, несмотря на то, что количественно переводы даже преобладают  над  оригинальными произведениями.

Жуковский. Краткая биография. Иллюстрированная аудиокнига

Жуковский – один из наиболее субъективных русских поэтов. Понять его личную психологию значить понять сущность его творчества. Природные качества, и внешние условия жизни (помещичья среда, женское общество, благородный пансион, масонский пиетизм Тургенева, литературные настроения эпохи сентиментализма) содействовали развитию в Жуковском чувствительности, мечтательности, любви к добродетели и благочестия «Совершенствоваться..., час от часу привязываться ко всему доброму и прекрасному» – вот путь, который с юных лет наметил себе поэт. Слова «добродетель», «Бог», «жизнь» и «смерть» не сходят у него с языка, и слова эти Жуковский произносит спокойно и благоговейно, как человек, уже обретший тихую пристань. Тревожные сомнения и мучительные искания были чужды его творчеству: он сразу получил готовое миросозерцание и всю жизнь остался ему верен, только развивая свои взгляды и отчасти, пожалуй, углубляя их.  Жуковский твердо знает, как надо жить, и в чем счастье человека. Счастье  прежде всего в удовлетворении  запросов чувствительного сердца. «Для дружбы все, что в мире есть, любви весь пламень страсти», – говорил поэт. В любви душа «вкушает сладость рая, земное отвергая, небесного полна». Он испытал эти неземные радости идеальной дружбы и платонической любви, а вслед за этим познал и всю горечь утрат. Сила этих утрат – такова, что Жуковский превращается в меланхолического  певца  прошедшего. Меланхолия, хорошо знакомое ему настроение, возводится в общий психологический закон. Только прошедшее – неизменно, рассуждает Жуковский. Оно не умирает, оно еще возвратится нам там, за дверью гробовою; это «нездешнее» будущее так  же верно, как и прошедшее; а настоящее может и должно перемениться, его, в сущности, нет; о нем нужно забыть, отдавшись мечтам о прошлом и будущем.

«На земле всего верней мечтать»; воображение – наш лучший друг, тогда как ум – «всех радостей палач»: «спокойствие – в незнании». И Жуковский, не будучи в своём творчестве крайним фантастом, погружается в тихую и унылую мечтательность, отдается во власть капризной богини фантазии. Его душа, «ленивая сибаритка», смотрит на жизнь «сквозь сон поэтический». От «низости настоящего» Жуковский охотно бежит в мир народных сказаний, будет ли то легендарный Восток, классическая Греция, поэтическое средневековье или русская сказочная старина. Поэт былого, Жуковский вместе с тем и поэт далекого, экзотического.

Религиозность в творчестве Жуковского

Убаюкиваемый поэтическими грезами своего творчества, он «среди губящего волненья жизни» сумел сохранить светлое  миросозерцание  философа-оптимиста. Его оптимизм непоколебим, потому что его корни лежат в глубине религиозных убеждений. Жуковский не только твердо усвоил традиционную систему верований, но и опоэтизировал ее.  Вселенная – «необъятный океан света, коего волны быстро летят и гармоническим громом своим славят Вседержителя». Земля – одна из светлых пылинок, составляющих вселенную. Жизнь людей, руководимая верой, надеждой и любовью, полна глубокого смысла; «земная жизнь – небесного наследник», и путь человека «лежит по земле к прекрасной, возвышенной цела». Отблеск небесного в творчестве Жуковского падает на земное и святит его. Все, что на земле и мило, и священно, как призрак, мелькает там, «за синевой небесной, в туманной сей дали»; порою светлое предчувствие поднимает покрывало и в далекое манит. Самые «красоты природы» «пленяют нас не тем, что они дают нашим чувствам, но тем невидимым, что возбуждают в душе и что ей темно напоминает о жизни и о том, что далее жизни». За внешним, видимым миром поэт прозревает «святые таинства»; его «смятенная душа полна пророчеством великого виденья и в беспредельное унесена». Чувство божественного и беспредельного наполняет сердце Жуковского, и в лучшие минуты творчества «горе душа летит» («Невыразимое», «Таинственный посетитель», «Мечта» а пр.). Но благочестивый поэт не дерзает поднимать таинственное покрывало; потусторонний мир не объективируется им в художественных образах, остается одно религиозно-поэтическое настроение, которое и выражается в возвышенно-лирическом тоне его творчества.

Орест Кипренский. Портрет Василия Андреевича Жуковского, 1815

Религиозные взгляды Жуковского определили собою и его общественно-политические идеи. «Твой рай и ад – в тебе!» еще юношей восклицал Жуковский. Важны не внешние формы жизни, а внутренний мир человека, его душа. Ведь «на земле все для души: царства и род человеческий суть только явления, существует одна душа». Это – идеалистический индивидуализм. Невидимая рука промысла управляет жизнью вселенной; пусть человек не вопрошает Создателя, а слепцом идет «к концу стези ужасной»: «в последний час слепцу все будет ясно». Мало того, даже «желать чего-нибудь страстно – значит мешаться в дело Провидения». И Жуковский выступает проповедником пассивной покорности как в личной жизни, так и в делах общественных и политических. В творчестве Жуковского Венценосные помазанники – представители Бога на земле; лучший строй – монархический. «Политические разрушительные вулканы» возможны лишь при условии «дерзкого непризнания участия всевышней власти в делах человеческих». Отсюда резкое осуждение Жуковским восстания декабристов и глубокое негодование против европейских революционеров. Спасение как России, так и всей Европы – в религии и самодержавии.

Романтизм и творчество Жуковского

По основному характеру своего настроения и по формам своего поэтического творчества Жуковский теснейшим образом примыкает к школе сентиментализма, к школе Карамзина, которого он торжественно называл своим учителем. В качестве переводчика, Жуковский обращается за вдохновением к таким писателям, которые или не имеют никакого отношения к романтизму или весьма слабо связаны с ним. Его элегии и баллады сами по себе еще не выводят нас из пределов сентиментализма, или «доромантизма на почве чувствительности». Склонность к дидактизму и рассудочности, отсутствие утонченной символики и причудливой фантастики проводит резкую грань между творчеством Жуковского и романтиками. Философия и эстетика немецких романтиков Жуковскому оказалась трудными для усвоения. «Для нас еще небесная и несколько облачная философия немцев далека», – писал он 17 ноября 1827 г. Он никак не мог согласиться с Тиком в понимании Шекспира. Питомец сентиментализма, Жуковский, однако, в своём творчестве перерос его. Дух арзамасской вольности толкал его вперед. Литературные формы сентиментализма оказались недостаточными, чтобы вместить в себе все содержание поэзии Жуковского: естественным образом он эволюционирует в сторону романтики; возможно говорить даже о некотором влиянии на него со стороны немецких романтиков (приблизительно с 1816 – 1817 гг.). Известно, что Жуковский ценил произведения Тика, Новалиса, Шлегеля и др. и собирался даже (в 1817 г.) составить из них альманах; с Тиком он находился и в личных сношениях. В творчестве Жуковского, действительно, было и нечто романтическое; это – религиозно-эстетический идеализм, поэтическое анахоретство, предощущение невидимого мира, интуитивное постижение невыразимого, божественного начала во вселенной. Самая его эстетика носит на себе печать романтики. В этом случае эволюция Жуковского особенно показательна. От классической традиции и сентиментальных воззрений, от Лагарпа, Гома, Зульцера, Эшенбурга и Энгеля через посредство Бутервека и Шиллера он близко подошел к эстетике романтиков.

За истинным гением Василий Андреевич Жуковский признавал божественный дар интуиции, способность «вдруг доходить до того, что другие открывают глубоким размышлением», способность постигать в видимом «что-то лучшее, тайное, далекое», а это и есть «прекрасное», основное содержание искусства. Для благочестивого поэта все прекрасное сливается «в одно: Бог», и поэзия для него – «откровение в теснейшем смысле», «небесной религии сестра земная». Акт поэтического «откровения» предполагает абсолютную свободу: «Поэт в выборе предмета не подвержен никакому обязующему направлению. Поэзия живет свободой». В виду всего сказанного, литературное направление творчества Жуковскогоможно определить, как сентиментальный романтизм

Творчество Жуковского и русская литература

[См. также Значение творчества Жуковского в истории русской литературы.]

Жуковский обладал тонкой художественной организацией и был истинным поэтом. Пусть его творчество небогато самостоятельными идеями и яркими образами, по его идеализм, его глубокое и искреннее поэтическое настроение, его стихов «пленительная сладость» по праву сделали его учителем всего пушкинского поколения. Переводы Жуковского приводили русского читателя в общение с мировой литературой и значительно расширяли его эстетический кругозор. Люди 1820-х, 1830-х и даже 1840-х годов не отвергали своей связи с Жуковским. По свидетельству князя В. Ф. Одоевского, воспитанники университетского Благородного пансиона в начале 1820-х годов зачитывались Жуковским, «и новые ощущения нового мира возникали в юных душах и гордо вносились во мрак тогдашнего классицизма». В 1830-х годах, в период философского и мистического идеализма (столь родственного идеализму старых масонов), творчество Жуковского еще продолжало действовать на сердца молодежи. В его поэзии будущий славянофил И. В. Киреевский находил «ту идеальность, которая составляет отличительный характер немецкой жизни, поэзии и философии». Так же трактуют его Одоевский, Бакунин и Белинский. Жуковский сохранял свое значение всюду, где проявлялось дыхание идеализма. Характерно, что Валерий Брюсов, представитель позднейшего модернизма, или неоромантизма, свою «романтическую поэму» «Исполненное обещание» «благоговейно» посвятил памяти Жуковского.

Надгробие Жуковского в Александро-Невской лавре

С другими, более реалистическими течениями русской умственной и литературной жизни Василий Андреевич Жуковский не имел столь непосредственной связи. У него не было живого чувства действительности: ведь настоящее и близкое ему «зрится отдаленным». «Народность», к которой жадно стремилась русская литература с 1830-х годов, отразилась у Жуковского в литературной переделке сказок, в старом, т. н. «русском стиле» (напр., в комической опере «Богатырь Алеша Попович, или страшные развалины»), да в немногих, условных картинках русской природы и русского быта. Такие писатели, как Грибоедов и Рылеев, не удовлетворялись творчеством Жуковского, не видя в нём жизненной правды и реализма. Жуковский не мог идти в ногу с теми, кто создавал русский художественный реализм и социальный роман. Но теоретически он понимал значение этого движения и благословлял других (напр., А. Н. Майкова, гр. В. А. Соллогуба, А. И. Зонтаг) на изображение русской действительности и, в частности, на общественный роман. Наш художественный реализм, в конце концов, одухотворен тем же идеализмом, который присущ и поэзии Жуковского. Как талантливый и своеобразный переводчик и как оригинальный поэт, Жуковский органически входит в историю русского литературного развития, особенно в период исканий «истинного романтизма».

Книги о творчестве Жуковского

Лучшие книги о Жуковском: К. К. Зейдлиц, «Жизнь и поэзия Жуковского по личным воспоминаниям и неизданным источникам» (Спб. 1883); Загарин (Л. И. Поливанов), «Жуковский и его произведения» (2 тома, М. 1883); Я. С. Тихонравов, «В. А. Жуковский» (в «Сочинениях», т. III, ч. I); Академик А. И. Веселовский, «В. А. Жуковский Поэзия чувства и «сердечного воображения» (Спб. 1904); В. И. Резанов, «Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского» (Спб. 1906).