Николай Григорьевич Кузовников в молодости был деревенским жителем, но сталинская индустриализация начала 30-х годов увела его из села в город. Кузовников быстро приспособился к городскому существованию, устроился на непыльную работу кладовщика, умело воровал со складов, ни разу не попался – жил хорошо и ни в чём не нуждался. К старости, подводя итоги жизни, Николай Григорьевич мысленно говорил сам себе: «Молодец: и в тюрьме не сидел, и в войну не укокошили».
Но, невзирая на всё, в последние пять-шесть предпенсионных лет появилась у него одна странность. В выходной субботний день Кузовников выпивал стаканчик водки и ехал в трамвае на огромный городской вокзал. Он шёл к толпе людей, курившей у туалета, и громко спрашивал, есть ли тут кто из деревни. Таких всегда было много.
Василий Шукшин, автор рассказа «Выбираю деревню на жительство»
Николай Григорьевич подробно рассказывал, что он сам – деревенский, проработал всю жизнь в городе, но под старость потянуло обратно на село. Все тут же понимали его тоску, соглашались, что сколько по городам ни околачивайся, а если ты деревенский, то рано или поздно снова поманит жить в деревню. Начинали предлагать деревни на выбор, Кузовников записывал адреса. Разговор делался оживлённым. Каждый хвалил своё деревенское местожительство: у одних природа необыкновенно хороша, у других есть склад, и можно устроиться туда работать. Николай Григорьевич вникал во всё. Особо подробно он расспрашивал о цене домов и огородного участка. Называли цены – и вокруг них всегда завязывался горячий спор: кто кричал, что это страшно дорого, кто – что чересчур дёшево. Говорили и о характере односельчан. Здесь каждый начинал слегка привирать, расписывая какие хорошие люди у него в деревне: приветливые, спокойные, не воруют, не кляузничают.
Кузовников руководил разговором как умелый вербовщик в толпе ищущих работу, успокаивал слишком горячих, подбадривал молчаливых. Собеседники смеялись, вспоминали разные деревенские случаи. Николай Григорьевич слушал охотно и радостно, поворачиваясь ко всем говорящим. Те от этого тоже рассказывали с охотой и радостью. Но лица у всех несколько омрачались, когда разговор переходил на город. Сельчане больше всего возмущались хамством городских людей – особенно продавщиц и конторских.
– Уехать в деревню хочу! – кричал Кузовников соседнему мужику, ударяя себя кулаком в грудь, едва не плача. – Терпенья больше нет никакого. Ты думаешь, я плохо живу?! Я живу, дай бог каждому! Но – невмоготу больше! Душу всю выворачивает такая жизнь!
При этом он вполне искренне забывал, что сам много кричит на складе, ругается вовсю на шоферов, на грузчиков. И отчетливо ясно ему было, что в городе – не жизнь. Пропади она пропадом, такая жизнь, лучше купить избу в деревне и дожить спокойно свои дни, дожить их достойно, по-человечески. Не хочется же оскотинеть в городе со всеми вместе, нельзя просто, мы ж люди!
Выговорившись всласть, с адресами в кармане Николай Григорьевич шел домой, испытывая большое волнение… Не собирался он ехать, ни в какую деревню – его устоявшуюся городскую жизнь поздно было ломать. Но не ходить на вокзал к деревенским Кузовников теперь уже не мог. Это стало потребностью. Запретили бы ему близкие – он бы крадучись ходил туда.
