Подобно «Бедным людям», «Двойник» (см. полный текст этой повести на нашем сайте) во многом связан с художественным миром Гоголя и с поэтикой гоголевских петербургских повестей. На это указывала уже прижизненная критика. Основные сюжетные узлы повести – поражение бедного чиновника (фамилия Голядкин образована от «голяда, голядка», что, по Далю, значит: голь, нищета) в неравной борьбе с более богатым, поставленным выше него на иерархической лестнице соперником в борьбе за сердце и руку дочери «его превосходительства» и развивающееся на этой почве безумие героя – непосредственно продолжают сходные ситуации «Записок сумасшедшего. Другой главный мотив повести – столкновение героя со своим фантастическим «двойником» – также (хотя и в зародышевой форме) уже содержится в гоголевском «Носе». В гоголевские иронические тона окрашен, – по-видимому, вполне сознательно – ряд отдельных эпизодов повести (так, разговор героя с лакеем Петрушкой по поводу кареты в главе I напоминает начальные сцены «Женитьбы», а описание бала в начале главы IV выдержано в стиле гоголевских комических описаний – ср. описание вечеринки у губернатора в главе I первого тома «Мертвых душ»).

Подобно гоголевским чиновникам, Голядкин – усердный читатель «Библиотеки для чтения» Сенковского и булгаринской «Северной пчелы». Из них он почерпнул сведения об иезуитах и министре Виллеле, о нравах турок, об арабских эмирах и пророке Мухаммеде (Магомете) (издатель «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковский был ученым-арабистом и печатал в своем журнале материалы о Востоке), «анекдотцы» о «змее удаве необыкновенной силы» и двух англичанах, приехавших нарочно в Петербург, чтобы «посмотреть на решетку Летнего сада», которые составляют любимую тему его размышлений и разговоров. Пародируя в рассказах Голядкина материалы «Северной пчелы» и «Библиотеки для чтения», рассчитанные на обывательский вкус, Достоевский, следуя примеру Гоголя, соединяет в «Двойнике» изображение призрачного духовного мира человека-«ветошки» с сатирическими выпадами против изданий Сенковского и Булгарина.

К Гоголю восходят и имена многих персонажей «Двойника» (Петрушка, Каролина Ивановна, господа Бассаврюковы и др.) и самый метод образования имен и фамилий героев со скрытым значением (Голядкин) или нарочитым подчеркиванием комического неблагозвучия (княжна Чевчеханова).

Следуя за Гоголем, Достоевский, однако, переключает действие повести в иной – трагико-фантастический – план. Он придает развертыванию событий значительно более динамический характер, чем это было у Гоголя, сближая точки зрения героя и рассказчика и изображая события в том фантастическом преломлении, какое они получают в потрясенном и лихорадочно возбужденном воображении главного героя. Сюжетом повести становятся не только реальные события, но и «роман сознания» Голядкина.

Уже в «Бедных людях» Достоевским были затронуты тема низведения дворянско-чиновничьнм обществом человека до степени грязной и затертой «ветошки», равно как и тема «амбиции» человека-«ветошки», задавленного обществом, но при этом не чуждого сознания своих человеческих прав, которое проявляется у него нередко в форме болезненной обидчивости и мнительности. Оба эти мотива получили углубленную психологическую разработку в истории помешательства Голядкина. Его раненая «амбиция» рождает постепенно усиливающуюся у героя манию преследования, в результате чего из недр его сознания возникает гротескный, отталкивающий образ издевающегося над ним и вместе с тем беспощадного к нему двойника, похищающего не только его место в чиновничьей иерархии, но и самую его личность.

Обойденный асессорским чином и вытесненный из дома своего прежнего покровителя, Голядкин, чувствуя свою беззащитность перед лицом враждебного мира, грозящего стереть его в порошок, превратить в «ветошку», хочет найти опору в самом себе, в сознании своих прав как «частного» человека, свободного вне службы и хотя бы здесь никому не обязанного отчетом о своих действиях. Но именно тут-то его и ждет комическое и унизительное поражение. Самая личность героя обманывает его, оказывается лишь непрочным, иллюзорным прибежищем, неспособным противостоять окружающим его «подлецам» и «интригантам».

Мотивы двойничества, подмены героя, преследующего его Лиха имеют фольклорное происхождение. Но в повести Достоевского они сложным образом трансформированы (как это имело место уже в гоголевском «Носе», во многих произведениях других русских и западноевропейских (Э. Т. А. Гофман) предшественников и современников Достоевского). В русской литературе психологический мотив встречи героя с его двойником был разработан, в частности, А. Погорельским (А. А. Перовским) в обрамлении его известного новеллистического сборника «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (СПб., 1828), а тема раздвоения нравственного сознания (правда, не героя, а героини) – в романе А. Ф. Вельтмана «Сердце и думка» (М., 1838) – произведениях, хорошо известных Достоевскому и, возможно, повлиявших на рождение его замысла, хотя и не имевших прямых сюжетных совпадений с повестью о Голядкине.

Врач С. Д. Яновский, познакомившийся с писателем вскоре после появления в печати «Двойника», в мае 1846 г., вспоминает об интересе Достоевского в те годы к специальной медицинской литературе «о болезнях мозга и нервной системы, о болезнях душевных и о развитии черепа по старой, но в то время бывшей в ходу системе Галля». Интерес этот, отразившийся в «Двойнике», позволил Достоевскому, как многократно отмечали специалисты-психиатры, предельно точно воспроизвести ряд проявлений расстроенной психики. Причем примечательно, что душевное расстройство Голядкина изображается Достоевским как следствие социальной и нравственной деформации личности, обусловленной ненормальным устройством общественной жизни. Мысль о ненормальности обособления и разобщения людей, критика необеспеченности и шаткости положения личности в существующем мире, стремление обнаружить деформирующее влияние склада современных общественных отношений на нравственный мир отдельного человека связывают проблематику «Двойника» с аналогичными идеями социалистов-утопистов 1830-1840-х годов.

Признав художественную неудачу «Двойника», Достоевский и после того, как он отказался от задуманной им переработки повести, не раз указывал на ее большое значение для подготовки ряда тем своего позднейшего творчества. «Я изобрел или, лучше сказать, ввел одно только слово в русский язык, и оно принялось, все употребляют: глагол «стушеваться» (в Голядкине)», – заметил он в записной тетради 1872 – 1875 гг. И здесь же, вспоминая, что слово это приняли «на чтении «Двойника» у Белинского, в восторге, слишком известные литераторы», Достоевский записал об образе Голядкина-младшего: «…мой главнейший подпольный тип (надеюсь, что мне простят это хвастовство ввиду собственного сознания в художественной неудаче типа)». В «Дневнике писателя» 1877 г. Достоевский заметил: «Повесть эта мне положительно не удалась, но идея ее была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил. Но форма этой повести мне не удалась совершенно <…> если б я теперь принялся за эту идею и изложил ее вновь, то взял бы совсем другую форму; но в 46 г. этой формы я не нашел и повести не осилил».

Охарактеризовав Голядкина как свой «главнейший подпольный тип», Достоевский указал на мотивы, связывающие «Двойника» с психологической проблематикой позднейших его повестей и романов. Намеченная в «Двойнике» тема душевного «подполья» Голядкина получила в условиях последующего периода идейной и творческой эволюции Достоевского углубленную разработку и иную интерпретацию в «Записках из подполья» и романах 1860-1870-х годов вплоть до «Братьев Карамазовых» (сцена беседы Ивана с чертом в главе «Кошмар Ивана Федоровича»), а мотив двойника, стоявший в центре ранней повести Достоевского, предвосхитил тему тех более низменных психологических «двойников» (сближенных с главным героем одними своими чертами и противопоставленных другими), которые обычно окружают в больших романах Достоевского образ героя (Раскольников – Лужин – Свидригайлов в «Преступлении и наказании», Иван – Смердяков – черт в «Братьях Карамазовых» и др.).

Читайте также статьи Достоевский «Двойник» – история создания и Достоевский «Двойник» – отзывы критики.