Достоевский пишет не философский трактат и не богословскую систему, он сочиняет роман. Религиозно-философский материал вводится в рамки романического жанра и разрабатывается согласно его законам. Строится напряженно-драматическая фабула, в центре которой стоит загадочное преступление; идеологические массы вовлекаются в вихрь действия и, сталкиваясь, вызывают эффектные взрывы. В «Братьях Карамазовых» религиозная мистерия парадоксально сочетается с уголовным романом. При всей своей философской глубине, это одно из самых увлекательных и популярных произведений русской литературы.
Стройности архитектоники соответствует мастерская техника построения. Роман начинается краткой праисторией. В первой книге («История одной семейки») даются необходимые сведения о помещике Карамазове и трех его сыновьях. Книга вторая («Неуместное собрание») экспозиция характеров и завязка интриги. Главные действующие лица представлены все вместе в драматической сцене. Без предварительных пояснений и описаний мы сразу вводимся в действие. В келье старца Зосимы происходит первое столкновение между стариком Карамазовым и Дмитрием; Федор Павлович характеризуется своими циническими анекдотами, кощунственными выходками и «скандалом»; Иван – своей статьей о церкви и идеей о невозможности любить человечество; старец Зосима – поучениями и прозорливостью (земной поклон Дмитрию); «скандал» предвосхищает трагическую развязку романа.
«Дмитрий Федорович! завопил вдруг каким-то не своим голосом Федор Павлович, если бы только вы не мой сын, то я в ту же минуту вызвал бы вас на дуэль... на пистолетах, на расстоянии трех шагов... через платок»! А Дмитрий в гневе произносит роковые слова: «Зачем живет такой человек?» Вражда между отцом и сыном показана сразу в высшем напряжении. Катастрофа не только предчувствуется, но и предсказывается: на слова Дмитрия отвечает Федор Павлович – «Слышите ли, слышите ли, вы монахи, отцеубийцу?»
В этой же сцене драматически вводятся три линии интриги. Отец Карамазов злобно клевещет на сына, в извращенном виде изображая его роман с Катериной Ивановной, страсть к Грушеньке и оскорбление капитана Снегирева. Вот в каком страстном и яростном тоне излагается эта экспозиция. «Святейший отец, – кричит Федор Павлович, – верите ли, влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал девушку предложением руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он на глазах ее к одной здешней обольстительнице ходит. Но хоть обольстительница эта и жила, так сказать, в гражданском браке с одним почтенным человеком, но характера независимого, крепость неприступная для всех... А Дмитрий Федорович хочет эту крепость золотым ключом открыть, для чего он теперь надо мной и куражится, хочет с меня денег сорвать»...
И дальше о Снегиреве: «Господа, представьте себе: есть здесь бедный, но почтенный человек, отставной капитан, был в несчастьи отставлен от службы, но негласно, не по суду, сохранив всю свою честь, многочисленным семейством обременен. А три недели тому назад, наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту самую бороду на улицу и на улице всенародно избил».
Трагедия Дмитрия, своими бурными перипетиями, наполняющая роман, показана нам в искаженном ненавистью восприятии отца. Вокруг нее сразу создается загадочность, повышающая эмоциональное напряжение романа. Тема капитана Снегирева подготовляет тему школьников и Илюши: грех Дмитрия будет искуплен Алешей.
Предчувствие неизбежности столкновения между стариком Карамазовым и Дмитрием усиливается в сцене между Алешей и Ракитиным («Семинарист-карьерист»). Приятель Алеши говорит о земном поклоне старца Дмитрию: «По-моему старик, действительно, прозорлив: уголовщину пронюхал. Смердит у вас... В вашей семейке она будет эта уголовщина. Случится она между твоими братцами и твоим богатеньким батюшкой». И Ракитин заставляет Алешу признаться, что он и сам думал об «уголовщине». «Видишь, видишь? – торжествует он. – Сегодня, глядя на папашу и на братца Митеньку, о преступлении подумал? Стало быть не ошибаюсь же я?».
Образ Дмитрия извращается отцом-соперником Федором Павловичем; образ Ивана тоже соперником – Ракитиным. Завистливый и самолюбивый семинарист изображает Ивана подлым интриганом, «сидящим в малине» и отбивающим у брата его богатую невесту. Читателю снова задана загадка: фигура Ивана приобретает черты коварства и двусмысленности.
В третьей книге («Сладострастники») конфликт между Федором Павловичем и Дмитрием раскрывается во всей своей глубине. Денежные расчеты только повод, соперничество из-за Грушеньки – только внешняя причина к борьбе: два сладострастника столкнулись; «земляная карамазовская сила» восстала на самое себя. Безмерная, безудержная, безумная, она сметает все препятствия и «переступает» все границы. Дмитрий открывает свою душу Алеше («Исповедь горячего сердца); Федор Павлович, за коньячком, делает интимные признания своим «деточкам-поросяточкам». Одна исповедь параллельна другой: это два неистовых движения, стремящихся навстречу один к другому. Столкновение кажется неизбежным. Дмитрий сидит в засаде и стережет Грушеньку: если она придет к старику, он ворвется и помешает. «А если...», – спрашивает Алеша; тот перебивает: «А коль если, так убью. Так не переживу». – «Кого убьешь?» – «Старика. Ее не убью». – «Брат, что ты говоришь!» – «Я ведь не знаю, не знаю... Может быть, не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет своим лицом в эту самую минуту... Личное омерзение чувствую. Вот этого боюсь. Вот и не удержусь».
Так подготовляется в нас убеждение в возможности убийства. Оно возможно и фактически и психологически. Но это не фатум: Митя не должен необходимо убить. Он чувствует свою свободу; он может и не убить. Тайна его личности непроницаема для него самого. Кто в последнюю минуту победит в его сердце – Бог или дьявол? этого он не знает: «Может быть, не убью, а может, убью».
Напряжение растет с каждой сценой. Второе столкновение отца с сыном кончается дракой. Подозревая, что отец прячет Грушеньку, Дмитрий врывается в его дом. «Он поднял обе руки и вдруг схватил старика за обе последние космы волос его, уцелевших на висках, дернул его и с грохотом ударил об пол. Он успел еще два или три раза ударить лежачего каблуком по лицу. Старик пронзительно простонал»... Дмитрий бьет отца, но не убивает. Эта ложная развязка своим низменным характером контрастно подготовляет трагический тон катастрофы. Фигура будущего мнимого убийцы ярко освещена: мы уже знаем его безудержную натуру, его страсть к Грушеньке, его долг чести по отношению к невесте. Будущий настоящий убийца окружен еще непроницаемым мраком. Автор сжато рассказывает о трех слугах Федора Павловича: о старике Григории, жене его Марфе Игнатьевне и лакее Смердякове. Сообщив о рождении Смердякова от дурочки Лизаветы Смердящей, он заканчивает: «Очень бы надо промолвить кое-что и о нем специально, но мне совестно столь долго отвлекать внимание моего читателя на столь обыкновенных лакеев, а потому и перехожу к моему рассказу, уповая, что о Смердякове как-нибудь сойдет само собой в дальнейшем течении повести». Искусным приемом автор направляет подозрения читателя на Дмитрия, отвлекая их от Смердякова: он «столь обыкновенный лакей», что о нем не стоит много говорить. Значительность этого лица и роль его в преступлении будет постепенно выясняться на протяжении романа; медленно передвигается рефлектор: по мере того, как мнимый убийца уходит в тень, настоящий убийца выступает в полном освещении. Не менее искусно противопоставляется ложный убийца Дмитрий моральному убийце Ивану. Дмитрий избивает отца, Иван удерживает его и защищает старика. Но бешенство первого не так страшно, как холодная ненависть второго. Иван злобно шепчет Алеше: «Один гад съест другую гадину, обоим туда и дорога». Он оставляет за собой право желать... «Не смерти же другого?» – спрашивает Алеша. «А хотя бы даже и смерти, – отвечает тот. – К чему же лгать перед собой, когда все люди так живут, а, пожалуй, так и не могут иначе жить». В главе «Сладострастники» сопоставляются три сообщника будущего убийства: Дмитрий, Смердяков и Иван.
Так же драматически «показаны» и героини: мы знакомимся с Катериной Ивановной и Грушенькой в эффектной сцене «свидания соперниц». Экзальтированная мечтательница Катерина Ивановна приглашает к себе «обольстительницу» Грушеньку, осыпает ее восторженными похвалами и целует ей руку. Грушенька с «благоговением» берет «ручку» Катерины Ивановны, подносит к губам и не целует. «А знаете что, ангел барышня, – вдруг протянула она самым уже нежным и слащавейшим голоском, – знаете что, возьму я да вашу ручку и не поцелую». Катерина Ивановна в истерическом припадке кричит: «Это тигр. Ее нужно плетью, на эшафоте, чрез палача, при народе».
Митя говорит о Грушеньке: «Понимаю царицу наглости, вся она тут, вся она в этой ручке высказалась инфернальница! Это царица всех инфернальниц, каких можно только вообразить на свете! В своем роде восторг». Поступок Катерины Ивановны характеризует ее всю: «Это именно та самая Катенька, институточка, – продолжает Митя, – которая к нелепому грубому офицеру не побоялась из великодушной идеи спасти отца, прибежать, рискуя страшно быть оскорбленной! Но гордость наша, но потребность риска, но вызов судьбе, вызов в беспредельность!.. Она взаправду влюбилась в Грушеньку, т. е. не в Грушеньку, а в свою же мечту, в свой бред, – потому-де, что это моя мечта, мой бред».
Четвертая книга («Надрыв») посвящена истории оскорбленного капитана Снегирева и подготовляет развитие «детской темы» (Илюша и школьники). Параллельно вводится третья героиня – Лиза Хохлакова и намечается роман между ней и Алешей. В пятой книге («Pro и contra»), идеологически центральной, исповедь Ивана и его «Легенда о Великом Инквизиторе». На втором плане медленно растет тень двойника – Смердякова. В главе, которую автор называет «пока еще очень неясная», лакей убеждает «ученого брата» уехать в Чермашню: он уверен, что в эту ночь Дмитрий убьет отца, а потому Ивану не стоит «у такого дела сидеть». Тот смутно догадывается о темных расчетах Смердякова: «Ты, кажется, большой идиот и уж, конечно... страшный мерзавец», – говорит он ему. И все же решает уехать. Садясь в тарантас, бросает лакею: «Видишь... В Чермашню еду».... «Значит, правду говорят люди, что с умным человеком и поговорить любопытно», – твердо ответил Смердяков, проникновенно глянув на Ивана Федоровича». Иван знает, что будет убийство – и умывает руки. Он не сторож брата своего; за чужие поступки не отвечает. Но попустительство его фатально превращается в сообщничество. Смердяков намекал на то, что он убьет старика и был уверен, что Иван его понял и дал свое согласие. Он решился на убийство, так как знал, что тот желает смерти своего отца. Иван был вдохновителем, Смердяков только орудием.
Шестая книга («Русский инок») непосредственно следует за исповедью Ивана. Великому Инквизитору отвечает старец Зосима. В седьмой книге («Алеша») раскрывается духовная драма Алеши, его падение и восстание. Тема его сплетается с темой Грушеньки. Героиня уезжает в Мокрое к своему «обидчику», которого ждала пять лет и который, наконец, позвал ее. Отъезд ее – решающий момент в судьбе Дмитрия. Страх потерять Грушеньку доводит его душевную смуту до полубезумного исступления. Мы подходим вплотную к катастрофе. В книге восьмой («Митя») автор рассказывает «лишь самое необходимое из истории этих ужасных двух дней в жизни Мити, предшествовавших страшной катастрофе, так внезапно разразившейся над судьбой его». Мите нужно достать три тысячи, чтобы отдать долг чести Катерине Ивановне. Тогда он будет чист, и тогда начнется другая «обновленная» жизнь. Мытарства героя в поисках денег начинаются с посещения покровителя Грушеньки купца Самсонова: тот посылает его к крестьянину Лягавому в село Ильинское; оттуда он попадает к госпоже Хохлаковой, которая советует ему отправиться на золотые прииски. Узнав, что Грушенька уехала, Митя хватает со стола медный пестик и бежит в дом отца. Кульминационная точка фабулы – сцена таинственного убийства. Темный сад, скрывающий «мнимого убийцу»; среди кустов бузины и калины ярко освещенное окно, в нем «разодетый» Федор Павлович, в полосатом шелковом халатике и «щегольском белье»; условные стуки Дмитрия, в ответ на которые раскрывается окно и слышится дрожащий полушепот старика: «Грушенька, ты? Ты, что ли? Где ты, маточка, ангелочек, где ты?», – образы эти незабываемы. Федор Павлович высовывается из окна. «Митя смотрел сбоку и не шевелился. Весь столь противни ему профиль старика, весь отвисший кадык его, нос крючком, улыбающиеся в сладостном ожидании губы его, все это ярко было освещено косым светом лампы слева из комнаты. Страшная, неистовая злоба закипела вдруг в сердце Мити... Личное омерзение нарастало нестерпимо. Митя уже не помнил себя и вдруг выхватил медный пестик из кармана...».
Но «Бог сторожил его»: Митя не убил отца. Слуга Григорий гонится за ним, крича «отцеубивец». Перелезая через забор, Митя ударяет его пестиком по голове. На этой потрясающей сцене заканчивается первая часть романа. Напряжение, нараставшее с самого начала действия, разрешилось. Динамический заряд этого приема исчерпан.
Вторая половина строится на другой доминанте: загадке убийства. Подготовляется она с необыкновенным драматическим искусством: узнав, что Грушенька уехала в Мокрое к своему жениху, Митя мчится вдогонку. Поляк жених соблазняется деньгами и отказывается от своих прав на Грушеньку. Начинается разнузданный, неистовый кутеж. Пьяный угар веселья прерывается появлением полиции. Следователь «твердо, громко и важно» произносит: «Господин отставной поручик Карамазов, я должен вам объявить, что вы обвиняетесь в убийстве отца вашего Федора Павловича Карамазова, происшедшем в эту ночь». Более патетической ситуации Достоевский никогда не создавал.
Следующая, девятая книга («Предварительное следствие») посвящена допросу мнимого преступника. «Хождение души по мытарствам» изображено в форме драматических поединков между обвиняемым и представителями правосудия – исправником Макаровым, судебным следователем Нелидовым и прокурором Ипполитом Кирилловичем; благородная доверчивость, искренность и высокая человечность Мити разбивается о камень «старой рутины и новейшей отвлеченности». На этом контрасте между «буквой закона» и живым человеческим сердцем основана огромная психологическая выразительность этой сцены. Мы знаем, что Митя не убил, что, защищаясь от обвинений, он говорит чистейшую правду, и в то же время чувствуем, что ему не оправдаться; тайна преступления от нас еще скрыта, но с каждой минутой в нас растет уверенность, что герой будет раздавлен Роком – силой слепой и беспощадной.
Десятая книга («Мальчики») развивает «детскую тему». В ней на первый план выступает умирающий мальчик Илюша.
Одиннадцатая книга («Брат Иван Федорович») параллельна девятой («Предварительное следствие»). Там изображалось следствие, учиненное по делу мнимого убийцы; здесь – моральный убийца сам выступает в роли следователя (три свидания со Смердяковым). Загадка убийства, наконец, открывается. Лакей говорит Ивану: «Главный убивец во всем здесь единый вы-с, а я только самый не главный, хоть это и я убил. А вы самый законный убивец и есть». Иван судит себя и казнит (знаменитая сцена кошмара).
Книга двенадцатая и последняя («Судебная ошибка») посвящена подробному описанию процесса Дмитрия. Вводится большой сатирический и пародийный матерьял. Допросы свидетелей в драматизме своем стоят на грани «сенсационности». «Мужички за себя постояли»: невинный Митя осужден на каторгу. Он «двадцать лет рудников понюхает».
В эпилоге тема Илюши окончательно сливается с темой Алеши. На могиле бедного мальчика «юный человеколюбец» исповедует свою веру во всеобщее воскресение.
Читайте также статьи: «Братья Карамазовы» – анализ, Федор Павлович Карамазов – характеристика, Образ Дмитрия Карамазова, Образ Ивана Карамазова, «Легенда о Великом Инквизиторе» – полный текст, «Легенда о Великом Инквизиторе» – краткое содержание, «Легенда о Великом Инквизиторе» – анализ, Иван Карамазов о Боге и слезе ребёнка, Иван Карамазов и чёрт - анализ сцены, Образ и характеристика Смердякова.
