Герои «Братьев Карамазовых» Достоевского не аллегорические фигуры, а люди, одаренные могучей жизненной силой. Кажется, что они дышат не воздухом, а чистым кислородом, не живут, а горят. Напряженной жизненностью наделено все семейство Карамазовых.

Отец братьев, Федор Павлович – обрюзгший человек 55-ти лет. У него длинные, мясистые мешки под глазами, маленькие, наглые, подозрительные и насмешливые глаза, множество морщинок на жирненьком личике, острый подбородок с мясистым и продолговатым кадыком, длинный рот с пухлыми губами. Он брызгается слюной, когда говорит; у него «отвратительно-сладострастный вид». Старик гордится своим большим, тонким носом с горбинкой. «Настоящий римский, – говорил он, – вместе с кадыком настоящая физиономия древнего римского патриция времен упадка». Федор Павлович смутно чувствует свое родство: в нем, действительно, живет душа древнего языческого мира, космическая сила, безудержная стихия пола.

В натуре его – нечто от фавна и сатира. Вожделение его ненасытимо, т. к. уходит в безмерность. Это совсем не физическая чувственность, ищущая и находящая удовлетворение, это – духовная страсть, жажда, вечная распаленность, сладострастие. «Земляная карамазовская сила» в Федоре Павловиче элементарна и безлична. Он любит не женщин, а женщину, похоть его не возвышается еще до эроса. «За коньячком» отец интимничает с сыновьями. Чем-то древним и жутким веет от его признаний. «Для меня даже во всю мою жизнь не было безобразной женщины, вот мое правило! Можете вы меня понять?.. По моему правилу во всякой женщине можно найти чрезвычайно, чёрт возьми, интересное, чего ни у которой другой не найдешь – только надобно уметь находить, вот где штука! Это талант! Для меня мовешек[1] не существовало: уж одно то, что она женщина уж это половина всего... Даже вьельфильки[2] и в тех иногда отыщешь такое, что только диву даешься на прочих дураков, как это ей состареться дали и до сих пор не заметили! Босоножку и мовешку надо сперва-наперво удивить – вот как надо за нее браться».

Но древнее язычество кончилось. Великий Пан умер, и фавны превратились в демонов. Федор Павлович не только сладострастник, но и злой шут, циник и богохульник. Невинное бесстыдство природного божка переходит в наслаждение собственным срамом и падением. Фавн более не невинен: он знает, что похоть его греховна и защищается шутовством и цинизмом. Его бесстыдство – извращение чувства стыда. После непристойных выходок «сладострастника» в монастыре, старец Зосима говорит ему: «Не стыдитесь столь самого себя, ибо от сего лишь все и выходит». И Федор Павлович восклицает, что прозорливец этим своим замечанием «насквозь его прочкнул». «Именно мне все так и кажется, – прибавляет он, – когда я к людям вхожу, что я подлее всех и что меня за шута принимают... Вот потому я и шут, от стыда шут... От мнительности одной и буяню». Стыд, мнительность, уязвленное достоинство, мстительность и упоение собственным позором – таков сложный состав шутовства старика Карамазова. Погруженность в половую стихию делает человека слабым и боязливым. Федор Павлович не верит в Бога, но боится ада. Он «намерен как можно дольше на свете прожить», хочет «еще лет двадцать на линии мужчины состоять», а для этого копит деньги; сладострастник – естественный стяжатель. Деньги позволяют ему беззаботно предаваться своей «скверне», но не спасают от страха смерти. Он знает свой грех и для спокойствия ему нужно быть уверенным, что нет ни Бога, ни загробной жизни... «Видишь ли, признается он Алеше, я об этом, как ни глуп, а все думаю, все думаю, изредка, разумеется, не все же ведь. Ведь невозможно же, думаю, чтоб черти меня крючьями позабыли стащить к себе, когда я помру... А коли нет крючьев, и все по боку, значит опять невероятно: кто же меня-то тогда крючьями-то потащит, потому что, если уж меня-то не потащут, то что же тогда будет, где же правда на свете?» Это неожиданное признание проливает новый свет на циника и богохульника. «Карамазовская» безмерная сила жизни в Федоре Павловиче ушла в похоть и разврат; но как ни подавлена она этой низменной стихией, природа ее остается духовной и творческой. Сладострастник судит себя сам и жаждет правды. Более того: он способен, сидя по горло в «скверне», мгновениями чувствовать красоту и любить добро: на второй своей жене, «сиротке» Софье Ивановне он женился без расчета, из-за одной ее красоты. «Меня эти невинные глазки, как бритвой, тогда по душе полоснули», – говаривал он потом.

Алешу любит он искренно и нежно и надеется на него «как на последнее»: не оскорбляет его религиозного чувства и даже просит помолиться за него. Алеша скорбно размышляет о своей семье: «Тут «земляная карамазовская сила», земляная и неистовая, необделанная... Даже носится ли Дух Божий вверху этой силы и того не знаю»... Но Достоевский верил в великую и спасающую силу Матери-Земли: «безудерж» Карамазова-отца – хаотическое кипение творческих сил, которым предназначено преобразить мир.

 



[1] Т. е.  дурнушек

[2] старые девы.

 

Читайте также статьи: «Братья Карамазовы» – анализ, «Братья Карамазовы» – содержание по книгам, Образ Дмитрия Карамазова, Образ Ивана Карамазова, «Легенда о Великом Инквизиторе» – полный текст, «Легенда о Великом Инквизиторе» – краткое содержание, «Легенда о Великом Инквизиторе» – анализ.