К неземной свое подруге, Софье Андреевне, главный герой «Подростка» Версилов обращен светлым ликом. Темным он повернут к земной своей любви – Катерине Николаевне Ахмаковой. На протяжении первых двух частей романа правда этой любви закрыта от нас плотной завесой сплетен, клеветы, гнусных подозрений. Сын Версилова, Аркадий, слышал, что за границей у отца была какая-то подозрительная история с этой женщиной и что их разделяет старая вражда. Он предубежден против Ахмаковой и, встретив ее впервые у князя Сокольского, видит в ней врага. «Она как-то вздернула лицо, скверно на меня посмотрела и. нахально улыбнулась». И все же его поражает ее красота. Автор повторяет прием, использованный им в «Идиоте» для изображения Настасьи Филипповны: герой видит сначала портрет красавицы, а потом ее самое.
«Отворилась боковая дверь, вспоминает подросток, и та женщина появилась. Я уже знал ее лицо по удивительному портрету, висевшему в кабинете князя; я изучал этот портрет весь этот месяц. При ней же я провел в кабинете минуты три и ни на одну секунду не отрывал глаз от ее лица… Но если б я не знал портрета и после этих трех минут спросили меня – какая она? – я бы ничего не ответил, потому что все у меня заволоклось... Я только помню из этих трех минут какую-то действительно прекрасную женщину»...
Так вводится «фатальная» красавица Ахмакова. Красота – страшная сила и действие ее на человеческую душу необъяснимо и могущественно; мы предчувствуем уже трагедию Версилова. Вражда Аркадия к Ахмаковой переходит в привязанность и кончается страстной влюбленностью. Не подозревая своего соперничества с отцом, он ясновидением любви отгадывает характер Катерины Николаевны. Та, которую он считал роковой красавицей, опасной и развращенной аристократкой, оказывается бесконечно простодушной и застенчиво-целомудреной женщиной. Тайна ее в том, что у неё нет никакой тайны: она – сама жизнь, непостижимо простая и ясная. Подросток говорит ей, задыхаясь от волнения и восторга:
«Я не могу больше выносить вашу улыбку. Зачем я представлял вас грозной, великолепной и с ехидными светскими словами еще в Москве... Выражение вашего лица есть детская шаловливость и бесконечное простодушие – вот!.. Я как увидал вас, так и ослеп. Ваш портрет совсем на вас не похож; у вас глаза не темные, а светлые и только от длинных ресниц кажутся темными. Вы полны, вы среднего роста, но у вас плотная полнота, легкая полнота здоровой деревенской молодки. Да и лицо у вас совсем деревенское, лицо деревенской красавицы, круглое, румяное, ясное, смелое, смеющееся... и застенчивое лицо! Право, застенчивое! Застенчивое у Катерины Николаевны Ахмаковой! Застенчивое и целомудренное, клянусь! Больше, чем целомудренное – детское!... У вас ум веселый, но без всяких прикрас... Еще я люблю, что с вас не сходит улыбка: это мой рай! Еще люблю ваше спокойствие, вашу тихость. У вас грудь высокая, походка легкая, красоты вы необычайной, а гордости нет никакой!»
Образу матери противопоставляется образ любовницы: страдальческому смирению одной – целомудренная и радостная красота другой. Весь женский мир Достоевского распадается на эти два раздела: героини его или кроткие «сестры милосердия», умеющие любить только по матерински (наиболее яркий образ – Соня Мармеладова), или сверкающие красотой и очарованием молодости любовницы. Первые нисходят в мир с жертвенной любовью, вторые терзают и губят своих жертв огнем эроса. Настасья Филипповна, Ахмакова, Грушенька – психологически различные – объединены присущей им эротической стихией. Достоевский с юных лет нес в себе неясную тоску по «живой жизни». Свет ее вспыхивал перед ним на секунду в экстазе перед эпилептическим припадком. Он знал ее, но определить не мог. Версилов выражает его «виденье непостижное уму». Сергей Сокольский насмешливо спрашивает его: «А что же такое эта живая жизнь по-вашему?» – Не знаю, князь, – отвечает тот. – Знаю только, что это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтоб оно было так просто и естественно проходили мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая».
После свидания с Ахмаковой, Аркадий доверчиво рассказывает отцу о своей любви. Вдруг голос его дрожит, и он восторженно объявляет: «Слушайте, Андрей Петрович, слушайте: эта женщина есть то, что вы давеча у этого князя говорили про «живую жизнь» – помните? Ну, вот с таким взглядом вы и встретили женщину-идеал, и в совершенстве, в идеале признали «все пороки».
Тайна темного лика Версилова приоткрывается: русский европеец, духовный странник, смутно знает о «живой жизни» и томится по ней. И вот сама «живая жизнь» является ему в русской красоте, простой и простодушной. Но душа его уже отравлена сомнением, сердце развращено духовными блужданиями и он не видит, не понимает, не верит в представшее перед ним «совершенство». Ахмакова вызывает в нем злую страсть и вместо спасения несет ему гибель. Она – простота и цельность, он – сложность и раздробленность. Она живет, и в этом ее благодатная тайна. Он только тоскует по жизни, мечтает и фантазирует. Небесная спутница, Софья Андреевна, слишком высока. Земная любовь – Ахмакова так проста, что в нее нельзя поверить. Сознание разорвано между двумя недостижимыми идеалами.
