«Лад» (1979-81). – Это – уникальная книга, и жанр её нелегко определить. Формально бы – этнографические очерки (даже – энциклопедия) о жизни русского, преимущественно – северного, то есть самого исконного, крестьянства в охвате веков и каким оно дошло до советского времени, отчасти – и до Второй Мировой войны. Но Белов и сам предупреждает, что он «никак не претендует на академичность», хотя очень продуманное, стройное изложение и богатство фактического материала дозволяет книге служить и обширным, и местами незаменимым, справочным пособием. Мало сказать, что это очень серьёзная, размыслительная книга, но она вся пропитана поэтичным (Белов – в своей родной стихии!), любовным и умиряющим духом. Она содержит и цитаты, эпиграфы из поэтов, из фольклора, высказывания русских мыслителей, художников, изрядную долю и личного опыта автора, показательные случаи из жизни, – в книге разные слои, и они перемешиваются. Немало авторских комментариев от светлой души, – и они с интересом и легко читаются.
Книга составлена из последовательных разделов: «Круглый год» (сезонные чередования крестьянской работы и жизни). – «Подмастерья и мастера». – Работы и рукоделья женские. – «Родное гнездо» (жильё и что его окружает). – «Жизненный круг» (от младенчества и до смерти, шаг за шагом прослеживая переливы возрастных признаков; и от рожденья до похорон, черезо все бытовые обряды, игры, гулянья, праздники, сходы; но – примечательно для Белова: обряды церковные и вообще церковность, и церковный дух простонародья – вовсе не охвачены этой обильной книгою). – Еда и одежда. – Искусство народного слова (и виды его: разговор, предание, бывальщина, сказка, пословица, песня, причитание, частушка, загадка, прозвища; тут и – природные свойства сказочников, роль импровизации; и судьба всех этих жанров в послереволюционное время). – Наконец деревянное зодчество и народная скульптура. «Деревянные северные храмы поражали не размерами, а соразмерностью». Орнамент деревянных сооружений, птицы и кони в архитектуре. Шемогодская резьба по берёсте и холмогорская резьба по кости. Резная посуда, резные игрушки (и лаконизм игрушек глиняных). – Всё это и сгущено в названии «Лад», лад жизни – в контраст с разладом её.
Василий Иванович Белов
Роль ритма в жизни и труде. Ритмичность в ежегодном повторе работ. Работы погоняют и перекрывают друг друга, бывает тесно одной работе от другой. «Такое состояние, когда человек не знает, чем ему заняться, совершенно исключено в крестьянском быту». Детская игра переходит в труд. Многообразие, многослойность и внутренняя гармоничность крестьянского хозяйства. Эта гармония придаёт сельскому труду красоту. Кто умеет красиво косить или плотничать – накосит и наплотничает больше и лучше.
Память и меткость в приметах погоды, их полугодовой пересчёт. Почти однодневная угадка момента посева. «Тот или иной обычай так естественен, так древен, что выглядит произведением самой природы». Молитва при начале важных работ, особенно сева. Взаимопонимание и сотрудничество с лошадью при каждой работе (а у женщины – с коровой). Да душевные отношения со всеми домашними животными – и отзывчивость тех.
То и дело вклиняются расширительные размышления автора, весьма уместные, много – психологических. Стихийное ощущение родного гнезда не зависит от красоты местности. С возрастом и до возмужалости – расширяющиеся круги этого ощущения, «своя душа в каждой волости». (Но показательны и его замечания о сходстве гоголевских миргородских сюжетов и персонажей – с северными.) «Трудолюбивые добрые люди были в чести у мира». Широкая взаимовыручка, особенно к сиротам и вдовам. Роль стариков в многодетных семьях (где теперь и те, и другие?), их душевное равновесие в ожидании смерти. «Русская печь остывала только с гибелью семьи или дома».
Немало и метких размышлений о народном художественном творчестве. Слияние предметов народного искусства с предметами быта и труда. Народная эстетика вытекает из жизненной психологии. Роль мастерства в крестьянской жизни. Красота в труде как отстаивание своей личности. Искусство может жить в любом труде, даже у дровосека. «Общенародная тяга к созидающему труду. Всё начинается с неудержимого и неизъяснимого желания трудиться». Мастерство – та же почва, из которой вырастают художники. «Потребность таланта теплится в каждом из нас, только вырастает в разной мере». «Высокий восторг и вдохновение возможны в любом труде». И при том: большие мастера своего дела не гнались за мирской известностью, «даже видели в ней нечто постыдное, мешающее их художеству».
Весьма познавателен, подробен и интересен весь раздел о мастерах. Особенное внимание и понимание у Белова – к плотницкому делу, в котором он и сам много потрудился. «Плотницкое дело – извечный и неизбежный спутник земледелия», «топор у каждого плотника – продолжение рук»; «чувство дерева». (Тут – и все виды древесных материалов, и: крыши изб крылись без единого гвоздя, да так, что никакой ветер их не сорвёт.) Но со вниманием и пониманием вникает автор в работу печников, кузнецов, гончаров («рождение образа из глины и огня»), столяров, бондарей, швецов (портных), сапожников, скорняков (кожевников), шорников, колесников, лудильщиков, дегтярей, смолокуров, пастухов, даже копателей колодцев (как угадывают «водяную жилу», где копать, и по росе, и по растущей траве, и по толчее мошки), помянет и слесаря-односельчанина, который сладил железный протез обезножевшему фронтовику, и катальщиков валенок – для каждой профессии находит автор любовные слова и разъясняет тонкости мастерства. Услеживает и безвозвратно погибшие виды художественных промыслов и гибель художественности от поточности производства. И, конечно, о кормильцах-мельниках, и о тех, кто пошёл по торговой линии, и тут важное психологическое замечание: сами торговцы считали увеличение своей торговли – грехом (как и вообще «в старину многие люди считали Божьим наказанием не бедность, а богатство»).
Да, почти всё это – ушло невозвратимо, никогда уже не вернётся – но тем дороже, что так любовно схвачено при своём иссякании. У Белова – множество метких замечаний по творчеству всех видов, и как оно связано с терпением, трудолюбием и пониманием традиции. («Почти все умельцы становились подмастерьями, но только часть из них – мастерами», однако было и: «мастерство, передаваемое по наследству или по волостному соседству».)
И отдельно: целая поэма – о женских рукоделиях. «Лён – был женский удел, как лес – мужской». Сложные перипетии выращивания и неоднократной обработки льна, с какой точностью надо успевать за сменами погоды. Прослеживает всю неповторимую технологию обработки неповторимого же по качествам и многолетне служащего льна (так и не восполненного никакими новейшими тканями). И как эта обработка погоняла к неутомному труду, но и вписывалась в быт, в супрядки-«беседы» с их игровыми элементами. Дальше – виды тканья, виды шитья, вязанье, кружево, плетение – и сочетание рукоделий с песнями. (И как краски труда изгасли в колхозных условиях.)
С большим знанием дела и смысла – много устройственных подробностей – памятник уходящей цивилизации. Примечательные особенности крестьянских сходов (впрочем – и живописность иных колхозных собраний). Многочисленные обряды (ритуальные потчевания и отказы от них, воздержание; гостьба и отгащивание; свадебные обряды, начиная от сватовства). Перерождение гуляний в советское время, снижение хорового искусства и плясок. «Народная музыкальная эстетика немыслима без слияния со звуками и шумами природы». А «после войны художественная организованность народного быта ещё намного снизилась». – Чувство меры в одежде – между щегольством и убожеством. («От сословной спеси национальные традиции в одежде стали считаться признаком косности».) Сочетание добротности и удобства, особенно в одежде повседневной. И бережливость к одежде, донашивание её в поколениях. «Выбрасывать – считалось грехом, как и покупать лишнее». «Неустойчивый быт 20 – 30-х годов свёл на нет резкую границу между выходным одеянием и будничным». – Наконец – и разные, многие виды крестьянской пищи, теперь тоже невозвратно ушедшие (та же выпечка ржаных караваев, которых нам уже никогда не есть).
На фоне огромного бытового материала порой не минует Белов и соображений о глубокой дали русской истории. Украшает книгу и его высокая чуткость к русскому словообразованию. Нашлось в книге и место оспорить мнение, будто северная русская природа «неяркая, неброская»: не говоря уже о переменах, связанных с временами года, – «смена пейзажных настроений происходит порою буквально в считанные секунды. Лесное озеро из густо-синего моментально может преобразиться в серебристо-сиреневое, стоит подуть из леса лёгкому шуточному ветерку. Ржаное поле и берёзовый лес, речное лоно и луговая трава меняют свои цвета в зависимости от силы и направления ветра. А ещё же – небо, солнце, луна, тепло и холод... Зелень льна меняется с его ростом, зелень трав – бесконечно, а луга после косьбы снова ярко зелены, и до зимы зеленеет озимь. Вода в озёрах и реках то стальная, то голубая, то – до чернильной густоты...»
Книга «Лад» – драгоценность в русской печатности.
Отрывок очерка о Василии Белове из «Литературной коллекции», написанной Александром Солженицыным. Читайте также отзывы Солженицына о других книгах Василия Белова: «Привычное дело», «Плотницкие рассказы», «Кануны», «Всё впереди».
