«Всё впереди» (1986). – После растравного окунания в невозвратное русское прошлое Белов тем больнее должен был чувствовать себя некместным в неуютном настоящем, в роящемся потоке современной жизни, не мог не ощутить себя в конфликте с нею. И тут – он отважно взялся противостать этому потоку? и даже повлиять на его течение? Сравнением 1-й и 2-й части этого небольшого романа можно так понять, что решимость набралась в нём не сразу.
В этом романе он круто сменил манеру письма, усвоил (впрочем, уже не впервые) живую и хлёсткую манеру вполне современного заправского московского писателя, как бы отдался этой круговерти телефонных звонков, метаний в такси по улицам (всегда с уверенной точностью называя их) и даже – чего уж совсем не ждать бы от Белова! – начал с туристической поездки льготных (политически проверенных) москвичей во Францию. (Впрочем, эти страницы скучны, Франции почти не видим, лишь туристическую нудь, да наверно автор так и хотел, – только дивимся: как сам он вместился в подобную поездку?) При том остро новые ноты, зазвучавшие в советской жизни как раз в середине 80-х, Белов игнорирует (да он и относит действие на 10 лет раньше) и собирает внимание читателя на пустоте развращённых нравов и распаде семей. А примеры легко нанизываются, их и правда немало вокруг.
Василий Иванович Белов
В тоне автора нарастает раздражение. И этот тон проходит черезо всю книгу и портит её. Само по себе раздражение не может стать движущей силой художественной удачи. Но сначала автор не ограничивается назиданием (мол, нынешние женщины не хотят детей, а мужчины хотят, раздражение против женщин), а строит весьма правдоподобный сюжет из 7 – 8 персонажей, связанных между собой или родственно, или прежним соучением в одном школьном классе, – и всею 1-й частью убедительно передаёт нервную, замотанную обстановку, типичные столичные сцены (у всех что-то много свободного времени, легко обращаются со служебными часами), – и динамично доводит их до драматической развязки. И ограничь автор свой роман этой 1-ю частью – он воплотил бы свои назидания лишь в художественной форме, и мы могли бы упрекнуть его лишь в крайней непроявленности главных персонажей – Медведева, Бриша (о нём – только несколько раз, что у него длинные ноги, долговязый, больше – ни приметы) и нарколога Иванова, которому всё более поручается выражать автора, а он какой-то невыразительно деревянный, да и, настойчиво борясь против пьянства, сам всё время хлещет спиртное. (Впрочем, и все рядом пьют да пьют – укоренившийся и в образованном классе порок.) В романе немало совсем случайных сцен, малозначных засорённых диалогов и даже целые страницы ощущаются как посторонние вставки. И ещё: сплошь неудачен юмор, какие-то затрёпанные городские остроты, пустословные попытки острить, даже неловко читать. Кончаешь 1-ю часть с ощущением: всё это – духовно неплотно. И язык Белова – угас, нет его. Плата за смену манеры?
Однако Белов добавляет 2-ю часть. Действие рывком переносится на 10 лет.
Дмитрий Медведев – кандидат («почти доктор») наук, физик из секретного НИИ («академик сидел у него на крючке»), по давней школьной кличке «идущий впереди», «незаурядная воля», опередивший соперников в женитьбе на соученице красавице Любе, в 1-й части заподозривший (с основанием) измену её, во взрыве гнева запивший (ярко запоминается нам: пьяный сидит на диване босиком, по-турецки и «галстук болтался на его мощной шее, как верёвка на колхозном быке»), – этот Медведев, любитель Шопена, а всё напевавший «Блоху» Мусоргского, – за аварию на своей секретной установке отданный под суд (и отказавшийся от спасительного подложного медицинского бюллетеня), – Медведев, весь духовно обновлённый, вновь появляется после 10-летнего полного молчания. Узнаём, что он отсидел 6 лет (а было и больше, досрочка, затем 3 года вдали от Москвы), теперь, одинокий, под Москвой строит сушилку в совхозе – но никаких признаков, чтоб за эти годы искал прежнюю семью или кого из друзей, всё тот же нарколог обнаруживает его случайно.
Автор ничего не сообщает нам, как же и чем духовно жил Медведев эти 10 лет. Но вот он опять бодр, отпустил густую каштановую бороду, «почти всё понимающий, сильный, почти свободный», – и рвётся выразить свою программу? «Вновь возвращалось представление о забытой медведевской стремительности, о его уме и энергии» – ждём сверхчеловека? Не успел сказать с наркологом двух слов – уже процитировал и Гоголя, и Тютчева, и Твардовского. Залпом: «Научно-техническая революция? Чушь собачья!» «Я консерватор, отъявленный ретроград, и, представь себе, даже немножко этим горжусь. Останавливать надо гонку промышленности. Едва ли не все наши НИИ просто гонят деньгу. Физический труд – это естественная потребность нормального человека. Насилие над природой выходит из-под нравственного контроля. Человечество идёт к самоубийству через свои мегаполисы. Мне жалко Москву» («бесконечно любил этот город... его родная Москва, все его радости были связаны с ней»).
Такое полное перерождение вполне естественно для тюремных лет. Но тюремные годы – не ощущены, Белов не даёт нам никакого объяснения, ни ниточки. А просто во 2-й части он прямей заговорил от себя, и Медведев выговаривает его заветное: «Крестьянская изба, братец, всегда спасала Россию». И: «Я иногда плачу о Пушкине».
К Москве Белов возвращается несколько раз, и их с Медведевым двумя слитыми голосами высказывается: «Душные московские объятия, окись тяжёлых металлов»; настолько оторвалась от природы, что в ней «гром мало кто отличал от реактивного гула»; «Нагромождения жилых массивов разбегались во все стороны, с косным самодовольством вновь и вновь возникали перед человеческим взглядом»; «наверное, чем больше людей на единицу пространства, чем теснее они живут, тем сильней отчуждённость»; «вышедший из человеческого подчинения гигантский город расширялся по зелёной земле, углублялся в её недра и тянулся ввысь, не признавая ничьих резонов»; «метастазы каменных скопищ расползались во все стороны на расстояния, не подвластные воображению». (Тут, в защиту мегаполисов, не найду возражений и я.)
И вот, как бы разбуженный визитом нарколога, Медведев (у которого «все телефоны записаны», но он до сих пор никому не звонил) отправляется на поиск своей дочери, теперь уж 16-летней, встреча удаётся, и дочь узнаёт отца. И вот только когда возникает в нём возбуждение: а имел ли право новый супруг Бриш усыновить его детей? 10 лет ему эта забота не приходила – а теперь вдруг настраивается против Бриша. (И нарколог нажигает: «присвоил семью, украл».)
А есть ли за что? Люба изменила Медведеву не с Бришем. До сих пор неженатый и всё ещё влюблённый в неё одноклассник, Бриш принимает её с двумя детьми. По советскому закону развод с заключённым не требовал не только согласия его, но даже осведомления. Это Люба, меняя мужа, должна была ответственно думать, кто же будет считаться отцом её детей. Но и сам автор во 2-й части резко переменился к Бришу. Теперь, кроме длинных ног, обнаружился его «скрипучий голос», у него «наметилась лысина и брюшко», «кибернетическое спокойствие», то «внутренняя, не заметная снаружи улыбка», то «вечная ухмылка, хмыканье». Он же приходит к наркологу за содействием поставить на принудительное лечение спившуюся женщину из их компании. Он – деловой: «если ты не ленив и хочешь чего-то добиться». И из возникшей острой семейной ситуации он «пытается выйти хладнокровно и энергично». В своё время он первый искал путь, как выручить Медведева от суда. Теперь он ищет и как его снова устроить научным работником.
Но Медведев от этого отказывается. Да он бездействует и в усилиях вернуть детям свою фамилию. Не видно, что осталось от его только что объявленной энергии, программы, выдающихся качеств воли, – вообще становится непонятно, чтó же задумывал автор выразить фигурой Медведева? Явная авторская неудача.
Всю борьбу на себя перенимает неутомимый (от первого выслеживания Любиной измены ещё в Париже) нарколог. (Сам он тоже давно в разводе, сообщается нам, что у него тоже дети, он «любит своих сыновей», впрочем, мы их не видим.) Но тут и автор не выдерживает далее своего раздражения, выходит за пределы семейного конфликта – и столкновение нарколога с Бришем накаляет в русско-еврейский спор – как будто вся причина произошедшего в еврейской принадлежности Бриша, – неужели это евреи виновны в беспутстве и развале русских семей? Тут уже зацеплено и – еврей ли Христос? и – «вековая тоска» в глазах Бриша, и «русская удаль», которая «скачет на тройке ещё с гоголевских времён», только «одна из лошадок антисемитской масти», «вы – нация пьяниц! вы уже исчезаете!», и – «ты можешь улепётывать хоть сейчас, твой народ ждёт тебя всюду», «все заграничные голоса прямо воют о правах человека». После этого оба едут к каким-то знакомым Бриша, там нарколог продолжает пить безоглядно, его выбрасывают на улицу, бьют по затылку, и лишь в отрезвлении у него «ненависть сменилась стыдом за себя».
Вообще во 2-й части романа – ощущение дотягивания, чем заполнить? повторение сцен и вставные неинтересные (вовсе никчемушняя в больнице); случайные разговоры, брюзжания. Белов касается многих больных вопросов в тоне воинственном (но – ни звука о советском политическом устройстве) – однако весь счёт к современной цивилизации и нравственности не уместился в малую романную форму. От неразряженного авторского раздражения – и неудача. «Всё впереди» должно было выразить призыв не надеяться на будущее, а действовать в настоящем, – но весь состав романа не даёт такого материала и не осуществляет такого призыва.
Отрывок очерка о Василии Белове из «Литературной коллекции», написанной Александром Солженицыным. Читайте также отзывы Солженицына о других книгах Василия Белова: «Привычное дело», «Плотницкие рассказы», «Кануны», «Лад».
