…Стоит напомнить хронологию. Первые три тома «Тихого Дона» появились в течение трех смежных лет: 1927-1929. По пятам был готов и 4-й, хотя пропущен в печать не сразу. В 1932 был готов и 1-й том «Целины». Затем последовал, для номинального автора, перерыв в 27 лет (отрывки «Сражались за родину» трудно отнести к художественной литературе, а ложь «Судьбы человека» я разобрал в «Архипелаге»). В 1959 появился 2-й том «Целины» – позорный по уровню даже в сравнении с 1-м. Затем наступило 25 лет уже полного молчания. (Пусть поправит меня любой писатель, а я чувствую так: если не занялся бабочками, палеонтологией или иностранными переводами – невозможно зрелому писателю промолчать 25 лет. Впрочем Твардовский передавал мне сцену о вешенском аборигене, как тот сердечно признался почитателю, что не только ничего не пишет, но даже и не читает давно ничего.)

А знающие донцы называют рядом Петра Громославского, бывшего станичного атамана, баловавшего до революции и литературой, побывавшего и в белом Новочеркасске с Крюковым[1]. Разумеется, бывшему атаману печататься при Советах не светило. Однако, в 20-е годы он выдал дочь за Шолохова, и был все безопасней по мере утвержденья последнего. Умер в престарелости в 50-х годах. И с тех-то пор – 25-летнее полнейшее молчание [Шолохова].

Пётр Громославский, тесть Михаила Шолохова. Во время Гражданской войны был близок к казачьему писателю Фёдору Крюкову, которого многие считают настоящим автором «Тихого Дона»

Но вот подарок: этот очерк уже был у меня готов к отсылке в «Вестник», как получаю по почте книгу из Осло от неизвестного мне Геира Йетсо – «Авторство «Тихого Дона», компьютерное исследование. Ну правда же, ну конечно же! Если мы, русские, не можем сами – по нашей страстности или нашему недоумию – разобраться в собственной истории, то это сделать за нас просто обязаны объективные западные ученые. (И уже сколько раз они в этом веке разобрались, да все что-то неудачно). Так и решить нам загадку «Тихого Дона» берутся объективные вычислители – в данном случае четверо скандинавов (то ли более задетых историей нобелевской премии 1965 года): Geir Kjetsaa, Sven Gustavsson, Bengt Beckman, Steinar Gil – The Authorship of the Quiet Don; Solum Forlag: Oslo, Humanities Press: New Jersey, 1984.

Однако ведущий среди них, Йетсо, не сразу срезает нас вычислительным приговором, но сперва пускается в долгий перебор всех слухов и словесное оспаривание обвинений в плагиате. (И – зачем же мараться обо все предварительные дискуссии, когда главная научность у четверки в руках?) Сам Йетсо не пожалел лет, сил и средств на изучение вопроса, ездил и в Советский Союз, встречался и с Шолоховым, и с его ближайшими истолкователями, потом переписывался с ними, – и наивно-откровенно выражает полное им доверие. И когда нужно установить какой-либо спорный факт, он так всерьез и ссылается: «письмо ко мне» такого-то советского литературоведа, или «высказано Шолоховым в беседе со мною». С большинством советских мнений Йетсо согласен, а когда вдруг не согласен – то радостно находит поддержку в самом Шолохове: «По-моему, более убедительно объяснить слухи о плагиате Шолохова завистью его коллег-писателей... Интересно (курсив мой, А. С.), что в ходе нашей беседы Шолохов, кажется, полностью был согласен с таким объяснением, говоря об "организованной зависти"». Аргумент – наповал.

Александр Исаевич Солженицын

Оживленно опровергая книгу Д* «Стремя "Тихого Дона"», Йетсо однако выставляет аргументы лишь местами. Так и из моего предисловия, где представлена дюжина доводов, совсем остаются не отвечены: у 23-летнего дебютанта откуда такая вжитость в быт и психологию дореволюционного донского общества? И то же – в мировую войну, в которой (и ни в какой вообще) он не участвовал? (Мне возражают, что и я не участвовал, а описал же. Но я воевал во второй войне, а первую много лет изучал, не юношей напечатался.) И откуда такой богатый запас жизненных наблюдений у молодого человека? И общее развитие при скудном образовании? И почему у «иногороднего»[2] пафос против иногородности? И почему такое разноречие в качестве и смысле кусков романа? эти пропагандистские вставки? И как мог автор с годами легко уступать – стирать и рубить свой первоначальный яркий язык до серятины? И только на один аргумент отвечено с весомостью: черновики и заготовки к «Тихому Дону»? – слушайте, слушайте! – они, оказывается не погибли во время войны, как нам объясняли до сих пор, они целы, да!!! – сам Йетсо их не видел, однако советский специалист по Шолохову сказал, что они хранятся в ИМЛИ! (Но, видимо, настолько секретны или драгоценны, что даже вот в пылу десятилетних доказательств их нельзя было ни показать посторонним специалистам, ни выставить для обзора публике).

Фёдор Крюков, предполагаемый автор романа «Тихий Дон», один из героев «Красного колеса» Солженицына

И еще такая крохотная некорректность, но ложащаяся скалой подо всю книгу: Йетсо как не замечает, что Д* во всей книге не утверждает, что автор «Тихого Дона» – Крюков, а я, хоть и склоняюсь к такой версии, но пишу («Стремя», стр. 192): «Не могу абсолютно уверенно исключить, что – был, жил, никогда публично не проявленный, оставшийся всем не известен, в Гражданскую войну расцветший и вослед за ней погибший еще один донской литературный гений: 1920-22 годы были годами сплошного уничтожения воевавших по ту сторону».

А почему для Йетсо необходимо не заметить этого, видно из остальной части книги четырех вычислителей. Их инфантильная постановка: если автор не Крюков, то и нет оснований сомневаться в Шолохове! И не такие жалкие гуманитаристские доводы их волнуют, как размеры художественного таланта автора «Тихого Дона», сила образов, независимость мышления или высота души, – все это факты субъективные и не поддаются программированию для высшего судьи XX века – электронной машины. Ну, сейчас мы испытаем на себе силу подлинной научной объективности! Будут сравниваться решающие элементы литературного творчества: средняя длина фразы; распределение фраз по числу слов (безотносительно к тому, выражают ли они мудрость или глупость, целомудрие или похабство); распределение частей речи по началам и концам фраз; густота запятых. И еще в этом роде.

Так. И кого же будем сравнивать? Естественно бы: сравнить «автора» и «соавтора» «Тихого Дона», слишком разнородные (по мысли и качеству), взаимоисключающие куски его? Но это было бы ловушкой или гибелью обещающего метода: если будет доказана разность двух потоков, то будет опорочен Шолохов; а если эта разность (очевидная читателю на глаз, на слух, на вкус) не будет обнаружена, то это можно отнести к нечувствительности метода?

Тогда, похуже, сравнить «Дон» со 2-й частью «Целины», на чье авторство еще не заявлено публичных посяганий? Попробовали. Опять конфуз: электронная машина обнаружила «существенное различие стиля и языка» между 1-й и 2-й частью «Целины». Поэтому – вот наука! – трое из четверых исследователей вовсе откинули 2-ю часть! А будем сравнивать «Тихий Дон» как однородное целое с 1-й частью «Целины» и с этим фальшивомонетчиком Крюковым – и докажем, что «не он – отец ребенка», вот и все.

А дальше – самая-то научность: выбрасывать из анализа всю прямую речь, выбрасывать все вопросительные предложения, выбирать страницы из книг с помощью таблицы случайных чисел, – и вся команда добывает в поте лица свои графики, диаграммы, таблицы – и теперь все как надо: Крюков на сколько-то сотых уклоняется. Ура! Отныне установлено с несомненностью, что честный и могучий автор «Тихого Дона» и угодник-халтурщик «Поднятой целины» – одно и то же лицо.

Вот это – научное доказательство! Значит, если карандаш и хлебальная ложка примерно одной длины, то они и суть одно и то же.

Господи, откуда еще нанеслось на искусство это элетронно-счетное злополучие?

Отрывок из очерка А. И. Солженицына «По донскому разбору». Впервые напечатано в журнале «Вестник РХД», № 141, 1984.

Читайте также статьи Солженицын о Шолохове и Солженицын о «Поднятой целине».