Базаров, герой тургеневского романа «Отцы и Дети», представляет собою тип «нигилиста». Он сурово и страстно отрицает все, чему поклонялись «отцы», т. е старшее поколение Он – демократ по происхождению и по взглядам, – враг аристократизма, враг дворянства, хотя и мужика идеализировать он тоже не станет. Он вообще отрицает всякий идеализм, метафизику и существование «принципов» – все сводит к физиологии, к физической жизни: «принципов вообще нет, – говорит он, – а есть ощущения». Крайний материализм XVIII в. Гольбаха и Ламетри словно воскрес с новой силой в речах этого русского студента.

Твердо стоя на своей крайней точке зрения, Базаров отрицает все, кроме экспериментальной (основанной на опытах) науки. Так он решительно отвергает любовь, как какое-то идеальное чувство:

«любовь в смысле идеальном он называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства, или болезни, и не раз выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом Тогенбурга, со всеми «миннезингерами и трубадурами»».

Образ Базарова у Тургенева

«Чепухой», «гнилью», «романтизмом» называет он любовь детей к родителям, чувство дружбы, патриотизм и религию... С насмешкой отзывается он об «искусстве»; «ерундой» называет он сочинения Пушкина, с презрением относится к Рафаэлю, к музыке. «Природа не храм, и человек в ней работник» – говорит он решительно. Демократизм его выражается в том, что он, стоя на своей материалистической, все уравнивающей, точке зрения, отрицает всякое неравенство в жизни, – для него нет разницы не только между «дворянами» и «мужиками», – он не признаёт даже существования «великих людей» и «героев»:

«Все люди, – заявляет он, – друг на друга похожи, как телом, так и душой: у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены, – и так называемые нравственные качества одни и те же у всех; небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди – это деревья в лесу: ни один ботаник не станет заниматься каждой отдельной березой...»

Это грубое, донельзя упрощенное, обобщение, конечно, сплошь неправильно, но оно объясняет нам прекрасно состояние души русского человека, желающего «сплеча» расправиться со всеми остатками старины, – безразлично – темными и светлыми, которые дожили до 1860-х годов. Нигилисты, вроде Базарова, рассуждали так: «были до нас дурные и хорошие люди, происходили злоупотребления и находились люди, обличавшие зло, говорившие, вроде Рудина, пышные речи о служении человечеству, – а жизнь все текла по старому, темная, беспросветная... Не лучше ли сплеча все разрушить, «расчистить место» (слова Базарова) для «новой жизни». Какова будет она, ни Базаров, ни его единомышленники не думали, – они считали своим долгом «разрушить старое», выдохшееся, выцветшее, одряхлевшее, а там – будь что будет»[1].

В этих мыслях в речах чувствуется отчаяние, которое росло в душе нескольких русских поколений, путавшихся в роковом «заколдованном кругу»: самосознание интеллигенции прояснилось, добро и зло определилось, – а борьба во имя «добра» оказывалась бесплодной... И вот, в лице нигилиста Базарова русское общество приходит даже к такому крайнему «пессимизму», что отказывается верить в плодотворность реформ («самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок», – говорит Базаров). Только одно «знание», по мнению Базарова, спасет нас и наш народ.

Что же делает Базаров для такого «спасения»? – Он только желчно и зло говорит – издевается, оскорбляет других: он не служит своим знанием людям и сторонится от них. Едва ли в том, что он посоветовал Аркадию дать отцу на прочтение какую-то брошюру по естествознанию, можно усмотреть серьезное «служение» его своей идее – необходимости распространять трезвое знание среди народов!». Таким образом, перед вами, в лице героя романа не «общественный деятель», а какой-то, опять-таки, «лишний человек» – тот же Рудин, только озлобленный, – пессимист-индивидуалист, у которого смелое «слово» заменяет «дело». Он сам замечает иногда неустойчивость своего миросозерцания и насилует себя, чтобы быть последовательным: вот почему себя он сам называет «самоломанным».

Но не всегда он справляется с противоречиями – они прорываются сквозь крепкие оковы его воли, – и тогда, за его злыми и смелыми словами, виднеется несчастный человек... Отрицая «принципы», – он, тем не менее, говорит: «мы действуем в силу того, что мы признаем полезным, – т. е., другими словами, признает «принцип полезности». Насмешливо относясь к «любви», уверяя всех, что он смотрит на «любовь» только «с физиологической точки зрения», – он влюбляется в Одинцову так, что не в силах вырвать из сердца своего чувства, – даже перед смертью он хочет ее видеть. В отношениях к старикам-родителям, сквозь напускное пренебрежение к ним, проглядывает его нежная, трогательная любовь... Характернее всего расставанье Базарова с другом его, Кирсановым, он прощается с ним, холодный и равнодушный. «И у тебя нет других слов у меня?» – грустно спрашивает Аркадий... Базаров смущается от этого прямого вопроса, и у него вырывается восклицание: «есть, Аркадий, есть у меня другие слова, только я их не выскажу, потому что это – романтизм, – это значит рассиропиться!»

В начале романа Базаров представлен задорным, самонадеянным человеком, который верит в свои смелые «слова», – но жизнь доказывает ему ложь этих слов, доказывает ему, что он заблуждается. Он напрягает все силы, чтобы отстоять свои идеи, – он и себя не щадит, готов отказаться от личного счастья, принести в жертву счастье близких: «решился все косить – валяй и себя по ногам!» – гордо говорит он... Но в конце романа он представлен человеком, обессиленным той упорной борьбой, которую он вел с самим собой.

В ненужности этой жертвы, так как она принесена «ложному богу», – его трагизм, его «донкихотство». И он сознает, по-видимому, это и сам, – и во второй половине романа он представлен пессимистом, разочарованным, измученным духовно человеком. Особенно тяготит Базарова сознание, что в его безотрадной философии чего-то нет существенного... Но он так и не понял, что вся беда его не том, что в нем не было альтруизма, что он среди «живых» людей – одинок и никому не нужен, ни с чем не связан, ни с прошлым, ни с настоящим, ни с будущим, – словом, «лишний человек»...[2]

«Я думаю, – говорит он Аркадию, – я вот лежу здесь, под стогом. Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотное в сравнении с остальным пространством, где меня нет, и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удается прожить, так ничтожна перед вечностью, где меня не было и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке, кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие! Что за пустяки!»[3]

Таким образом, в лице своего героя Тургенев изобразил сильного человека, но заблудшегося. В мировоззрении его вскрыл романист коренные ошибки, а в душе его нашел разлад: «слова» Базарова, оказались «напускными», а сам он – «самоломанным»... Так, устами Тургенева, человек 1840-х годов судил, в лице Базарова, чуждое ему поколение молодежи 1860-х годов за крайности её житейской философии. Он отдает должное этому сильному и честному поколению, но он не обольщается этой силой, видит бесплодность её умствований и сожалеет, что направлена она неверно.