Пессимизм Тютчева. Пессимистические взгляды Лермонтова и Огарева уже носят все характерные признаки философской системы, но субъективизм обоих поэтов помешал им сделаться настоящими «философами», – слишком сильное влияние на них имела еще жизнь, слишком болезненно чутки была они к впечатлениям жизни, чтобы спокойно и трезво разбираться в них и найти философские обоснования своему пессимизму. Если оба они возвысились до того, что источник зла на земле усмотрели не в случайных, временных обстоятельствах жизни, а в самом человечестве, – то дальше этого заключения они не пошли. Тютчев попытался философски обосновать то, что уже чуялось обоими поэтами.

Его нельзя назвать поэтом «мировой скорби», – но он в своих лирических произведениях не раз подходит к вопросам, которые своею неразрешимостью мучили «скорбников», – он спокойно указывает источник этого «зла» и средства одержать над ним победу.

 

Фёдор Иванович Тютчев. Иллюстрированная биография

 

Хаос в человеке. С точки зрения Тютчева, человеческое бытие неразрывно связано с жизнью природы. Человек – это последнее, высшее произведение мирового процесса: внешний свет природы становится в человеке внутренними светом сознания и разума – идеальное начало вступает здесь в новое, более глубокое «тесное сочетание с земной душой». Но вместе с облагорожением всех сил макрокосма (всего мира) в мирокосме (в человеке), – в душе человека яснее, чем в природе раскрывается противоположное свету и ясному сознанию – демоническое начало «хаоса» (В. Соловьев). Отсюда раздвоение человека, – отсюда непобедимость зла в человеке, как «наследие роковое»... Что в природе является мраком, враждебным началом, «хаосом», – то в душе человека является «злом». Даже в любви, открывающей смысл душевной жизни человека, есть эта демоническая и хаотическая основа, – это те страсти, которые иногда темным началом врываются даже в мир идеалов и чистых мечтаний. Вот почему, с его точки зрения, «жизнь душа, сосредоточенная в любви – есть в основе своей «злая жизнь»:

 

Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,
Та жизнь – увы, что в нас тогда текла,
Та злая жизнь с её мятежным жаром
Через порог заветный перешла?

 

Эта «злая жизнь» губит свои жертвы –

 

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!

 

Это – тяжелая любовь Печорина, которая уничтожает в неравной борьбе слабейшего. И если «победы» только увеличивали страдания победителя-Печорина, – то Тютчев страданий не знает: он уверен, что гибель слабейшего неизбежна, – что это – закон природы. Самая любовь ему, как Печорину, представляется «поединком роковым» двух сердец –

 

И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец.

 

Космос (природа) в поэзии Тютчева. Если жизнь микрокосма, даже неизбежное зло этой жизни, мало трогают поэта, то бессознательная жизнь макрокосма, в котором не прояснено ни зло, ни добро, еще менее возмущает душу поэта. К природе совершенно не приложима та нравственная точка зрения, которая человеку позволяет в жизни отделить «зло» от «добра», – в природе царствует великая стихийная жизнь, непроясненная, но величественная, полная движения.

К «природе» Тютчев относится приблизительно так же, как Лермонтов, хотя опять-таки без лермонтовской тревоги и страстности: он вполне сознательно верил в жизнь природы: «и в блеске молодой весны», и в «светлости осенних вечеров», в сверканья пламенных зарниц и в шуме ночного моря – она сама намекала ему на свои роковые тайны».

 

Не то, что мните вы, природа!

 

– говорит он людям, не верящим в её жизнь, – по его словам, природа, –

 

Не слепок, не бездушный лик:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык!

 

Те люди, что отрицают внутреннюю жизнь природы,

 

...не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнца, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах.
Лучи к ним в душу не входили
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили,
И ночь в звездах нема была,
И языками неземными,
Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза.

 

Хаос в природе. Но видимая красота и великолепие природы – лишь «златотканый покров», наброшенный на мир «высокой волею богов», говорит Тютчев в стихотворении «День и ночь» –

 

День – сей блистательный покров,
День – земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов.

 

Но пришла ночь –

 

Пришла – и с мира рокового,
Ткань благодатную покрова
Собрав, отбрасывает прочь.
И бездна нам обнажена,
С своими страхами и мглами
И нет преград меж ей и нами, –
Вот отчего нам ночь страшна!

 

В «ночи» проглядывает «темное начало» бытия вселенной; оно же, бурное и злое, выражается в диком вое ветра, – и тогда душа поэта настраивается на тревожный лад. Он обращается к ветру с вопросом:

 

Что значит странный голос твой,
То глухо-жалобный, то шумный?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке?

 

В этом вое ветра душа поэта слышит «страшные песни» про «хаос древний, родимый», – и родственные ему темные начала души человеческой начинают волноваться: микрокосм начинает сливаться с макрокосмом, – «мир души ночной» с любовью слушает песни ветра про родимый хаос», – и тогда в груди испуганного смертного просыпается жажда слиться с «беспредельным» –

 

О, бурь уснувших не буди!
Под ними хаос шевелится. –

 

– восклицает поэт.

«Хаос, т. е. отрицательная беспредельность, зияющая бездна всякого безумия и безобразия, демонические порывы, восстающие против всего положительного и должного – вот, глубочайшая сущность души и основа всего мирозданья. Космический процесс вводит эту хаотическую стихию в пределы всеобщего строя, подчиняет ее разумным законам, постепенно воплощая в ней идеальное содержание бытия, давая этой дикой жизни смысл и красоту. Но и введенный в пределы всемирного строя, хаос дает о себе знать мятежными движениями и порывами. Это присутствие хаотического иррационального начала в глубине бытия сообщает различным явлениям природы ту свободу и силу, без которых не было бы и самой жизни и красоты. Жизнь и красота в природе – это борьба и торжество света над тьмой, но этим необходимо предполагается, что тьма есть действительная сила» (Владимир Соловьев).

Поэтому «хаос, т. е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты»... Тютчев – великий мастер рисовать такие картины природы, в которых чуется присутствие, или приближение, «хаоса», – или в «страшных песнях» ветра, или в таинственном, бесшумном трепетании зарницы:

 

Не остывшая от зною
Ночь июльская блистала
И над тусклою землею
Небо, полное грозою,
От зарниц все трепетало, –
Словно тяжкие ресницы
И сквозь беглые зарницы
Чьи-то грозные зеницы
Загорались над землею.

 

В другом стихотворении эти бесшумные вспышки зарницы Тютчев представляет в виде беседы, которую ведут между собой «демоны глухонемые».

 

Творчество Тютчева

 

Христианство Тютчева. Подобно тому, как подчинение «хаоса» разумным законам природы дает дикой жизни и смысл, в красоту, – так и в жизни человека победа над злым началом его души и есть единственный выход к свету. И поэт призывает всех примкнуть к Христу, «вождю на пути совершенства», – заменить роковое и убийственное наследие древнего хаоса духовным и животворным наследием нового человека. Признавая «двойственность» своей души, поэт признавал, что в ней торжествуют начала светлые –

 

Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые,
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.

 

Этими «философскими» стихотворениями, конечно, не исчерпывается лирика Тютчева; у него много прекрасных картин мирной природы, – картин, пронизанных светом и теплом: он одинаково чуток к красотам весны, осени и зимы, – утра, дня и ночи[1]. Немало стихотворений его посвящено и жизни его сердца, со всеми его заблуждениями, треволнениями, муками, поэзией, драмой страсти...

Славянофильство Тютчева. Свою точку зрения на жизнь человека и жизнь природы, как на борьбу двух начал, Тютчев усвоил и по отношению к жизни Европы. Видя в христианстве свет, который должен победить прирожденную людям мглу, он из всех народов Европы самым христианским считал русский. Таким образом, он усвоил точку зрения славянофилов и верил вместе с ними, что Россия призвана не только внутренне обновить, но и внешним образом объединить все человечество. Он не говорил, что любит родину – он верил в нее: могущество николаевской России пленило его, как многих других его современников, – вместе с Пушкиным уверовал он в то, что «славянские ручьи сольются в русском море» («На взятие Варшавы»); одно время он мечтал даже о соединении церквей и предсказывал, что в будущем Россия сделается всемирною монархией до Нила и Ганга, с Царьградом, как столицей; причем единство этой монархии должно было поддерживаться не силой, а любовью.

 

Ссылки на другие статьи нашего сайта о творчестве Ф. И. Тютчева – см. ниже, в блоке «Ещё по теме...»