Попытки русских торговцев европеизироваться, надевая модную одежду, нанимая лакеев, или покупая модную мебель, осмеяны Островским в лице купца Гордея Карпыча Торцова в комедии «Бедность не порок» (см. её полный текст, краткое содержание и более подробные содержания отдельных действий: 1-го, 2-го и 3-го). Этот самодур тешит свое самолюбие, заводя различные новшества, удовлетворяя посредством мебели, лакеев и шампанского свою претензию на «образованность». Но это не мешает ему держать весь дом в страхе своей грубостью и самодурством и всячески издеваться над домашними.
А. Н. Островский. Бедность не порок. Краткий пересказ по действиям
Как и Самсон Большов («Свои люди – сочтёмся»), он за свою дочь решает, за кого ей выходить замуж, и слышать не хочет её просьб и жалоб. «Я так приказываю», – кончает он ей свою речь. Перед этим деспотизмом склоняются все: жена не смеет поднять голос в защиту дочери, и дочь, Любовь Гордеевна, покорно говорит: «Я приказу твоего не смею ослушаться». И если в конце концов, счастье дочери и её любимого Мити устраивается, то не по доброте и разуму отца, а опять-таки из самодурства. Обиженный словами богатого жениха Коршунова, Торцов наперекор ему велит ошалелому от неожиданного счастья Мите стать рядом с дочерью Любовью и наречься её женихом.
В комедии «Бедность не порок» есть два лица, в которых автор воплотил положительные черты исконного народного русского типа. Это жена Гордея Торцова – Пелагея Егоровна и брат его, Любим Торцов.
Пелагея Егоровна, наперекор претензиям мужа, преисполнена, любовью к обычаям, песням и забавам старины. Она чувствует родную поэзию старинных песен, затрагивающих в её душе что-то заветное. В её добродушии, приветливости и прямоте по отношению к домашним светятся черты старинной патриархальной жизни. Отсюда же молчаливое её сознание покорности перед волей мужа; но она противится ему, если не во всем, то хотя в его нововведениях и отстаивает старинные обычаи и старую одежду. «Русский-то наш обычай испокон веку живет, – говорит она, – старики-то не глупее нас были».
Эффектная фигура Любима Торцова вызывала бурю восторгов в свое время. Критик Аполлон Григорьев увидел в нем истинное воплощение русского духа. Любим Торцов – натура широкая и свободная, не мирящаяся ни с каким деспотизмом. Он вырвался из затхлой атмосферы отцовского дома, где невтерпеж ему стало, на вольную волю, где и развернулся во всю ширь своей необузданной натуры. Отцовское наследство пошло на разгул, кутежи и попойки. Недюжинные силы, которым не было дано настоящего направления, прежде связанные, перегорели в этих кутежах.
После нескольких лет разгула душу Любима Торцова охватила страстная жажда покаяния, очищения; стал он тосковать, опустился совсем, бродил в лохмотьях, как бродяга. Но и в пьяном, несчастном виде он обнаруживает прямоту, честность и чуткость души. Ему ненавистно самодурство брата, он умоляет его не противиться счастью дочери и Мити. Пьяный и оборванный, он сохраняет достоинство и своеобразную гордость. «Шире дорогу, – восклицает он, – Любим Торцов идет!»
В изображении Любима Торцова значительную роль сыграли друзья Островского – славянофилы из «Москвитянина», но нельзя отрицать в этой фигуре и правдивых жизненных черт, тонко подмеченных художником, – черт глубоко-национальных.
