К первому периоду литературной деятельности А. Н. Островского относятся пьесы, содержание которых взято из жизни купечества и мелкого чиновничества («Свои люди – сочтёмся», «Бедность не порок», «В чужом пиру похмелье», «Доходное место», «Гроза» и др.). Оба эти сословия сложились у нас веками, и черты старинного быта сохранили в большей неприкосновенности, чем «культурная» часть русского общества (высшее дворянство и высшее чиновничество). Эти черты уже в XVIII веке казались настолько своеобразными, что высмеивались и в сатирических журналах, и в комедиях; особенно доставалось «приказным» – этим мелким сошкам чиновного мира, которые плодили «ябеду», – были «сутягами», брали взятки, обкрадывали казну.

 

Александр Николаевич Островский. Учебный видеофильм. Часть 2

 

Основные черты купеческого быта – патриархальный, домостроевский строй жизни, замкнутость и грубость этой жизни, приниженность женщины и самодурство домовладыки, – все это, более или менее, ярко изображалось не раз в русской бытовой комедии до Островского, но ни у кого этот быт не был освещен так широко и глубоко, никто до Островского так серьезно не смотрел в основы этого строя жизни «темного царства». У Гоголя, знавшего хорошо мир чиновный («Мертвые Души», «Ревизор»), купеческая жизнь едва лишь намечалась в самых общих чертах в его «Женитьбе», где он вывел и старозаветное купечество в лице Арины Пантелеевны, молодого купца Старикова и отца Агафьи Тихоновны, с его властной рукой, «в ведро величиной» – и новое, которое уже тянется к дворянству, – в лице Агафьи Тихоновны.

 

 

С любовью обрисовал Островский многие светлые стороны «старозаветного» купечества, – отметил патриархальную простоту и сердечность, связывающую всех, и родных, и служащих, в одну семью, отметил и близость этих купеческих домов к народу, – мировоззрение в этих домах еще чисто народное, развлечения тоже на «народную стать». Но не закрыл глаза Островский и на темные стороны этой жизни, особенное внимание обратив на тот деспотизм, который вытекал из патриархального склада тогдашней купеческой жизни[1].Когда этот деспотизм не смягчался разумом и сердечностью, он обращался в дикое и причудливое «самодурство». Самый термин этот введен в обращение Островским, который в комедии: «В чужом пиру похмелье», устами одного действующего лица, дает такое определение этой черты:

 

Самодур – это называется, коли, вот, человек никого не слушает; ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое. Топнет ногой, скажет: «кто я?» – тут уже все домашние ему в ноги, а то – беда!

 

Чувствуя свою силу не только физическую, но и духовную над обезличенными, приниженными домашними, избалованный сознанием своей силы, «самодур», часто человек, сам по себе, не злой, издевается над всеми, требует отгадать, чего его «нога хочет». «Настасья, – говорит один из таких самодуров жене – смеет меня кто обидеть?» – «Никто, батюшка Кит Китыч, не смеет вас обидеть. Вы сами всякого обидите».

 

 

Такое «самодурство», явление в такой же мере характерное, как «обломовщина», – вырастало у нас веками и лучше всего сохранилось в грубой среде купечества, которое более дворянства сохранило свою самобытность... В меньшей степени и в более смягченном виде такой деспотизм сохранился и в других сословиях: С. Аксаков, в своей «Семейной Хронике», дал несколько образцов этого типа; Гончаров вывел его в «бабушке» («Обрыв»), Пушкин – в Троекурове и старике Гриневе («Дубровский», «Капитанская Дочка»).

Чрезмерное превышение власти одного члена семьи вело к подавлению воли других; на столкновении этих двух сторон построен драматизм большей части бытовых пьес Островского.

Кроме того, в среде купечества его времени обозначилось сильное тяготение к «новшествам», – влияние дворянства, высшей культуры, проникло в это время и в «темное царство», – и вот, появились здесь «новые люди», на первых порах уродливо и смешно воспринявшие основы новой культуры. Столкновение этого уродливого «нового» со «старым» точно также приводило к драматической коллизии (столкновению), которая и легла в основу некоторых комедий Островского.

 

Ссылки на другие статьи о творчестве А. Н. Островского см. ниже, в блоке «Ещё по теме...»

 



[1] Островский особенно близко подходит к С. Аксакову в изображении этой своеобразной русской бытовой черты, оставшейся нем еще со времен старой Москвы.