Шухов в «Одном дне Ивана Денисовича»

За что попал Иван Денисович в лагерь? Он – не дурак, отлично знает: «за то, что в сорок первом к войне не приготовились». Был он взят в плен. Бежал, попал к своим, да по глупости, сказал, что был в плену, а не в окружении. Тогда многие в плен шли. Ему не поверили. Дескать, он тайное задание от немецкой разведки получил, он – малограмотный солдатик! Какое же? Ну, этого ни сам следователь, ни Шухов не могли придумать. Так и решили: задание. «Дали ему десять лет. Тогда давали десятку, потом давали двадцать пять лет. А выпустят ли, когда досидит свой срок? Это не известно. Многим продолжают сроки без суда. Шухов, конечно, надеется, да не очень».

Солженицын. Один день Ивана Денисовича. Краткое содержание. Слушать иллюстрированную аудиокнигу

Об Иване Денисовиче Шухове и в СССР и за границей шел спор в газетах и журналах. Тип очень ярко описан Солженицыным, стоит как живой, а какой он: положительный, отрицательный, или ни то, ни се, ни рыба ни мясо? Шухов разумеется не великий герой, но и не шкурник. Автор особенно подчеркивает чувство собственного достоинства у Ивана Денисовича. Запомнил он хорошо некогда сказанные ему слова бригадира Кузьмина: «здесь, ребята, закон – тайга» – закон джунглей – умри, ты, сегодня, а я – завтра! Гибнет стукач, гибнет опустившийся мисколиз-попрошайка. Разумный работяга может и выжить.

Шухов беззащитен, жилист да не очень могуч, да и не с чего сил набрать. Он имеет и золотые руки: тапочки ли кому сшить, вылатать ли телогрейку, сделать ли из обломка стали ножик, – все может и хочет. «Богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вокруг кучи» валенок, в очереди постоять за Цезаря. Ну, тогда что-то получит с него. Лишнюю, Цезарю ненужную, при посылке порцию, или два кусочка сахара, два печеньица, ломтик колбасы за то, что тайно услужил запрещенным в бараке, а необходимым ножичком.

Все нужно уметь, все подметить, все использовать. Шухов же и плотник, и каменщик, и жестянник. Искренно он любит труд, все заработанное. Читая письма жены, как многие зарабатывают шутя – ковры рисуют по трафарету на всякой рвани, думает про себя: за что не доплатишь, того и не доносишь. Легко, задаром получишь, даром и просадишь. Не лучше ли быть печником? Он и это рукомесло знает. Боится же, что сошлют на поселение, а не дадут ему и после срока воли, и после первой десятки лет «скажут, на тебе еще одну».

Шухову доступно и чувство жалости. Он пожалел и пресмыкавшегося пройдоху Фетюкова; ради детей он, ведь, и от посылок отказался, он и «богатого» Цезаря Марковича: «пожалел от души» Цезаря. Любит он и ловкача юношу Гопчика – своих-то сыновей у Ивана Денисовича не было. Дает печеньице так, просто по доброте, баптисту Алешке, смиренно тихому и неумелому. Деликатный Алешка отнекивается, хоть и голоден и устал. Иван Денисович уговаривает, замечая не без гордости: «у нас нет, так мы всегда заработаем». Но тут твердость, цепкость нужна, глаз расчета. Алешка «неумелец он, всем угождает, а заработать не может». А религия? И говорит Шухов Алешке: «я ж не против Бога, понимаешь. В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад. Зачем вы нас за дурачков считаете, рай и ад нам сулите?.. Сколько ни молись, а сроку не скинут. Так от звонка до звонка и досидишь».

Казалось бы ясно, да сложнее душа человеческая. И слабость и сила, вера и сомнение в разные моменты различны. Знает об этом автор. Вот обыск – шмон. Найдут обломок ножовки у Ивана Денисовича и карцера ему не миновать да и мордобоя может быть. Испуган Шухов и «возносчиво помолился про себя: «Господи! Спаси! Не дай мне карцера!» Спасся, обрадовался и… не возблагодарил Бога, а почему – «некогда было».

Сколько тут правды ничем не приукрашенной! Да, Шухов не смиренный Алешка, кому надо и можно и сдачи даст. Порою от слабейшего и поднос вырвет. Но не предаст, не продаст, и не продастся. Высмотрит как с гущей в котле, какие порции баланды пустой, а где хоть картошинка да сыщется. И работа, просто спешная работа его до беззаветной отдачи увлекает. И на работе он даром «не залупается» (возмущается, бунтует), тянет, сколько может бригаде помогает. Человечен, прост и ясен образ этого русского крестьянина-лагерника. Его и жалеешь и невольно уважаешь.

Кавторанг Буйновский в «Одном дне Ивана Денисовича»

Кавторанг Буйновский. Вокруг Ивана Денисовича кипит и бьется черногрязными волнами кипуче ненужная жизнь лагеря. Лагерники все, все почти попали так, по несчастному случаю, да по воле Смерша или эмгебешников. В стаде зэков есть и из ранее привилегированных морских офицеров – например, кавторанг (капитан второго ранга) Буйновский. Раньше он не знал «жизни без золотых погонов, с адмиралом английским якшался, а теперь с Фетюковым носилки таскает». А вины его нет, разве, что после войны прислали ему англичане подарок «в знак благодарности» за службу на ихнем корабле связистом. Ну и сцапали капитана чекисты. И слышен внезапно голос самого автора: «человека можно и так повернуть и так», и он же так, словно вскользь, о перенапрягавшемся кавторанге, «кто быстро бегает, тому сроку в лагере не дожить – упарится, свалится».

Не падает духом несчастный Буйновский, хоть из сил выбивается. Встретив своего брата – интеллигента – в спор вступает о новой (в газете из Москвы прочли они) премьере режиссёра Завадского. Смотрит на него Шухов и жалеет, а не понимает их разговора, ни слов о кинокартине и о том, что «гении не подгоняют трактовку под вкус тиранов!» Или, что морская жизнь на картине «немножко кукольная». Зато видит Иван Денисович как «с ног уж валится кавторанг, а тянет». Такой мерин у Шухова был. «Шухов-то его приберегал, а потом подрезался он. Шкуру с его сняли». Не так же ли подрезался и Буйновский, отстаивая права свои и сотоварищей, да в ледяной карцер и угодил. Символ этот – мерин, не случайно автор его вспомнил.

Бригадир Тюрин в «Одном дне Ивана Денисовича»

Со зрелым мастерством, чуть слова, чуть жест, немного рассказа и образ бригадира Тюрина врезается в память. От чего перешиблена, искажена навек жизнь некогда бравого отличника-пулеметчика? Видите ли вы, докопалось начальство, что он сын кулака. А кто кулак? – всякий зажиточный хлебороб. Ну не кулак, так подкулачник. (См. Коллективизация в СССР, Колхозы при Сталине.)

Весь рассказ Тюрина сплошная трагедия. И как его без билета и без теплого обмундирования выгнали, и как ночью он братишку увел, чтоб блатным да уркам «на воспитание» отдать, и как прятался как гонимый зверь.

Изумителен язык его поведания о себе. В поезде укрыли его на время студентки в своем купе. Рискнули, доброту показали. Постукивал поезд. Пробегали полустанки, семафоры. Вспоминает юных, неопытных девушек уже матерой бригадир: «на столике у них маслице да фуяслице, плащи на крючках покачиваются, чемоданчики в чехолках. Едут мимо жизни семафоры зеленые…» Как все чужим глазом подмечено, и как зорко и метко о них – семафоры зеленые!

В рассказе бригадира Тюрина есть одна мысль, близкая Солженицыну, мысль об отмщении Бога ли, Судьбы ли злу, злодеям, палачам. Так вспоминается Тюрину, что и злого комиссара и командира полка в 1937 – 1938 годах смолола ежовская мясорубка. И тут вспоминает он изречение, как и долготерпеливый Создатель больно бьет грешников. Эта мысль повторяется об отплате за зло, за богохульство в «Раковом корпусе», мелькает в «Правой кисти», где отплачено тому, кто в 1921 году «состоял в славном –овском губернском Отряде Особого Назначения имени Мировой Революции и своей рукой много порубил оставшихся гадов». Не спит Немезида и «В круге первом».

Старик-лагерник в «Одном дне Ивана Денисовича»

Описана и редко величавая личность Старика, которому сидеть было навечно. Один срок кончил – другой «паяли». Старик – из непримирившихся, особенный и о нем уже не раз Шухов слышал. Интеллигентный, гордо замкнутый. Подглядывает Иван Денисович, как старик и ест с достоинством, чисто, красиво, как не юрит глазами, не смотрит по чужим мискам, а свое что-то видит о чем думает. Описаны и его руки и лысый череп. Образ незабываемо четок и величав в трагизме неподклонности духа и тела среди пригорбленных лагерных спин.

Другие герои «Одного дня Ивана Денисовича»

Читатель почасту останавливается перед неожиданно метким сравнением автора. За столом зэки в своих черных бушлатах «сидят один к одному, как семечки в подсолнухе». Солнце и то разное: на морозище «играет зло», а в теплой конторе через окна – весело. Много их вертится вокруг Шухова и у многих имена не случайно подобраны, во многих спрятан символ. Для настоящего писателя всегда встает тревожно проблема имени, фамилии, прозвища героя. А. И. Куприн мучился как подобрать фамилию для главного героя романа «Поединок». Фамилия не давалась в руки, не мог двинуться и сам роман. Но вот, жена сказала, что заходил «какой-то Ромашев» и все было найдено, тип оформила сущность фамилии. Вот и у Солженицына: подхалим, раскисший Фетюков и есть Фетюк! Злобный надзиратель – волк и по фамилии Волковой; буйный, гордый кавторанг – Буйновский; попрыгун, вертун, жуликоватый паренек – Гопчик: худой да высокий – Полтора Ивана.

Интересно особенное внимание Солженицына к тире для сокращения фразы и изредка для связи, а еще также разделение на фразы для поднятия внимания читателя и для оттенения того, что в живой речи называется мелодикой интонационного единства предложения. Когда речь о почти убийстве Дэра, но все оканчивается мирно, спад напряжения дан во всей его медленности и в графическом разделении фраз:

«И Павло с лопатой пошел вниз

Ме-дленно».

Медленно ложится «Один день» на душу читателя и остается больно жгучим, живучим и долгим воспоминанием. И не в одном Шухове и других горюнах и бедолагах лагеря дело. Сама ритмика фраз, музыка слов своя особая ни с чем не сравнимая – Солженицынская и глубоко русская. «Это настолько жизнь, настолько боль, что, кажется, может остановиться сердце».

По материалам книги Р. Плетнёва «А. И. Солженицын».