Из иностранных произведений особенно большое значение для «Горя от ума» (см. краткое содержание, анализ и полный текст) имела комедия Мольера «Мизантроп». Исследования профессора Алексея Веселовского показали, что образ Альцеста отразился на Чацком: в произведении Грибоедова повторилась, до некоторой степени, история любви главного героя «Мизантропа», Альцеста. Наконец, сходство наблюдается в некоторых мелочах. От таких заимствований комедия Грибоедова, конечно, не сделается несамостоятельной: если заимствована была форма и некоторые детали, то содержание её оставалось все-таки глубоко русским.

Профессор Веселовский указывает, что Грибоедов делал некоторые заимствования для своей комедии не только из «Мизантропа», но и из других комедий Мольера: так рассуждения Молчалина о необходимости всем угождать даже «собаке дворника, чтобы ласкова была» – взято из «Учёных женщин»: «jusqu'au chien du logis il s'efforce de plaire». Выходка Чацкого против европейского костюма напоминает одно место в «Школе мужей». Слова Горича о порочной снисходительности общества к Загорецкому напоминают речь Альцеста к Филенту (акт 1, сцена 1, стих 125-140). Заключительные слова Чацкого: «пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок» – совпадают со словами Альцеста: «chercher sur la terre un endroit écarté où être homme d'honneur on ait la liberté!».

А. Веселовский, прежде всего, отмечает автобиографическое значение главных героев этих двух комедий: и Альцест, и Чацкий – родственные натуры; они отражают, как в зеркале, основные черты своих творцов. «Один из типичнейших меланхолических весельчаков, Грибоедов знал за собой свойственные всем им резкие переходы от взрывов веселости к мрачному унынию – и Чацкий является достойным его отголоском. Если собрать воедино все те презрительные отзывы о людях, порядках, нравах, идеях, которые рассеяны в его речах, то, конечно, составится такая мрачная пессимистическая картина, которая прямо заставить предположить мизантропические склонности в человеке с такими взглядами. А, между тем, этот же страшный обличитель, перед которым ничто не находит пощады, все-таки верит в возможность обновления; не замечая, что таких людей, как он, в современном ему обществе слишком мало, он уже ссылается на дух времени, находит, что нынче свет уж не таков», что теперь «вольнее всякий дышит»; эта доверчивость, представляющая такой контраст с безотрадной оценкой действительности, объясняет и его неукротимую горячность в пропаганде: он отдастся ей не потому только, что его увлекает темперамент, что вообще он не может молчать, но и потому, что его не покидает обманчивая надежда тронуть, наконец, эти окаменевшие сердца».

«Таким в жизни был и Мольер, таков и его герой Альцест, которому он влагает в уста, наряду со страшными проклятиями людям, и слова доверчивости, воодушевления, любви... Для Альцеста еще жива любовь, – он доступен обаянию искренней поэзии – и что важнее всего, он готов к борьбе за право тех людей, которых, вообще, привык презирать».

Кроме того, «в обоих произведениях мы видим, в лице главных героев, развитых и умных людей, доходящих иногда до крайнего пессимизма, резких в своих суждениях и отношениях к людям; их одиночество среди людей скрашивается лишь привязанностью к женщине, которая предпочитает им глупца. Не веря этому вполне, оба они ее идеализируют, прощая ей слабость и надеясь на её исправление. Случайность (у Мольера – находка Альцестом и чтение письма Селимены; у Грибоедова – подслушанные Чацким толки о нем в швейцарской и сцена между Софьей и Молчалиным) открывает им глаза, – последние надежды рушатся, и они порывают все связи с обществом. Сходство плана обеих комедий, в элементарных чертах, очевидно.

Различия сводятся к тому, что протестующей герой в русской комедии принял на себя все характерные черты русской жизни и той эпохи, продуктом которой он был. Различие касается и нравственных сторон характера обоих героев. «Орудием обличительной пропаганды у Чацкого является насмешка, часто легкая и колкая, лишь по временам принимающая суровый оттенок и проникающаяся пафосом. У Альцеста – негодование строгое, улыбка редко показывается на его устах и тон его речей почти везде однороден».

Современной полуобразованной пошлости оба они склонны противополагать старое время – незатейливое, но нравственно чистое, – и сочувствие Альцеста к старинным доблестям (vertus des vieux âges) идет в уровень с теми речами, за которые Чацкий может прослыть старовером».

«Ни Мольер, ни Грибоедов не думали выставлять центральное лицо в своих произведениях безусловно образцовым во всех отношениях, как бы идеальным и по направлению, и по образу действий. Грибоедов заставляет Чацкого сделать довольно умеренную оценку и себя самого, и подобных ему людей: перед нами не всеобъемлющий ум, не цельная натура. Точно так же и Мольер не хочет закрывать глаза на известные слабости своего героя, на излишнюю его горячность и запальчивость, которая разгорается иногда от незначительных поводов».

В отношениях к героиням оба героя тоже несколько схожи: оба, чувствуя холодность дорогих их сердцу женщин, пытаются определить соперника, пользуясь сходными приемами: Чацкий клеймит в присутствии Софьи Молчалина насмешками, удивляясь, чем он мог пленять ее, – то же делает Альцест, осмеивал внешность и приемы Клитандра.

Как противоположность страстному, неуравновешенному Альцесту, Мольер выставил Филента, «представителя сдержанной умеренности и практической житейской мудрости». Нечто подобное Филенту (по крайней мере, по отношению к главной его стороне – «умеренности и аккуратности») нам представится в характере Молчалина, составляющим умышленно резкий контраст с порывистым Чацким». Впрочем, «рядом с Филентом, представляющим собою мастерское и широко задуманное олицетворение "идеи компромисса" царящей испокон века под человечеством, – Молчалин является самой пошлой и мелкой разновидностью этого типа».

Другие статьи о биографии и творчестве А. С. Грибоедова см. ниже, в блоке «Ещё по теме...»