Наташа и Пьер тоже остаются наедине. Наташа в такие минуты разговаривает «так, как только разговаривают жена с мужем, то есть с необыкновенной ясностью и быстротой познавая и сообщая мысли друг друга, путем противным всем правилам логики, без посредства суждений, умозаключений и выводов, а совершенно особенным способом».
Она рассказывает Пьеру о домашних событиях в его отсутствие. Их беседа тоже склоняется на только что бывший в кабинете разговор. «Для Николая мысли и рассуждения – забава, почти препровождение времени, – говорит Пьер. – Вот он собирает библиотеку и за правило поставил не покупать новой книги, не прочтя купленной, – и Сисмонди, и Руссо, и Монтескье. А когда меня занимает мысль, то все остальное забава. Николай говорит, мы не должны думать. Да я не могу. В Петербурге без меня все это распадалось, каждый тянул в свою сторону. Но мне удалось всех соединить. Моя мысль так проста и ясна. Я не говорю, что мы должны противудействовать тому-то и тому-то. Мы можем ошибаться. А я говорю: возьмемтесь рука с рукою те, которые любят добро, и пусть будет одно знамя – деятельная добродетель».
«А Платон Каратаев одобрил бы тебя теперь?» – спрашивает Наташа. – «Он не понял бы. Наверное нет. Что он одобрил бы, это нашу семейную жизнь. Ты не поверишь, какое особенное чувство я к тебе имею после разлуки». Пьер возвращается к главной для него теме: «Все мысли, которые имеют огромные последствия, – всегда просты. Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое». – «А я только хотела сказать про Петю: нынче няня подходит взять его от меня, он засмеялся, зажмурился и прижался ко мне – верно, думал, что спрятался».
Николенька Болконский в это время лежит в своей комнате в темноте, разбуженный страшным сном. Он видел во сне себя и Пьера в касках – таких, которые нарисованы в издании Плутарха. Они с дядей Пьером шли впереди огромного войска. Войско это было составлено из белых косых линий, наполнявших воздух. Они неслись легко и радостно все ближе и ближе к цели. Вдруг нити стали ослабевать, путаться, и дядя Николай Ильич остановился перед ними в грозной и строгой позе, вскричав: «Я любил вас, но Аракчеев велел мне, и я убью первого, кто двинется вперед».
Николенька оглянулся во сне на Пьера, но вместо него уже стоял отец, князь Андрей. Отец ласкал и жалел его. Но дядя Николай Ильич все ближе и ближе надвигался на них. Ужас обхватил Николеньку, и он проснулся.
Николенька в восторге думал сейчас о Муции Сцеволе, который сжёг свою руку. «Отчего же и у меня в жизни не будет того же? Я только об одном прошу бога: чтобы было со мною то, что было с людьми Плутарха, и я сделаю то же. Я сделаю лучше. Все узнают, все полюбят меня, все восхитятся мною».
От подъёма чувств Николенька плачет. «Отец! Отец! Да, я сделаю то, чем бы даже он был доволен…»
Читайте полный текст этой главы романа и его краткое содержание целиком. Для перехода к краткому содержанию следующей / предыдущей главы «Войны и мира» пользуйтесь кнопками Вперёд / Назад ниже текста статьи.
© Автор краткого содержания – Русская историческая библиотека.
