Благородный, великодушный и по-своему честный юноша, Родион Раскольников (см. Образ Раскольникова, Характеристика Раскольникова) под влиянием невзгод житейских затосковал; эта тоска выразилась у него своеобразно, – он не стал жаловаться: он, по его словам, «озлился» – замкнулся в себе; самолюбие его перешло в гордость, надменность.

Скрытный, он все гордо переживал в себе, и эта внутренняя борьба привела его к «ипохондрии», – ненормальному состоянию психики, потерявшей равновесие. Чем более он страдал, тем более уходил от людей, отрывался от них, углублялся в жизнь своего «я», своей личности, «не интересуясь тем, чем все в данную минуту интересуются». В этом отрешении от общественной жизни, её интересов, её правил, предрассудков – рос с каждым днем его «эготизм». «Ужасно высоко ценит себя», – говорит о нем Разумихин.

«Эготизм» и раньше был близок душе Раскольникова. Глядя на массу человеческую, он давно проникся презрением, к «психологии толпы», – к главным основам той «роевой жизни», о которой говорил Л. Толстой в «Войне и Мире». Толпа казалась Родиону жалким стадом, которая идет за вожаком, а сама бессильна что-нибудь сделать. Ему казалось, что она живет стадными чувствами и бездумно верит им, не будучи сама в силах критиковать эти чувства, их проверять...

«Кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот из них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее!»

– так рассуждает Раскольников. (См. также Теория Раскольникова и её опровержение, Крушение теории Раскольникова.)

В этой резко выраженной точке зрения необходимо прежде всего отметить то, что явилось наследием «нигилизма» 1860-х годов. Как и Базаров из «Отцов и детей» Тургенева, Раскольников не признает «принципов», – он отвергает основы, которыми живет «общество». Он не признает обязанностей человека перед Богом и близкими. Они в его глазах – те самые «стадные чувства», которыми живет трусливая толпа, – она выдумала эти «принципы», обезопасила ими свое существование. Но среди этой толпы время от времени являются сильные личности, которые заставляют малоосмысленную массу менять религии, формы правления, устройство быта.

Таким образом, в уме Родиона Раскольникова складывается идея о праве сильной личности, теория крайнего индивидуализма. Он становится на ту точку зрения, которую разбил Л. Толстой в лице Наполеона («Война и Мир»).

«Великому», человеку, который имеет власть над толпой Раскольников в своей теории предоставляет свободу действий. По его словам, если великий человек подчинится законам толпы, то не сделает своего «великого дела». Ради этого дела он имеет право перешагнуть через понятия окружающей его толпы, поставить себя выше неё и условностей её жизни.

Раскольников даже написал целое рассуждение на эту тему. Сам он так вкратце формулирует содержание этой своей статьи:

«Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует... По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия вследствие каких-нибудь комбинаций никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству. Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре. Далее, помнится мне, я развиваю в моей статье, что все… ну, например, хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь. Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы. Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, – более или менее, разумеется. Иначе трудно им выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться».