Женщина – враг. Этот вид любовных отношений воплощен в гениальной «Тамани» Лермонтова. Любовь представлена в этой главе «Героя нашего времени» как опасность, как западня, как смертельный поединок. «Женщина была для Лермонтова лишь деталью борьбы», – Иннокентий Анненский замечает это именно по поводу «Тамани». (См. Печорин и женщины.)

Герой нашего времени. Тамань. Краткое содержание. Иллюстрированная аудиокнига

Героиня повести – женщина без имени. Печорин называет её «русалкой» или – на западный манер – «ундиной».  Она не личность, это только пол, красота.

Сначала она появляется как тень, промелькнувшая в полосе лунного света, затем как голос, прилетающий сверху, потом как одуряющий поцелуй, а в лодке – как оборотень. В этой смертельной схватке загадочная обольстительница теряет для Печорина все очарование пола: «Я скоро заметил, – повествует он, – что уступаю моему противнику в ловкости». Это уже не женщина, это – убийца, преследователь.

В «Бэле» (см. её полный текст, краткое содержание и анализ) Печорин играл жизнью красавицы-горянки, в «Тамани» Ундина играет жизнью Печорина. Она – возмездие за Бэлу. Но в оба эти приключения Печорин вовлечен под влиянием страстей. Он отдается первобытным инстинктам, восклицая: «Да, когда она мне правится?..» – и подчиняется наваждению русалки.

Завлеченный в лодку женщиной со «змеиной натурой», Печорин бросает ее в тяжелые волны, как «Стенька Разин, чествовавший когда-то Волгу персидской царевной», ибо, продолжает И. Анненский, – «красота» для него – «одно из осложнений жизни, одна из помех для свободной души».

В «Бэле» в кавказских пейзажах очевидна художественная полемика с пушкинской прозой, но имя Пушкина не названо. И в «Тамани» Пушкин не назван, но кто же в 1830-е годы не помнил знаменитое, шокировавшее многих критиков лирическое отступление о «ножках» в «Евгении Онегине»?

Поэтому, когда рассказчик-Печорин упоминает о своих предубеждениях насчет женской красоты, то он не только спорит с Пушкиным, но и отдаёт предпочтение новейшей французской романистике в ее более физиологичном подходе к дамскому очарованию. Об Ундине Печорин говорит: «В ней было много породы... порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит юной Франции. Она, т. е. порода, а не юная Франция, большей частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос очень много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки».

Печорин даёт Ундине ещё одно имя – Миньона, заимствованное у Гёте. «...Правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гетеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения; – и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни...».

Имя же «Ундина» ведет к прозаической сказке француза де ля Мотт Фуке «Ундина», которую Жуковский перевел гекзаметром и напечатал в 1837 году.

Ундина в сказке Фуке-Жуковского – дитя моря, существо по своей власти над стихиями воды сверхъестественное, но не враждебное людям, а полное доброты и нежности.

Иногда у Лермонтова есть скрытые цитаты из этой сказки: «Она вдруг прыгнула, запела и скрылась, как птичка, выпугнутая из кустарника». У Жуковского: «Вдруг встрепенувшись резвою птичкой, она подбежала...».

Отношение Печорина к Ундине двоится: он пленяется ее красотой, влюбляется, но в то же время его сразу что-то настораживает в этой чарующей девушке. Однако, «хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное», – страсть победила все его предубеждения...