– Вследствие двух причин к вам зашел, – продолжал говорить Свидригайлов Раскольникову. – Во-первых, лично познакомиться пожелал, так как давно уж наслышан с весьма любопытной и выгодной для вас точки; а во-вторых, рассчитываю, что поможете мне в одном предприятии, касающемся интереса сестрицы вашей, Авдотьи Романовны.
– Плохо рассчитываете, — перебил Раскольников.
– Но что же такого преступного здесь с моей стороны? Преследовал беззащитную девицу гнyсными предложениями? Но тут весь вопрос: изверг ли я или сам жертва? Ведь предлагая моему предмету бежать со мною в Америку или в Швейцарию, я, может, самые почтительнейшие чувства при сем питал, да думал обоюдное счастие устроить!
– Да не в этом дело! – опять перебил Раскольников. – А просто-запросто вы противны, правы ль вы или не правы, с вами не хотят знаться, и гонят вас, и ступайте!
Свидригайлов захохотал:
– Однако ж вас не собьешь! Вы как раз на самую настоящую точку стали!
– Жену вашу, Марфу Петровну, тоже вы уходили? – грубо осведомился Раскольников.
– Нет, апоплексия. Впрочем, я думал некоторое время, не способствовал ли я всему этому нравственно, раздражением. И пришёл к выводу, что – нет. Я ударил её всего только два раза хлыстиком. А Марфа Петровна, пожалуй что, и рада была этому. Ведь история по поводу вашей сестрицы истощилась до ижицы. Марфа Петровна уже третий день принуждена была дома сидеть; не с чем в городишко показаться, да и надоела она там всем со своим этим письмом. И вдруг эти два хлыста как с неба падают! У женщин случаи такие есть, когда очень и очень приятно быть оскорбленною, несмотря на всё видимое негодование. Они у всех есть, эти случаи-то; человек вообще очень и очень даже любит быть оскорбленным, замечали вы это? Но у женщин это в особенности. С Марфой Петровной хлыст я употребил только дважды за семь лет нашей совместной жизни.
Свидригайлов держался очень просто, был откровенен и словоохотлив, но иногда заметно сбивался на задумчивость и рассуждения.
– Мне кажется, что вы хорошего общества или, по крайней мере, умеете при случае быть и порядочным человеком, – вымолвил Раскольников не без любопытства.
– Я ничьим мнением особенно не интересуюсь. Впрочем, к пошлости имею натуральную склонность. В Петербурге у меня много знакомых, но я в этот раз их избегаю. Как этот странный город сочинился у нас, скажите пожалуйста! Город канцеляристов и всевозможных семинаристов!
Он признался Раскольникову, что лет восемь назад много «валандался» в Петербурге, был и шулером.
– Целая компания нас была, наиприличнейшая; и всё, знаете, люди с манерами, поэты были, капиталисты были. Да и вообще у нас, в русском обществе, самые лучшие манеры у тех, которые биты бывали, – заметили вы это?
В конце концов Свидригайлов попал тогда в тюрьму за долги – тут и подвернулась Марфа Петровна, на пять лет старше него. Выкупила из тюрьмы за 30 тысяч, увезла в деревню, сочетала с собой законным браком.
– И всю-то жизнь документ против меня, на чужое имя, в этих тридцати тысячах держала, так что задумай я в чем-нибудь взбунтоваться, – тотчас же в капкан! Чтобы я в деревне не скучал, раза два приглашала за границу. Но я туда уже и раньше ездил, и всегда мне тошно бывало. Вот заря занимается, залив Неаполитанский, море, смотришь, и как-то грустно. Нет, на родине лучше: тут, по крайней мере, во всем других винишь, а себя оправдываешь. И пить мне противно. Я бы, может, теперь в экспедицию на Северный полюс поехал. А что, говорят, Берг в воскресенье в Юсуповом саду на огромном шаре полетит, попутчиков за известную плату приглашает? А знаете: ведь я хозяином порядочным в деревне стал; меня в околотке знают. Книги выписывал.
Свидригайлов вдруг рассказал Раскольникову, скривя рот в странную улыбку, что Марфа Петровна после смерти его как привидение «посещать изволит». Уж три раза приходила.
– Я так и думал, что с вами непременно что-нибудь в этом роде случается! – нежданно для самого себя сказал Раскольников.
– Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая? – подхватил Свидригайлов. – Давеча, как я вошел и увидел, что вы с закрытыми глазами лежите, а сами делаете вид, – тут же и сказал себе: «Это тот самый и есть!».
Он стал описывать подробности того, как являлась ему Марфа Петровна:
– Говорит о самых ничтожных пустяках. Первый раз пришла сразу после похорон. Я сидел, задумавшись, с сигарой, а она вошла в дверь: «Вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня за хлопотами забыли в столовой часы завести».
Уже по дороге сюда, в Петербург, Свидригайлов вышел на станции Малая Вишера, взял кофею – и Марфа Петровна вдруг села подле, в руках колода карт: «Не загадать ли вам, Аркадий Иванович, на дорогу-то?». Он убежал, испугавшись...
– И сегодня в кухмистерской, после дряннейшего обеда – входит вся разодетая: «Здравствуйте, Аркадий Иванович! Как на ваш вкус мое платье?» – «Охота вам, говорю, Марфа Петровна, из таких пустяков ко мне ходить, беспокоиться. Я вот жениться хочу» – «От вас это станется, Аркадий Иванович; немного чести вам, что вы, не успев жену схоронить, тотчас жениться поехали».
Свидригайлов рассказал, как и до этого являлся ему сразу после смерти один дворовый.
– Только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» – он вошел, и прямо к горке, где трубки стоят. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, – вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше не приходил... А вы верите в привидения? – пробормотал он, обращаясь к Раскольникову.
– Конечно, нет!
– Привидения – это, так сказать, клочки и отрывки других миров, – продолжал Свидригайлов задумчиво. – Здоровому человеку их незачем видеть, потому что он должен жить одною здешнею жизнью. Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира. А о будущей жизни вы думали? Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? А вдруг, вместо всего этого будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, вот и вся вечность. И знаете, я бы так непременно нарочно сделал! [См. полный текст монолога Свидригайлова о вечности.]
«Это помешанный!», думал Раскольников про себя. Свидригайлов вдруг рассмеялся:
– Нет, вы вот что сообразите: назад тому полчаса мы друг друга еще и не видывали, считаемся врагами, а эвона в какую литературу заехали! Ну, не правду я сказал, что мы одного поля ягоды?
Наконец он начал говорить о деле.
– Ваша сестрица за господина Лужина выходит, Петра Петровича? Если вы его видели, то конечно сразу поняли, что Авдотье Романовне он не пара. По-моему, Авдотья Романовна в этом деле жертвует собою весьма великодушно и нерасчетливо для... для своего семейства. Мне показалось, что вы очень бы довольны были, если б этот брак мог расстроиться. Не бойтесь, я не хлопочу в свой карман. Давеча я, оправдывая свою любовь к Авдотье Романовне, говорил, что был сам жертвой. Ну, так знайте, что никакой я теперь любви не ощущаю, н-никакой, так что мне самому даже странно это – ведь я еще в Москве воображал, что еду добиваться руки Авдотьи Романовны. Теперь же я собираюсь в дальний вояж и перед ним хотел бы повидаться с Авдотьей Романовной и объяснить, что от господина Лужина не будет ей ни малейшей выгоды. Вместо этого я хотел бы бескорыстно предложить ей 10 тысяч рублей. Они у меня свободны. Не примет Авдотья Романовна, так я, пожалуй, еще глупее их употреблю. Я принес несколько хлопот и неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствую искреннее раскаяние. Кроме того, я, может быть, весьма скоро женюсь на одной девице, а следственно, все подозрения в каких-нибудь покушениях против Авдотьи Романовны должны уничтожиться. А десять тысяч – прекрасная штука.
– Как вы смеете предлагать моей сестре деньги! – закричал Раскольников. – Я не стану передавать ей ваше предложение!
– В таком случае, Родион Романович, я принужден буду добиваться с ней свидания личного, а стало быть, беспокоить. Жаль. Впрочем, вы меня не знаете. Может, сойдемся поближе. Не беспокойтесь, я не надоедлив.
– А вы скоро в путешествие отправитесь, позвольте спросить?
– В какое путешествие? – Только что говоривший о «вояже» Свидригайлов теперь не сразу о нём вспомнил. – Ах, да!.. Ну, это вопрос обширный... Если б знали вы, об чем спрашиваете! (он опять засмеялся). Я, может быть, вместо вояжа-то женюсь; мне невесту сватают. Но с Авдотьей Романовной однажды повидаться весьма желаю. Да, и передайте ей, что в завещании Марфы Петровны она упомянута в трех тысячах. Недели через две-три может получить.
Выходя, Свидригайлов столкнулся в дверях с Разумихиным.
Для перехода к краткому содержанию следующей / предыдущей главы «Преступления и наказания» пользуйтесь расположенными ниже кнопками Вперёд / Назад.
© Автор краткого содержания – Русская историческая библиотека.
