Он не пытался оправдать его никаким «идейным» оттенком, а настаивал, что пошёл на убийство из корысти и по малодушию.

Он полностью сдержал слово, данное Раскольникову во время своего третьего разговора с ним, и нигде не сообщил, что давно имел на Родиона подозрения.

Сведения о том, что Раскольников прежде из последних средств помогал одному бедному и чахоточному университетскому товарищу и отцу этого последнего.

Восемь лет каторги. По тяжести содеянного наказание было довольно милостивым: судьи учли личность преступника.

Он был угрюм, отъединён от других заключённых, равнодушен к плохим условиям острога – и часто грубил самоотверженно последовавшей за ним в Сибирь Соне.

Уязвлённой гордостью. Он поначалу не отрёкся от прежней «теории», и продолжал смотреть на провал своего преступления как на простой промах. Родион стыдился лишь того, что не вынес «решительного шага» и, стало быть, не имел права пойти на него.

Преступления многих из них были гораздо тяжелее, чем у Родиона, но никто не совершал их, как он, «по сознательному убеждению», по вере в право «сильной личности» попирать человеческую мораль. Другие каторжники инстинктивно почувствовали, что Раскольников «в Бога не верует» – и испытывали к нему сильнейшую неприязнь.

Сон о «трихинах», которые вселяли в людей по всему миру уверенность в собственной единоличной правоте. Эта болезнь вызвала всеобщую резню и смертоубийство. Всё человечество должно было погибнуть, кроме нескольких праведников. Сон о трихинах – третья потрясательная грёза Родиона в романе, наряду со снами о забитой кляче и о смеющейся старухе.

Ранним утром, перед работой, на берегу реки, он увидел осунувшуюся после болезни Соню, которая приветливо протянула ему руку. Неожиданно для себя Родион бросился рыдать к её ногам. «Она поняла, что он бесконечно любит ее и что настала наконец эта минута...»

Нет. Раскольников чувствовал обновление всего своего существа, но пока не знал, что новая жизнь достанется ему не даром, что её надо ещё дорого купить, заплатить за неё великим, будущим подвигом. «Тут уж, – пишет Достоевский, – начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, – но теперешний рассказ наш окончен».