Четыре ученые школы, изучавшие народную поэзию, каждая по своему, объясняли образ главного героя русских былин – Ильи Муромца [см. статью Подвиги Ильи Муромца].
1) Представители «мифологической школы» (Афанасьев и Ор. Миллер) в Илье Муромце усмотрели народное воспоминание о «боге-громовнике». «Окованный зимнею стужею богатырь-громовник «сиднем сидит» без движения, пока не напьется живой воды, т. е. пока весенняя теплота не разобьет ледяных оков и не претворит снежные тучи в дождевые, – только тогда зарождается в нем сила поднять молниеносный меч и направить его против темных демонов».
Соловей-Разбойник, по мнению этих учёных, олицетворяет демона бурной, грозовой тучи; его свист – завывание бури. Идолище Поганое – это черная туча, застилающая ясное солнце – князя Владимира. Нужен удар Ильи, бога грома, чтобы рассеять эту тучу.
Илья Муромец и Соловей Разбойник. Краткое содержание былины
2) Историки-славянофилы увидели в Илье «олицетворение дружины земской» – мира-народа, служилой силы, народа-пахаря... Преклоняясь перед добродетелями простого русского народа, – его беззлобием, почитанием родителей, скромностью, бескорыстием служением родине, они увидели воплощение всех этих качеств в Илье (К. Аксаков и Ор. Миллер) – и потому усмотрели в русском богатыре воплощение «идеалов русского народа». Борьба, которую пришлось вести Илье с чудовищами, вроде Идолища Поганого – была ими признана олицетворением вековой борьбы Руси со степью (печенеги, половцы и татары).
3) Школа «заимствования» в рассказах о подвигах и приключениях Ильи указала много общего с рассказами, встречающимися в эпосах скандинавском, германском, кельтском, южнославянском, византийском, иранском, кавказском, киргизском, эстонском. Так, рассказ о чудесном приобретении силы человеком, до тех пор отличавшимся слабостью, встречается и в житиях святых, и во многих скандинавских сагах.
В одной саге (о Тетлейфе Датском) герой, как Илья, – сын крестьянина, долго своей силы не обнаруживал, был запечным лежебокою. Внезапно он получает силу и отправляется в суть. Отец и мать снаряжают его и дают совет не биться с Тидреком и его дружиной (ср. совет странников Илье не биться со старшими богатырями). Кроме того, родители советуют богатырю быть кротким и милосердным, равно относиться к богатым и бедным. Бой героя с Зигурдом-разбойником, кончившийся для последнего неудачею, приводит его в дом Зигурда. Здесь дочь побежденного хочет убить Тетлейфа, как дочь Соловья – Илью.
Исследователи сопоставляют с Ильей и Кралевича Марка (героя сербского эпоса) и также между обоими находят много сходства. Первый подвиг Марка – корчевание поля, второй – битва с Мусой-разбойником, который заложил прямоезжую дорогу. Бой Марка с великаном «Джидовом», который даже не чувствует ударов богатыря, а потом без труда его связывает, напоминает бой Ильи с Святогором. Любопытно также сближение былины о бое Марка и Неды-«джидовина». И в подробностях обе песни соприкасаются: «степи цыцарские», где происходит бой Ильи – это «дороги цесарские» – где бьется Марко. Голову побежденного Жидовина Илья, подобно Марку, приносит к товарищам – ни один русский богатырь, кроме этого случая, не отсекает головы у побежденного врага.
Королевична, с которой встречается Илья, отчасти напоминает собою известную героиню кавказских сказаний – царицу Тамару. Сторонника «восточных» влияний на русский эпос усмотрели сходство между Ильей и Рустамом, персидским богатырем, героем поэмы «Шахнаме». Так, по словам проф. Вс. Миллера, «личность Рустама значительно повлияла на нашего национального богатыря. Как Илья, так и Рустам, вначале были наделены непомерной силой, которая потом уменьшилась наполовину. В минуту опасности, по молитве, им обоим возвращается сила; оба они любят хорошо выпить; при борьбе с противником поднимают его вверх и бросают на землю; и тот, и другой отличаются спокойным мужеством, нестяжательностью, благочестием, великодушием; оба занимают почетное место среди других богатырей и бескорыстно служат отечеству».
Не только в иранском эпосе встречается рассказ о бое отца с сыном, – он встречается и в кавказских сказаниях, и у эстонцев, и у киргизов. Очевидно, у разных народов он сложился еще в эпоху матриархата, когда сын не знал отца и легко мог вступать с ним в бой.
Из приведенных примеров видно, сколько общего нашла школа «заимствований» в русском эпосе с эпосами других народов. Это заставляло тем осторожнее обращаться с народным творчеством, в котором оказалось очень много чужого. Вот почему школа «заимствований» разрушила почти все предположения мифологов и славянофилов.
4) Представителя исторической школы предлагают видеть в Илье Муромце историческое лицо – дядю князя Владимира, Добрыню. Летопись выдвигает этого Добрыню, как руководителя и помощника юного Владимира: он добывает ему в жены Рогнеду, помогает ему управлять Новгородом. Настоящее имя этого дяди Владимира в одних былинах сохранилось (былины о Добрыне), в других заменилось именем другого богатыря – Ильи.
Популярным лицом в старом русском эпосе был Олег, который в малолетство князя Игоря играл при нём ту же роль, что Добрыня при Владимире. Вероятно, поэтому и песни об обоих (Олеге и Добрыне) были сходны до некоторой степени. Оттого возможно слияние старых песен об Олеге с позднейшими песнями о Добрыне. Переход имени Олег в имя Илья возможен. По крайней мере, имя Ilias употребляется в германских и норвежских сагах наряду с Eligas – откуда недалеко до формы Олег (или народной – Вольга). Если это допустить, то, быть может, и двойственные черты в образе былинного Владимира объясняются тем, что в нем слились черты Владимира и Игоря (из песен об Олеге), действительно коварного и корыстолюбивого князя.
Германские саги знают русского витязя Илью (Ilias von Riuzen), с которым связаны довольно близко деяния летописного дяди Владимира: этот Ilias – дядя короля Орнита, добывает ему невесту, выручает из стесненного положения и пр. В норвежской саге «Тидрек-сага» Илиас, – «великий воевода и могучий боец», брат Вольдемара, короля Pulinaland (земля полян или поляков).
О крестьянском происхождении богатыря старые записи былин (до XIX столетия) ничего не знают, – очевидно, «мужиком» Илья сделался сравнительно недавно, – только с тех пор, как героический эпос спустился в крестьянскую среду. Там, в этой среде, образ Ильи был облюбован, – и он сделался крестьянином города Мурома села Карачарова (Ростово-Суздальской области). Самый эпитет «Муромец» тоже позднего происхождения. До XVII в. Илью всегда называли «Муравленином», «Моровлином», «Муровцем», что заставило дореволюционных ученых искать его родину в городах и местечках южной России: в Волынской губернии есть «Моровеск», «Муравица»; в Черниговской губернии – село Моровск, раньше – город Моровийск. Там же, в пределах древнего Черниговского княжества, есть и город Карачев, около которого города протекает р. Смородинная и лежит село Девятидубье. Здесь, по местному преданию, жил Соловей-Разбойник.
Таким образом, судя по более старым песням, можно думать, Илья был сначала связан с Южной Русью, связь же его с Суздальской землёй явилась позднее, когда население с юга отхлынуло на север.
Если это предположение верно, то основы былин об Илье надо искать в песнях о Добрыне, дяде кн. Владимира. Имя Добрыни сохранилось в одних песнях и заменилось в других именем Ильи, так как песни о Владимире и Добрыне слились с старыми песнями об Олеге (Ilias = Eligas = Ольгъ = Вольга) и князе Игоре. Эти русские песни об Олеге-Илье известны были германцам и скандинавам. Потом началось приурочение к русским местностям песен о варяге Ilias и с ними слились песни о каком-то южнорусском богатыре из черниговской или волынской области; затем его связали с Суздальской землей и обратили в муромского мужика. (Такая же метаморфоза произошла с заимствованной итальянской поэмой о Бове-королевиче. Русификация и демократизация обратила, например, герцога Орио – в посадского мужика Орла.)
