Субстанция у Спинозы имеет бесчисленное множество атрибутов, из которых каждый по-своему выражает сущность Бога.Ум человеческий знает только два атрибута: протяжённость и мышление. Космическая субстанция протяженна, и она мыслит; она в одно в то же время есть субстанция всех тел (материя), и субстанция всех душ. Материя и дух не образуют у Спинозы, как в картезианстве, двух противоположных субстанций. Это только два различных способа познавать одну и ту же субстанцию, два различных имени одной и той же вещи. Каждый из атрибутов субстанции относительно бесконечен. Субстанция же абсолютно бесконечна в том смысле, что вне её нет ничего; атрибут же только относительно бесконечен, т. е., бесконечен в своем роде. Протяженность бесконечна, как протяженность, а мышление бесконечно, как мышление, но ни то, ни другое не бесконечно абсолютно, так как рядом с протяженностью стоит мышление, рядом с мышлением – протяженность, не считая атрибутов субстанции, которые нам неизвестны. Субстанция Спинозы, как таковая, есть совокупность всего, что есть. Протяженность, бесконечная, как таковая, не заключает в себе всех существований, так как кроме неё есть бесконечное мышление и образуемые им души. Мышление также не есть вся совокупность сущего, так как рядом с ним существует протяженность и тела.
С первого взгляда кажется трудным согласовать теорию субстанции с теорией атрибутов. Действительно, согласно первой теории, субстанция есть ens absolute indeterminatum («абсолютно неопределенное»). Согласно второй теории, она имеет атрибуты – и даже бесконечное число атрибутов. Итак, Бог Спинозы в одно и то же время является существом, не имеющим определённых качеств, и вместе с тем имеет бесконечное число качеств.
Бенедикт (Барух) Спиноза. Портрет работы неизвестного художника, 1665
Некоторые предполагали, что Спиноза, по примеру неоплатоников и еврейских теологов, отрицающих атрибуты у Бога, понимает под атрибутами не качества, присущие Богу, существу супрарациональному, непостижимому и невыразимому, но те точки зрения, с которых ум, познает Бога, т. е., чисто субъективные, человеческие способы мышления и выражения. Атрибутом в точном смысле, следовательно, будет то, что человеческое понимание приписывает Богу, придает ему, прибавляет, так сказать, к Богу, но вовсе не то, что объективно и реально (или, как сказал бы Спиноза – формально) в Боге. Значит, разум понимал бы субстанцию как мыслящую и протяженную, если бы даже она, не была таковой. Определение, данное Спинозой атрибуту (id quod intellectus de substantia percipit tanquam ejus essentiam constituens) отчасти соответствует такому объяснению. В буквальном смысле оно значит: то, что интеллект познает о субстанции, как составляющее её сущность. Но оно могло бы также значить: то, что интеллект познаёт о субстанции, как будто составляющее её сущность.
Но если бы это второе толкование было верно, то Спиноза не мог бы сказать, что субстанция есть протяженная и мыслящая и еще менее, что мы имеем о ней адекватное понятие. К тому же совершенно бесполезно понимать внешне противоречивые тезисы Спинозы в смысле субъективизма, или отрицания атрибутов для того, чтобы согласовать их, ибо на самом деле противоречие здесь только кажущееся и происходит от недоразумения. Знаменитое determinatio negatio est не значит: «определение есть отрицание», а значит: «ограничение есть отрицание». Называя Бога ens absolute indeterminatum, Спиноза не хочет этим сказать, что Бог, субстанция есть существо абсолютно неопределенное, существо, которое есть ничто, небытие. Напротив, Спиноза хочет сказать, что он – существо, абсолютно неограниченное в своих атрибутах, существо с абсолютно бесконечными совершенствами, существо по преимуществу положительное, конкретное, реальное, т. е. соединяющее в себе все возможные атрибуты и заключающее их в себе все безгранично.
Как будто для того, чтобы предупредить возражения, стороны тех, кто не допускает атрибутов у Бога, кто говорит, что придавать субстанции атрибуты, значит, ограничивать её, Спиноза придает Богу infinita attributa, что в одно и то же время означает бесконечные атрибуты и бесконечное количество их. Таким образом, Бог, субстанция не есть существо, имеющее какие-то определённые атрибуты, что сделало бы из него определённое существо. Он есть существо, соединяющее в себе все возможные атрибуты, всю совокупность бытия. Так как каждый атрибут субстанции образует свой мир (как протяженность образует материальный мир, а мышление – духовный), то из предположения бесконечного количества божественных атрибутов следует заключить о бесконечном количестве иных миров, чем два известных нам мира – миров, которые не материальны и не духовны, которые не ограничены ни временем, ни пространством, но подлежат другим условиям существования, недоступным уму человеческому. Эта мысль дает беспредельный простор воображению и вместе с тем не противоречит вполне разуму. Однако нужно прибавить, что на точном языке infinita attributa всё же означает: безграничные атрибуты, но не бесчисленные атрибуты. Если бы Спиноза остановился на вопросе о том, имеет ли абсолютное какие-либо иные атрибуты, кроме протяженности и мышления, то он, конечно, не употреблял бы двусмысленного выражения. Действительно, его «субстанция» только протяженная и мыслящая, но, как таковая, она бесконечна.
Другое затруднение состоит в следующем: Спиноза отрицает у субстанции разум и волю; с другой стороны он придает ему мышление и говорит о бесконечном уме Бога. Чтобы не видеть в этом двойственном утверждении явного противоречия, нам нужно вспомнить, что еврейская и католическая теология (а также Декарт) отрицает у Бога дискурсивный разум, который, для достижения своих целей нуждается в рассуждении и анализе, и приписывает Богу интуитивный разум, «нус поэтикос» Аристотеля. Особенно следует вспомнить, что Бог Спинозы не «творец природы», но сама природа. Природа действительно имеет свою логику, но логику бессознательную. Паук ткет свою паутину без малейшего геометрического понятия; животный организм развивается, не имея ни малейшей сознательной идеи о физиологии и анатомии; природа мыслит, не зная, что она мыслит. Мысль субстанции бессознательна; это – инстинкт, чудное ясновидение, действующее лучше, чем разум, но, которое все-таки не есть собственно разум. Делая различие между cogitatio и intellectus, Спиноза предчувствовал различие, сделанное Лейбницем, между мышлением и внутренней апперцепцией.
Заслуга метафизики Спинозы, сравнительно с картезианством, состоит в том, что он понял, что мышление и протяженность не предполагают необходимо двух противоположных субстанций. Заслуга эта заключается в плодотворной мысли о консубстанциальности пространства и мышления, мысли, приготовляющей конкретный спиритуализм Лейбница. Утверждать, что одна и та же субстанция может быть в одно в то же время и субъектом мышления и субъектом протяженности, это, по прекрасному выражению Лейбница, значит, не быть в точном смысле ни материалистом, ни идеалистом. Это значит, соединять в один высший синтез то, что есть истинного в этих крайних теориях.
Это не материализм: Спиноза отвергает основное учение материализма, что мышление есть результат движения материи, или, по его терминологии есть модус протяженности. Каждый атрибут субстанции, будучи бесконечен и абсолютен в своем роде, объясняется только через самого себя. Мышление не может объясняться материей и движением (этим положением Спиноза устраняет материализм); с другой стороны, протяженность и движение, т. е., материя не может быть продуктом мышления (этим устраняется идеализм Мальбранша). Но мышление и протяженность, как атрибуты, исключающие друг друга, принадлежат одной и той же субстанции. Рассматриваемые с точки зрения их общей субстанции, дух и материя есть одна и та же вещь (eadem res – «то же самое»). Эти атрибуты субстанции не стоят друг к другу в отношениях зависимости. Материя не выше и не первичнее, духа, но и мышление нисколько не превосходнее протяженности – они равны, так как каждый из них в конце концов есть сама субстанция. Это тождество субстанции, на которое не обратил внимания Декарт, объясняет координацию движений телесных и «движений» душевных в человеке и животном. Одна и та же субстанция, или, лучше сказать, одно и то же существо, раскрываясь в сфере физической и в сфере нравственной, обнаруживается в обеих по одним и тем же законам и следует одному и тому же ритму: ordo idearum idem est ac ordo rerum («порядок вещей тот же, что порядок идей»).
