Мистицизм (от греческого слова «mysterium» – тайна) обозначает стремление к такому постижению сверхчувственного и божественного при помощи внутреннего созерцания, которое ведет к непосредственному соединению человеческого духа сбожеством и со сверхчувственным миром. Это течение, которое придаёт религиозному чувству первенствующее значение в сравнении с исполнением внешних обрядов и ритуалов. Везде, где чрезмерно сильная религиозная потребность находит свое удовлетворение без внутреннего противовеса со стороны ясного мышления, которое тем или другим путем пыталось бы отдать себе отчет в содержании религиозных верований, там существуют и психологические поводы для возникновения мистицизма. Поэтому нет почти ни одной формы религии, между адептами которой мистицизм в том или ином виде не нашел бы себе места.
Самым древним местом рождения мистицизма является Восток: письменные памятники индийских и староперсидских религий, равно как философия и поэтическое творчество этих народов, богаты мистическими учениями и взглядами. На почве ислама также возникли многие мистические направления, наиболее известное – суфизм. На почве иудаизма то же мировоззрение развивали каббала, саббатианство, хасидизм. Светлый и ясный народный дух греков, устремленный на земное, и практически разумный дух римлян не были благоприятными моментами для доставления мистицизму широкого влияния среди этих народов, хотя и здесь в религиозных обычаях и воззрениях мы находим мистические элементы (см., например, Элевсинские мистерии). На почве античного язычества мистицизмразвился только под влиянием восточных воззрений в тот момент, когда культурные элементы античной жизни вступили в борьбу с христианством. Это совершилось благодаря неоплатоникам, Философы этого направления и между ними первый – Плотин, противопоставили христианскому понятию откровения непосредственное созерцание божественного, делающегося доступным человеку в состоянии так называемого экстаза, выводящего человека за пределы обыкновенного эмпирического сознания. И в нравственном отношении они считали высшею целью духовной жизни – погружение в глубину божества, причем позднейшие неоплатоники полагали, что это соединение с божеством может быть достигнуто при помощи внешних действий, путем применения таинственных формул и церемоний.
Не только благодаря влиянию восточных воззрений и учения неоплатоников, но также и в силу простого повышения религиозного чувства, мистицизм проник и в христианскую церковь. Уже в III столетии высказываются мысли о мистическом значении священного писания, между тем как около этого же времени аскетизм и зарождавшееся монашество со своею тенденцией к возвышению над потребностями чувственной природы представляют практическую сторону этого мистического направления. В систематической форме христианская мистика (мистическая теология) получила свое выражение в V столетии в сочинениях, приписываемых Дионисию Ареопагиту. Согласно развиваемым здесь мыслям, источником мистического познания является божественная милость, таинственное и непосредственное воздействие Бога на человека.
Эти сочинения приобрели влияние в особенности начиная с 12-го столетия, и в течение 13-го вплоть до 15-го века мистицизм является как противовес схоластике, не могшей, конечно, удовлетворить религиозного чувства своими, большею частью, бесплодными тонкостями на почве слов и понятий. Следует прибавить, что развитие церкви в средние века привело к тому, что религиозная жизнь и форма культа все более и более принимали внешний характер, а католическая церковь перенесла даже центр тяжести своей деятельности в политику. Наряду с этим, не без влияния осталось и то чувство глубокой религиозной неудовлетворенности, которое пробудилось со времени крестовых походов. Таким образом, стремление к чистому, самостоятельному и непосредственному удовлетворению религиозного чувства все в большей степени прокладывало себе путь – например в деятельности святого Франциска Ассизского.
Отречение святого Франциска от земных благ. Фреска Джотто, 1297-1299 гг.
Ни в какой стране, однако, это движение не приняло таких обширных размеров и не нашло такого сильного выражения своей глубокой религиозности, как в Германии. Немецкая мистика явилась матерью Реформации, она развила те мысли, из которых эта последняя черпала свои силы. С необыкновенною ясностью основные мысли немецкой мистики получают свое выражение уже у первого её крупного представителя Мейстера Экхарта. Вкратце, воззрения немецкой мистики сводятся к следующему. Цель познания составляет для неё человек в своем тожестве с божеством. В той мире, в какой душа познает Бога, она сама является Богом, и познает она Его в той степени, в какой она уже есть Бог. Но это познание не есть разумное мышление, а вера; в нем Бог как бы созерцает самого себя в нас. Здесь находит также свое выражение старая мысль, возникшая еще на Востоке, что индивидуальность есть грех. Отречение от своей личности, от своего знания и своей воли и чистое созерцание Бога составляют высшую добродетель: все внешние дела – ничто, существует одно только «истинное дело», внутреннее дело, – отдать самого себя, свое «я» Богу. В этой системе мыслей скрыто замечательное внутреннее противоречие: будучи обязаной своим происхождением индивидуализму, немецкая мистика направляет свою проповедь против него же. Однако, уже Мейстер Экхарт понимал, что с подобными принципами возможно религиозно чувствовать и созерцать, но немыслимо религиозно и нравственно действовать. Он, поэтому, вынужден был допустить и внешнюю деятельность, хотя единственная задача и заключалась здесь в том, чтобы религиозная сущность души просвечивала сквозь внешние действия, как искра божественной деятельности. Эти действия остаются для него, таким образом, только внешним символом настроения.
Мысли, развиваемые Экхартом, нашли себе повсюду отголосок и скоро (в XIV столетии) распространились в Германии, Швейцарии и Нидерландах. Так возник, например, в Базеле «союз друзей Бога», мистическое общество, во главе которого стоял сожженный впоследствии Николай Базельский. Это было движение, которое, как все крупные события религиозной истории, захватило низшие слои народа и было самым тесным образом связано с выражением социального недовольства. Иоганн Таулер, ученик Экгарта, знаменует поворот от первоначально чисто созерцательной, монашеской мистики своего учителя к практической мистике: он проповедовал, что в истинном христианстве дело идет только о подражании смиренной и проведенной в бедности жизни Христа. Чем более мистика становилась народным движением, тем более теория стушевывалась перед жизнью, и мистика становилась практической. Своим стремлением к чистой вере, своим пренебрежением к церковному знанию и культу мистика находила всё более широкое распространение среди народа и вызвала то религиозное брожение, из которого должна была в конце концов возникнуть Реформация.
В период самой Реформации всеобщее возбуждение умов и неудовлетворенное стремление к более глубокому познанию Бога и мира повело к мистическим фантазиям и в области знания. Представителями этого процесса брожения, в котором пестро перекрещиваются между собою теософические измышления с верою в алхимию и астрологию, спекулятивное глубокомыслие с фантазерством, передовые мысли с самым бессмысленным суеверием, являются, в числе других: Патриций, Парацельс, Гельмонт, Вейгель, Штидель и Бёме. Благоприятно было для распространения мистицизма в Германии также время Тридцатилетней войны, благодаря сопровождавшему его упадку духовных сил.
В конце XVII века, под видом квиетизма, мистицизм нашел себе место во французской католической церкви, как реакция против механического, чисто внешнего почитания Бога. В этом же столетии он нашел себе место во Франции и в области философии, в мистических теориях, возникших из того чувства неудовлетворенности, которое, с точки зрения религиозного интереса, оставляла картезианская философия с её механическим объяснением явлений природы. Из наиболее выдающихся мыслителей в этом отношении является Блез Паскаль, учивший, что самое лучшее, могущее быть познанным человеком, это – Божество и та милость, с какой оно дает человеку искупление, а этого познания достигает не разум, но только чистое и смиренное сердце. Эта мысль была им выражена в знаменитом парадоксе: «Le coeur а ses raisons, que la raison ne connait pas» («Сердце имеет свои доводы, которых разум не знает»).
Весьма богата мистическими сектами была также Англия (квакеры, ангельские братья и т. д.) К более значительным мистикам XVIII столетия принадлежат: Сведенборг, граф фон Цинцендорф, основатель гернгутерской братской общины и т. д. В конце XVIII столетия и в первых десятилетиях XIX века мистический элемент, как реакция против последствий периода просвещения, против трезвого критицизма кантовской философии и светского характера века, нашел себе место частью в поэзии и философии, частью в образовании мистических союзов.
В позднем византийском православии мистическую доктрину выдвигал исихазм. Что касается России, то мистицизма были не чужды уже многие писатели допетровской Руси, как Нил Сорский и др. Около половины XVIII в, в Россию заносится мартинизм и масонство. Выходит много переводных и оригинальных сочинений в масонском духе. Это направление переходит и в XIX век, когда мистицизм получил большую силу даже при дворе, в высших сферах. Совершенно в стороне от этих течений стоял мистик Григорий Сковорода, учивший, что в основе видимого лежит невидимое, которое и составляет сущность видимого, и что человек есть не что иное, как тень сокровенного человека. Из предреволюционных русских философов, держащихся мистического направления, наиболее выдающимся являлся Владимир Соловьев, развивавший ту мысль, что в основе истинного знания лежит мистическое или религиозное восприятие, от которого логическое мышление и получает свою безусловную разумность, а опыт – значение безусловной реальности. Мистический элемент нашел выражение в России также в различных религиозных сектах, как напр., у хлыстов и т. д.
С первого взгляда кажется, что мистицизм неизбежен даже для трезвого мышления, так как всякая религия и всякая философия наталкивается в конце концов на что-либо загадочное, не могущее быть далее объясненным, т. е., другими словами становится лицом к лицу с тайной. Однако, большая разница, признаем ли мы границы человеческого знания и существование тайны за этими пределами, или же будем считать эту тайну разрешенной при посредстве какого-либо чудесного внутреннего или внешнего просветления. Если мистицизм не идет за пределы индивидуального убеждения, то он, как таковой, не приносит большего вреда, если же он ведет к преследованию думающих иначе, к пренебрежению обязанностями деятельной жизни, и, как это нередко бывает, к грубым чувственным половым извращениям, то он имеет крайне пагубное практическое значение.
