В то время как иезуиты принялись хлопотать о церковной унии православия с католичеством, православная церковь в западной Руси была в крайне печальном состоянии.

На высшие духовные места король, не стесняясь ничем, назначал людей, вовсе не способных и не подготовленных к духовной службе. Это были нередко миряне знатного рода, которых в награду за верную службу или какие-либо услуги король назначал епископами, чтобы они могли пользоваться огромными доходами с епископских имений и монастырей. Иные из получавших высшие церковные должности подолгу не принимали даже духовного сана и, оставаясь мирянами, распоряжались церковными делами, словно настоящие епископы. Нередко, вопреки церковным правилам, назначались на высшие духовные места лица, которые были два раза женаты. Бывали случаи, что православные епископы, не стесняясь своим саном, вели семейную жизнь. Жили они в своих замках, как истые магнаты, в роскоши и полном довольстве, не отказываясь ни от каких мирских радостей и наслаждений, держали вооруженных слуг, делали иногда буйные наезды на чужие земли, враждовали и вели войну между собой. На свои епархии смотрели многие из них только как на свои поместья, с которых старались собрать как можно больше доходов... Могли ли подобные архипастыри быть верными блюстителями и защитниками православия? Они своей распутной жизнью и пороками только вводили в соблазн и мирян!..

Плоха была надежда и на низшее православное духовенство: оно находилось в крайнем унижении. Монастырями владыки часто распоряжались как своими хуторами, даже заводили тут себе псарни... Приходские священники, загнанные, беззащитные, терпели всякие насилия и обиды и от владык, и от мирян. Помещики могли сами назначать в своих селах священников и часто смотрели на них, как на своих холопов, держали их, как говорится, в черном теле, случалось даже, что гоняли на свои работы и секли их розгами наряду с мужиками. Все это, конечно, крайне принизило самое звание священника. Дошло до того, что честные и благомыслящие люди даже стыдились вступать в это звание; и пришлось назначать священниками кого попало – порою людей не только невежественных и грубых, но даже нетрезвых и порочных... Это еще более роняло и русское духовенство, и православную церковь в глазах всех истинно благочестивых людей. Мог ли в глазах даже православного пана русский священник, не отличающийся с виду от мужика, с грубыми ухватками, простонародной речью, в толстой одежде, смазанных дегтем чеботах, стать наряду с ловким, изящным ксендзом или иезуитом, высокообразованным краснобаем, приятным и остроумным собеседником?

Многие православные паны начинали уже стыдиться своего православия, которое русские помещики, принявшие католичество, со слов иезуитов стали называть "хлопской (мужичьей) верой". Могли ли невежественные, полуграмотные священники поддержать православие во всей его чистоте и в простом народе? В народной жизни суеверия, древние языческие понятия и верования беспрепятственно сплетались с христианским учением и все более и более глушили его... Католическое правительство относилось к русской церкви с пренебрежением. Иезуиты злорадно указывали на ее захудалость. Многие русские паны легко убеждались их доводами, что "захудалую" церковь только и может спасти подчинение могущественному римскому папе; что только он может очистить и поднять ее на должную высоту; что это дело не под силу византийскому патриарху, жалкому рабу турецкого султана.

В воздухе уже носилась мысль о церковной унии...

Самые ревностные католики, иезуиты, всеми силами трудились над своей задачей; заводили в разных местах свои коллегии и школы, проповедовали не только в церквах, но и на площадях, на рынках – всюду, где было сборище народа, искали везде случая состязаться с православным духовенством, показать свое преимущество над ним, издавали сочинения и распространяли среди православных, чтобы привлечь их к католичеству. В Западной Руси в те времена отцу семейства трудно было не только дать образование своим детям, но даже и найти православного учителя, могущего обучить грамоте да начаткам Закона Божия, – поневоле им приходилось или оставлять детей в полном невежестве, или отдавать их в католические школы, т. е. в руки иезуитам...

В 1586 году вступил на польский престол Сигизмунд III, воспитанник иезуитов, готовый на все для католичества, убежденный, что привлечь всякими способами "еретиков" и "схизматиков" в лоно католической церкви значит совершить святое и душеспасительное дело... Теперь иезуиты могли развернуть все свои силы.

Казалось, победа над православием в западной Руси легка. На деле вышло не то. Духовенство высшее и низшее здесь было неспособно к борьбе; зато миряне выставили сильных борцов за православие; нашлись они и среди могущественных магнатов, и в городском населении.

Как ни сильно было к концу XVI столетия ополячено и обращено в католичество высшее сословие в западной Руси, но все же явилось еще и в его среде несколько ревнителей древнего благочестия, "столпов православия", как называли их. Самым выдающимся и могущественным из них был сын знаменитого гетмана литовского, известного своей победой под Оршей, князь Константин Константинович Острожский. Он был киевским воеводой и владел громадным богатством: родовые земли его заключали до восьмидесяти городов и несколько тысяч сел; сверх того, у него в руках были огромные владения, пожалованные ему в южной Руси. Это был настоящий владетельный князь, превосходивший своим богатством польского короля. Миллионные доходы православного князя Острожского давали ему такую силу, что и король даже побаивался его – он мог по своей воле давать ход и направление всем делам в южной Руси. На Люблинском сейме он согласился на присоединение Волыни и Киевского воеводства к Польскому королевству и этим сильно помог унии. Хотя он был чисто русским, но уже начинал подчиняться польской образованности, говорил и писал по-польски, склонялся одно время даже к иезуитам.

Князь Курбский, московский изгнанник, сильно заботившийся о защите православия, старался всеми силами предостеречь его.

– О государь мой превозлюбленный, – писал он кн. Острожскому, – с кем ты дружишься, с кем сообщаешься, кого на помощь призываешь! Прими от меня, слуги своего верного, совет с кротостью: перестань дружиться с этими супостатами католиками прелукавыми и злыми...

Кн. Острожский, впрочем, и не думал никогда отступать от православия; но он вполне понимал отчаянное положение русской церкви.

– Правила и уставы нашей церкви, – говорил он, – у иноземцев в презрении; наши единоверцы не только не могут постоять за Божью церковь, но даже смеются над нею. Нет учителей, нет проповедников слова Божьего, повсюду частое отступничество. Приходится сказать с пророком: "Кто даст воду главе моей и источник слез очам моим?"

Кн. Острожский глубоко скорбел, глядя на бедствия и нестроения русской церкви и, видимо, искал выхода для нее. Он прислушивался к мнениям образованных иезуитов, сочувственно относился к кальвинистам, потому что находил у тех и других то, чего недоставало православным: он с уважением указывает на школы, типографии, на высокую нравственность и образованность пасторов и горько жалуется, что всего этого нет у православных. Деятельность его направляется именно к тому, чтобы восполнить все эти недостатки. Он заводит у себя в Остроге типографию. Здесь была напечатана в первый раз Библия на славянском языке. Много труда и расходов стоило кн. Острожскому разыскать для этого издания списки греческие и славянские по разным монастырям. Появление в первый раз полной славянской Библии было настоящим событием в русской церковной литературе. Затем из Острожской типографии вышел целый ряд богослужебных книг и разных сочинений в защиту православия. Из последних особенно важна книга "О единой истинной и православной вере и святой апостольской церкви", написанная острожским священником Василием, напечатанная в 1588 г. Это сочинение служило ответом на известную книгу католика Скарги и указывало православным, как следует отвечать на упреки и внушения католиков. В 1580 году Острожский основал в Остроге главную школу, послужившую образцом высших учебных заведений на Руси; ученый грек Кирилл Лукарис был призван руководить этим училищем. Сверх того, князь Острожский завел еще несколько училищ в своих владениях. Таким образом, могущественный ревнитель православия старался приготовить православную церковь к борьбе, вооружить ее тем духовным оружием, которого ей недоставало, – именно просвещением. Оно одно только и могло спасти православие.

Кроме кн. Острожского, видным защитником русской церкви от католичества был упомянутый уже кн. Курбский, ученик Максима Грека, отдавший на защиту православия все свои силы и средства. Он вел переписку с западнорусскими панами, предостерегал их от увлечения протестантством и католичеством, писал послания горожанам, советовал им не спорить о вопросах веры с католиками и еретиками, которые искусны в прениях и доказательствах, а учиться больше из св. книг. Он сам уже стариком выучился латинскому языку, переводил поучения Златоуста и проч.

Замечателен также как ревнитель православия Скумин-Тышкевич, богатый и очень влиятельный человек. Он тоже употреблял все усилия, чтобы отстоять православие в борьбе с католиками.

Но для православной церкви еще важнее, чем отдельные, сильные покровители, или патроны, как их звали, оказались братства; так назывались общины, которые уже издавна учреждались при церквах из прихожан с целью заботиться о благосостоянии их, об устройстве церковных празднеств и пр. С конца XVI столетия чем более грозит опасность православию, тем сильнее становятся и братства. Они заводятся во всех важнейших городах, берут на свою обязанность покровительство (патронат) над церквами и монастырями, устраивают на свои средства больницы, богадельни, училища. Иные братства достигали очень большой силы, особенно замечательно из них – львовское (в гор. Львове, в Галиции). Патриарх антиохийский Иоаким во время проезда своего чрез Россию (1586 г.) дал Львовскому православному братству большие права: право искоренять всякое бесчиние в церкви, наблюдать над священниками, обличать самих епископов, если они будут уклоняться от православия или от христианской нравственности, даже право отлучать недостойных от церкви... Львовское братство завело у себя больницу, типографию и школу и своим вмешательством в церковные дела очень стеснило даже львовского епископа; по образцу львовского заведено было Троицкое братство в Вильне и др. Эти братства заботились о просвещении народа, о том, чтобы приготовить достойных учителей православной веры и благочестия. Устраивались училища, о каких прежде русские и не слыхивали, – обучали уже не только славянской грамоте, но и языкам: греческому, латинскому и польскому, а также грамматике, красноречию и проч.

Но в то же время не менее ревностно работали иезуиты, старались всякими способами показать превосходство латинской (католической) церкви, вызывали православных на состязания, распространяли свои сочинения среди них, чтобы привлечь их к католицизму. Особенно усердно трудился известный иезуит Антоний Поссевин; он издал на русском языке множество католических катехизисов... Страсти в борьбе начинали уже разгораться. В иных местах католики стали даже творить грубые насилия православным, пользуясь тем, что высшие пастыри православной церкви вовсе не заботились о ней; понятно, как трудно было при этом мирянам, ревнителям православия, охранять его.

Вот небольшое послание галицко-русских дворян к киевскому митрополиту Онисифору (14 февр. 1585 г.), которое ярко рисует печальное положение православной церкви.

Сообщив о дерзких выходках и обидах, какие творили католики православным во Львове, желая им навязать новый календарь (григорианский), дворяне пишут:

"Что сказать о поругании католиками св. крестов, об отобрании колоколов и отдаче их жuдам? и ты еще сам даешь открытые листы на помощь жuдам против церкви Божией, к потехе их, к большему поруганию нашего св. закона... Какие при том совершаются опустошения церквей! Из них делаются иезуитские костелы; имения, что были даны церкви Божией, отдаются костелам. В честных монастырях, вместо благочестивых игуменов и братии, живут игумены с женами и детьми, владеют и правят церквами Божиими, из больших крестов делают малые, совершают святокрадство и делают себе пояса, ложки, сосуды... Но что еще прискорбнее – ваша милость сам один поставляешь епископов без свидетелей и без нас, братии своей, чего и правила вам не дозволяют, и возводятся в великий епископский сан люди негодные, которые к поруганию св. закона занимают епископские места, живут без всякого стыда... Мы по своему долгу предостерегаем вашу милость и молим, и просим: Бога ради осмотрись, вспомни святых твоих предместников, митрополитов киевских, и возревнуй их благочестию. Не прогневайся на нас: нам жаль души твоей; ты за все должен дать ответ Господу Богу".

Из этого послания видим, что многие недостойные пастыри православной церкви своими пороками и нерадением вредили ей не меньше прямых врагов.

Когда в 1589 году константинопольский патриарх Иеремия на возвратном пути из Москвы посетил западную Россию, к нему со всех сторон от православных мирян были поданы жалобы на церковные беспорядки, на злоупотребления и пороки епископов. Патриарх удалил недостойного митрополита Онисифора и по желанию мирян посвятил на его место Михаила Рагозу. Это был человек, казалось, вполне нравственный, но слабый, неспособный к решительным действиям, к борьбе. Не такого митрополита нужно было в то бурное время... Патриарх, как видно, понимал это и назначил ловкого и деятельного епископа луцкого Кирилла Терлецкого своим наместником (экзархом) в западной России с правом наблюдать за епископами, низвергать недостойных. Львовскому братству патриарх придал еще больше силы; он дал ему новые права: печатать всякие книги – и церковные, и школьные, заведовать училищами, избирать и удалять от должности своих священников. Патриарх убеждал православных устраивать братства, сам благословил новое братство виленское, которое открыло школу и получило право печатать всякие книги.

Мало доброго вышло из распоряжений патриарха. Одно то, что он принимал от мирян жалобы на епископов и придал в ущерб им силу братствам, возбудило большое неудовольствие в среде высшего русского духовенства. Довольных почти не было. Вновь поставленный митрополит Михаил был обижен тем, что патриарх лишил его всякой силы, назначив своим наместником Кирилла Терлецкого, а этот, метивший в митрополиты, недоволен был тем, что высший церковный сан достался не ему. Львовский епископ Гедеон Балабан негодовал на усиление львовского братства, с которым он давно уже враждовал. Выбор главных лиц был тоже неудачен. О слабом Михаиле говорить нечего – он был митрополитом только по имени. Кирилл Терлецкий, хотя и умный и ловкий, вовсе не годился в блюстители гонимой католиками православной церкви. Это был скорее хороший управитель церковных имений, чем архипастырь; по образу жизни, по привычке к самоуправству он походил больше на богатого пана, чем на духовное лицо. Едва патриарх назначил Кирилла экзархом, как получил множество жалоб, обвинявших его в наездах, буйстве, безнравственности, даже в делании фальшивой монеты. Патриарх не знал, как ему и быть. Он поручил митрополиту созвать собор, чтобы устранить церковные беспорядки и низложить недостойных духовных лиц; но многим этот собор был вовсе не по душе, и они всячески замедляли съезд. Патриарх так и уехал, не дождавшись собора.

После его отъезда среди высшего русского православного духовенства пошли толки о том, что зависимость от византийских патриархов тяжела, что они и не думают о благоустройстве русской церкви, а видят в русских лишь овец, которых стричь-то стригут, но не пасут...