При царе Алексее Михайловиче развивались и дипломатические сношения Москвы с иностранными державами.

Московская дипломатия была теснее всего связана с торговыми нациями, как голландцы и англичане. Деятельные, голландские купцы в эту эпоху являются самыми опасными соперниками английских. Они ловко воспользовались известною отменою данных когда-то англичанам привилегий и выступили на передний план во внешней торговле Москвы. Московское правительство отправляло в Голландию послов большею частью с поручением набирать там офицеров и мастеров, закупать мушкеты, карабины, пистолеты, свинец. Пытались и учинить заем у Штатов, но обыкновенно без успеха. Голландские посланцы в Москве хлопотали о какой-либо торговой льготе, об отмене новой увеличенной пошлины на иноземные товары, о дозволении голландцам построить свою кирку в Москве или иметь у себя русскую прислугу, ездить через Россию в Китай и Хиву. Затрагивались и политические вопросы: о союзе против шведов, о помощи полякам против турок; но подобные предложения обыкновенно отклонялись с той или другой стороны. В самом конце Алексеева царствования замечательно голландское посольство Конрада фан Кленка.

В Англии московские дипломаты также нанимали офицеров и солдат. Со стороны англичан видим усердные хлопоты о возвращении им беспошлинной торговли и права торговать внутри России; чего они были лишены в 1649 году. Уже Кромвель обращался с такою просьбою к царю, но безуспешно. Сын казненного Карла I, Карл II присылал несколько посольств в Москву, и все они просили о возвращении утраченных англичанами торговых привилегий и о мерах против голландцев. Но Алексей Михайлович непоколебимо стоял на отмене излишних привилегий иностранцам, зная, что наша внешняя торговля уже стояла на твердых ногах. Во время своего изгнания Карл II получил от русского царя вспоможение в количестве 40.000 ефимков (20.000 руб.). Став королем, сумму эту он с благодарностью возвратил; но отвечал отказом на просьбу ссудить царя известною суммою, ссылаясь на разорение государства от междоусобной войны.

Карл II отправил в Москву своего дипломата графа Карлейля с пышной свитой на двух кораблях. В свите его, по-видимому, находился и Гебдон, состоявший прежде в русской службе по иностранным поручениям. Во второй половине августа 1663 посол пристал к Архангельску; затем поплыл до Вологды; а отсюда в январе 1664 на санях через Ярославль поехал далее, и 6 февраля имел торжественный въезд в Москву. Последовали обычные царские приемы и переговоры. Тщетно Карлейль добивался возвращения прежних привилегий английским купцам. После почти пятимесячного пребывания в Москве он отправился в Швецию и Данию, недовольный русским правительством, и сам оставил неблагоприятное впечатление своей надменностью и сварливостью. Он не принял обычных царских подарков и заставил нести их назад на том основании, что миссия его осталась безуспешною. Царь даже посылал в Лондон жалобу на поведение этого посла. Посольство Карлейля замечательно тем, что кто-то из его свиты сделал описание его пребывания в России. Там находим много любопытных подробностей о царском дворе, московских обычаях и т.п. Это – ценный источник по русской истории XVII века. Спустя года три с половиной, к Алексею Михайловичу от Карла II явился кавалер Иван Гебдон (сын названного выше) с тем же ходатайством о возвращении торговых привилегий английским купцам и о высылке из России купцов голландских, но также безуспешно. А в 70-х годах Карл II, подобно Голландским Штатам, отвечал отказом на просьбу Алексея Михайловича подать помощь полякам против турок.

Наиболее частые дипломатические сношения происходили с соседними Польшей и Швецией, вследствие возникавших иногда с ними войн и столкновений. Эти неприязненные шведо-польские отношения повели некоторое сближение Москвы со знаменитым «великим курфирстом» бранденбургским Фридрихом Вильгельмом; последний в качестве прусского герцога добивался полной независимости от Речи Посполитой и должен был бороться со шведами, которые расширяли свои владения на южном Балтийском побережье. В конце царствования Алексея Михайловича, когда шведы и бранденбуржцы вступили в войну, великий курфирст отправил в Москву посланника Скультета с предложением тесного союза; советуя царю вернуть русские области у Финского залива (1675). Но московская дипломатия, руководимая Матвеевым, уклонилась от войны со Швецией. Вследствие опасности от шведов Дания также искала сближения с Москвою, стараясь при всяком удобном случае возбуждать его против Швеции. Во время нашей войны с нею был даже заключен род союза. Но, вопреки условию, датчане ранее нас прекратили войну. (В эту эпоху на почве Балтийского вопроса ясно обозначилась будущая коалиция Руси, Дании и отчасти Польши против Швеции, т.е. Великая Северная война). От вассала Польши, герцогом курляндского Якова, Московское правительство в военное время требовало не давать помощи полякам и даже склоняло его перейти под русскую зависимость. Герцог же хлопотал, чтобы царь во время войны с поляками и шведами не вторгался в Курляндию.

Польско-шведские отношения, с прибавлением турецких, служили главным предметом посольств, которыми менялись Московский царь с Австро-Германским императором. Ведя почти постоянную и борьбу с Оттоманами, Венский двор не раз обращался за союзом в Москву. Во время нашей войны с поляками за Малороссию цесарь Фердинанд III посредничал в примирении обеих сторон; для чего приезжали в Россию его послы де-Аллегретис и фон-Лорбах. Но их участие в этом примирении было для нас невыгодное; они держали сторону поляков, помогали им втянуть нас в войну со шведами и коварно поддерживали виды царя на избрание польским королем. Фердинанд III в начале 1657 тайно посылал к Хмельницкому, убеждая его отстать от Москвы и предлагая помирить его с Польшею. Но преемник Фердинанда Леопольд I продолжал дружественные дипломатические сношения с Алексеем Михайловичем, и во время его второй войны с поляками отправил в Москву посольство Августина Мейерберга, чтобы предложить посредничество для примирения с Польшею и склонить царя к союзу против Турции. Это посольство около года прожило в Москве (1661 – 1662) и уехало без успеха. Но оно было успешно в историко-описательном отношении. Некоторые иностранные послы оставили записки, которые служат любопытным источником для Русской истории; в XVII веке наиболее ценные, после Олеария, принадлежат именно барону Мейербергу. Его «Путешествие в Россию» снабжено многими рисунками с видами русских городов, сел, церквей, изображениями лиц разных сословий.

В 70-х годах, когда Польша подверглась большой опасности от турок, оживились и переговоры о союзе против них, и от Леопольда (в 1675) прибыли в Москву послы Боттони и Гусман. Переговоры их послов окончились лишь предварительным трактатом.

Расцвет Кремля. Всехсвятский мост и Кремль в конце XVII века. Художник А. Васнецов

Наши дипломатические сношения при Алексее Михайловиче обнимали уже почти все западноевропейские страны. Из Москвы ездили посольства во Францию и Испанию (стольник Потемкин), в Венецию (стольник Чемоданов), во Флоренцию (дворянин Лихачов) и в Рим (майор Менезиус). Этим положено было начало участию России в европейской политике. Например, Москва пыталась хотя и тщетно заступиться за Голландию перед Людовиком XIV. На востоке она имела дружеские пересылки с персидским шахом, особенно по делам торговым, и даже была попытка войти в сношения с Великим Моголом Индии. В конце этого царствования в Москве иностранные послы составили почти целый дипломатический корпус, с присущими ему взаимными интригами и стараниями направлять в своих интересах московскую политику. Некоторые государства уже имели здесь постоянных резидентов, как Дания (Магнус Гоэ, интриговавший в пользу разрыва Москвы со Стокгольмом) и Польша (Павел Свидерский); а при польским дворе находился русский резидент (стольник Тяпкин). Для своих заграничных посольств и вербовок Московское правительство пользовалось отчасти иноземцами, состоявшими в его службе. Таковы: Виниус, Марселис, Фан Сведен, Гебдон, Менезиус, Спафарий. Но большею частью снаряжались посольства из коренных русских, которые могли ближе знакомиться с европейской культурой, хотя и были стеснены в заграничном образе жизни строгими правительственными инструкциями и родными предрассудками. Любопытны их посольские отчеты, дошедшие до нас в значительном количестве.

Посольские и дипломатические обычаи при Алексее Михайловиче наблюдались те же, которые мы видели при Михаиле Федоровиче. Те же проезды под надзором пристава от границы до столицы, те же торжественные въезды и царские приемы и то же пребывание на Посольском подворье под строгим присмотром московских приставов. Едва ли не главную заботу при сношениях с иностранцами составляло наблюдение полного царского титула. Особенно по сему поводу часты были споры с поляками, которые старались умалять царское достоинство. В Польше нередко появлялись пасквили, изрыгавшие хулу на царя и Московское государство. Москва иногда требовала от Польского правительства жестоких наказаний для оскорбителей государевой чести; но при польской распущенности такие требования оставались тщетными; зато сии оскорбления имели немалую долю значения в войнах Москвы с Польшею.

Русское правительство иногда пыталось печатно опровергать распространяемые за границей неверные известия. После поражения под Чудновом и пленения В.Б. Шереметева за границей изображали это событие в освещении очень невыгодном для России. К нашему резиденту в Голландии, иноземцу Гебдону, было послано из Приказа Тайных дел для распространения за границей довольно правдивое изложение дела с указанием на измену Юрия Хмельницкого и польское вероломство.

С великими державами московская дипломатия старалась держать себя на равной ноге, а от малых государств требовала почтительности. Несмотря на дружественные пересылки с курфирстом бранденбургским Фридрихом Вильгельмом, Алексей Михайлович остался недоволен его манерой держать себя и предписал своему посланнику (в 1656), чтобы во время аудиенции курфирст «противу царского именования и титула встал и шляпу снял и царскую грамоту принял бы стоя, без шляпы», в противном случае грамоты ему не отдавать. «А что мы, великий государь, – говорилось далее в наказе, – про курфирста спрашиваем, сидя в шапке, и вам бы говорить, что мы, государь великий и преславный и помазан от Бога… а ему, курфирсту, про нас, великого государя… и говорить стыдно».

Московские дипломаты в иностранных государствах обнаруживали там иногда грубость нравов, жадность к подаркам, пристрастие к крепким напиткам. Во вторую половину царствования в состав посольств часто помещались подьячие из Приказа Тайных дел, которые надзирали за поведением послов и доносили обо всем государю. Таковые же подьячие вводились в походную канцелярию при воеводе, отправлявшемся на войну, чтобы смотреть, не будет ли он чинить притеснения ратным людям.

По материалам книги Д. И. Иловайского «История России. В 5 томах. Том 5. Отец Петра Великого. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники»