Избрание Бориса Годунова на престол
Великая печаль, по словам летописи, была в Москве 6 января 1598 года: "Последний цвет Русской земли отходил от очей всех", – умирал царь Федор.
Патриарх Иов и бояре были при нем.
– Кому сие царство и нас сирых приказываешь и свою царицу? – спросил у царя патриарх.
– В сем моем царстве и в вас волен Бог, наш Создатель, как Ему угодно, так и будет, а с царицею моею Бог волен, как ей жить, и о том у нас уложено, – отвечал умирающий.
В час утра 7 января его не стало.
Одно лицо теперь оставалось на престоле – вдова покойного государя, Ирина. Ей спешили присягнуть думные бояре, чтобы избежать междуцарствия.
Утром, когда разнесся по городу слух о кончине царя, москвичи сильно горевали, горько оплакивали его. Добродушного и набожного царя, по словам летописи, народ высоко чтил и любил.
В 9-й день по кончине Федора Ирина изъявила желание постричься. Напрасно челом били ей и умоляли ее святители, бояре и народ не оставлять царства: она была непреклонна, не вняла народным мольбам и постриглась под именем Александры. За сестрой удалился в Новодевичий монастырь и Борис. Теперь во главе государства остался патриарх Иов. Ему принадлежал и первый голос при избрании государя на осиротелый престол.
Когда узнали об отречении Ирины, духовенство и бояре не знали, что делать. Государственный дьяк Василий Щелкалов вышел к народу, наполнявшему Кремль, и требовал присяги на имя боярской думы.
– Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу! – кричал народ в ответ.
Когда же дьяк сказал народу, что уже нет царицы Ирины, а есть инокиня Александра, то в народе раздались крики:
– Да здравствует Борис Федорович!
Среди московской черни было немало доброхотов щедрого Годунова.
Всем собором пошли в Новодевичий монастырь. Патриарх от имени народа молил инокиню Александру благословить брата на царство, а Бориса – принять скипетр.
– Мне и на ум никогда не приходило, – отвечал Годунов, – о царстве, как мне и помыслить о такой высоте?!
По-видимому, самая мысль о престоле пугала Годунова, и он, казалось, решительно отказывается от него, но при этом все-таки прибавлял: "А если работа моя где пригодится, то с боярами радеть и промышлять я рад не только по-прежнему, но и свыше".
Эти слова показывали, что он не боится власти и царских трудов, к которым привык, а страшит его лишь высота царского сана...
Между тем государством управлял патриарх Иов с боярской думой; указы писались от имени "царицы Александры". Патриарх неоднократно упрашивал Годунова и наедине вступить на престол. Уже начинались от безначалия неурядицы. В народе разносилась страшная весть о том, будто крымский хан собирается нагрянуть на Москву.
Патриарх созвал в столицу собор из выборных людей; всего собралось 474 человека: тут были духовные лица, бояре, служилые люди, купцы и горожане. Большею частию выбраны были, по старанию друзей Годунова, его доброхоты. 17 февраля открылся собор. Патриарх, рассказав о пострижении царицы и об отказе Бориса, предложил собору решить вопрос: "Кому на великом преславном государстве государем быть?" Но, не дожидаясь ответа, продолжал:
– А у меня, Иова-патриарха, и у митрополитов, и архиепископов, и епископов, и у архимандритов, и у игуменов, и у всего священного вселенского собора, и у бояр, и у дворян, и у приказных, и у служилых всяких людей, и у гостей (купцов), и у всех православных крестьян, которые были на Москве, – мысль и совет единодушный, что нам мимо Бориса Федоровича иного государя никого не искати и не хотети.
После этих слов собору оставалось только беспрекословно согласиться с патриархом.
20 февраля, после молебствия о том, чтобы Господь даровал православному христианству царя Бориса Федоровича, патриарх снова с духовенством, боярами и народом отправился в монастырь, и опять слезно просили Годунова принять царскую власть.
От Годунова последовал снова решительный отказ. Все были в недоумении и скорби великой.
По совету патриарха, решено было, совершив торжественные молебствия Пречистой Богородице в Успенском соборе, а также по всем церквам и монастырям, идти в Новодевичий монастырь всенародно с иконами и крестами. А с духовенством патриарх тайно приговорил, в случае нового отказа со стороны Годунова, отлучить его от церкви, а самим снять с себя святительские саны, одеться в простые монашеские рясы и запретить по всем церквам службы.
21 февраля крестный ход с чудотворными образами Пречистой Богородицы Владимирской, Богородицы Донской и другими святыми иконами двинулся к Новодевичьей обители. Когда процессия подходила к монастырю, навстречу ей была вынесена чудотворная икона Смоленской Богоматери. Следом вышел и Борис Федорович. Дошедши до образа Владимирской Богородицы, он воскликнул;
– О милосердная царице, мати Христа Бога нашего! Почто толикий подвиг сотворила еси?.. Пречистая Богородица, помолися обо мне и помилуй мя!
При этом он пал на землю и долго орошал ее слезами. Затем, проливая слезы, обратился к патриарху и спросил, зачем он воздвиг святые иконы. Святитель благословил Бориса Федоровича крестом и сквозь слезы сказал ему:
– Богородица с Предвечным младенцем возлюбила тебя... Устыдись пришествия Ея, покорись воле Божией и ослушанием не наведи на себя праведного гнева Господня!..
Годунов молчал и плакал.
Отслужена была обедня. Прямо из церкви в полном облачении патриарх Иов и все духовенство с крестами и образами пошли в келью к царице, били ей челом, долго молили ее со слезами. Народ толпился на дворе. Некоторые из доброхотов Годунова стояли у окон кельи и подавали народу знаки руками, когда кричать, а иные пристава слишком уже усердствовали в пользу Годунова и "пхали людей в шею", заставляя их плакать и вопить.
Царица долго была в недоумении, как поступить. Наконец, обратилась к Борису и сама стала увещевать его.
– Это Божие дело, – говорила она, а не человеческое: как будет воля Божия, так и сотвори!
Тогда Борис с видом глубокой скорби и со слезами воскликнул:
– Господи Боже, Царь царствующих и Господь господствующих! Если Тебе то угодно, да будет святая воля Твоя!
Иов, святители и бояре пали на землю и со слезами радости благодарили Бога, а когда было объявлено народу о согласии Бориса Федоровича, то долго не умолкали радостные крики...
"Богоизбранный царь", как величал Бориса патриарх, побывал во всех кремлевских соборах, кланялся святыне, затем провел весь пост и всю Пасху в монастыре с сестрою.
Первым делом царя было дать приказ собираться ратным силам в Серпухов для отпора крымскому хану (слухи о его намерении вторгнуться в русские владения росли и волновали народ). Сам Борис уехал к войску. Большая рать была собрана под Серпуховом. Щедрость нового царя была безгранична: воевод и знатных людей дарили дорогими парчами, бархатами и шелковыми тканями, воинов – деньгами. В течение шести недель войску давались великолепные пиры под шатрами на серебряной посуде; никогда еще такой благодати воинам не приходилось видать. Убедились они тут воочию, что служить Борису выгодно. Вскоре явились от хана послы с дарами царю: хан желал быть с ним в мире и дружбе.
Так Борису Федоровичу и не довелось показать свою военную доблесть, но богатство и щедрость свою он показал и сердца служилых людей себе покорил. Радовались они, "чаяли и впредь себе от царя такого жалованья".
Когда Борис Федорович возвращался в Москву, его торжественно встречал патриарх с духовенством и народом. В своей приветственной речи Иов сказал Борису:
– Подвиг великий сотворил ты: освободил христианский род от пленения... Услышав о скором твоем ополчении, недруг крымский устрашился и прислал к тебе челом бить...
Таким образом, Борис являлся в глазах народа избавителем русской земли от татарского погрома. Торжественное венчание на царство Борис отложил до 1 сентября – дня сладких надежд и добрых желаний (в те времена новый год начинался с 1 сентября).
Венчание на царство было совершено патриархом в Успенском соборе очень пышно. По окончании обряда царь громогласно при всем народе, наполнявшем собор, воскликнул, обратившись к патриарху:
– Отче, великий патриарх, Бог свидетель тому, что никто в моем царстве не будет нищ и беден.
Затем, взявшись за ворот своей рубахи, прибавил:
– И сию последнюю разделю со всеми!
Велика, видно, была радость царя Бориса, если давал он такие обещания!.. Три дня продолжались народные празднества и придворные пиры. Награды без конца сыпались на царских приближенных. Щедротам царя, казалось, не было ни меры, ни конца...
Твердо, крепко сел на престол этот "богоизбранный" царь. Сослужили ему свою службу и патриарх, и духовенство, и служилые люди, облагодетельствованные им. Все дело было обделано очень ловко. Не принял Борис царского венца от патриарха и бояр, а выждал решения земского собора, на котором устами своих излюбленных людей весь русский народ избрал его, своего правителя, на царство. Но и тут он не хотел брать царского венца, долго и упорно отказывался, и если взял наконец, то лишь по Божьему изволению, по настоянию патриарха, по мольбам духовенства, выборных людей и московского народа. Словно против воли принимал на себя Борис бремя царской власти, но еще до венчания на царство сослужил великую царскую службу своему отечеству – спас его от вражьей силы; еще до венчания показал он служилым людям, что и службы от них требовать и жаловать по-царски за эту службу сумеет, что если не по крови, то по нраву, по широкой размашистой щедрости ему место на русском царском престоле. Борису в эту пору было сорок семь лет, но он еще был полон жизни и сил. Высокий ростом, плотный, плечистый, круглолицый, с черными волосами и бородой – он имел внушительный вид и царскую осанку; речь его была очень мягка, порою даже льстива, но глаза внушали страх и повиновение.
И умом, и наружным видом, и тороватостью – всем взял Борис, и, казалось бы, лучшего царя и не надо было; но в народе упорно держалась молва, что он сгубил последнюю отрасль царского дома, добиваясь престола. Крепко сел он теперь на этот престол – окрепла и злая молва... Цареубийцу видел народ в Борисе, и никакими щедротами не мог он купить народной любви. Невыносима была и многим знатным боярам мысль, что Годунов, человек незнатный родом, да вдобавок потомок мурзы Чета, природного татарина, – царь, а им, потомкам Рюрика и Гедимина, приходится преклоняться пред ним. Князья Шуйские, Вельские, Голицыны могли считать себя по своей родовитости более достойными, чем Годунов, занять престол, но более всего на него имел прав в глазах народа Федор Никитич Романов. Народ особенно любил Романовых: они не запятнали себя никаким дурным делом, в опричнине никакого участия не принимали, а добродетельная Анастасия, которую считали ангелом-хранителем царя, направлявшим его на все доброе, была памятна народу. При вступлении Бориса на престол во главе рода Романовых стоял Федор Никитич, племянник царицы Анастасии и двоюродный брат царя Федора. Не было в Москве в то время другого такого красавца и щеголя, как Федор Никитич! Им любовались все, когда он ехал на коне... Красота его и щеголеватость вошли даже в поговорку. Когда хотели похвалить молодцеватую наружность или изящество одежды какого-нибудь щеголя, то говорили ему: "Ты совершенно Федор Никитич!"
Но не одной красотой привлекал к себе Федор Никитич: он был очень умен от природы, со всеми приветлив и любезен, любознателен и, что представляло, тогда большую редкость, был начитан и знал даже немного по-латыни. Народная любовь к Романову была, конечно, известна Борису, а также и неприязнь многих к себе, и ему, достигшему желанной царской высоты, все-таки было кого бояться, было кому завидовать...
