Смерть Лжедмитрия I
Никак не мог примириться Василий Иванович Шуйский, мечтавший о царской власти, с мыслью, что власть эта не у него в руках. Он, именитый боярин, ведший свое начало от Рюрика, принужден был склонять свою гордую голову пред Борисом, потомком татарского мурзы, а теперь, на склоне дней, – и того хуже – пришлось преклоняться пред неведомым, безродным пришельцем, попавшим на престол благодаря слепому случаю.
В ночь с 12 на 13 мая Василий Иванович Шуйский собрал к себе в дом своих приверженцев, торговых и служилых людей, раздраженных наглостью и насилиями поляков. Решено было обозначить дома, где они проживали, и затем на следующий день, в субботу, рано утром ударить в набат и крикнуть народу, что ляхи хотят погубить царя, – а тем временем как чернь будет чинить расправу с поляками, пользуясь общей суматохой, совершить убийство Лжедмитрия и его приближенных. Простой народ в Москве любил Лжедмитрия, и потому заговорщикам надо было отвести глаза народа от царя.
15 мая Петру Басманову было донесено о том, что затевается какой-то заговор. Басманов доложил царю.
– Я и слышать не хочу об этом! – сказал Лжедмитрий. – Я не терплю; доносчиков и наказывать буду их самих.
На следующий день воины-немцы известили царя, что в городе творится что-то недоброе. Царь снова с непонятным легкомыслием не придал этому большого значения, не думал о предосторожностях и продолжал беспечно веселиться.
Ранним утром 17 мая, по приказу Шуйского, были открыты тюрьмы и розданы преступникам топоры и мечи.
В три часа утра, когда Лжедмитрий и все польские гости покоились глубоким, сном и не успели еще проспаться от вчерашнего похмелья, вдруг раздался набат во всех церквах. Тысячи людей, схватив дубины, ружья, сабли, копья, кто что мог, устремились ко дворцу.
– Литва собирается убить царя! – кричали народу. – Бейте Литву!
Народ кинулся отыскивать поляков по разным домам и беспощадно бить их.
Тем временем князь Василий Шуйский с крестом в одной руке и с мечом в другой въехал в Кремль (ворота кремлевские не были даже заперты). За Шуйским следовала большая толпа заговорщиков, вооруженных топорами, бердышами, рогатинами и ружьями.
Набат разбудил царя. Он послал Петра Басманова разведать, что это значит. Сначала думали, что пожар. Но скоро раздались в Кремле неистовые крики; двор наполнился вооруженными людьми.
– Выдай самозванца! – раздался грозный крик бушующей толпы, когда показался Басманов на крыльце.
Сомневаться в мятеже нельзя было. Басманов бросился назад, приказал копьеносцам никого ни под каким видом не впускать во дворец, а сам в отчаянии кинулся к царю, рвал на себе волосы.
– Беда, государь, – закричал он, – требуют головы твоей!
Лжедмитрий думал было обуздать мятежников – выхватил у одного из немцев, стоявших на страже во дворце, меч, вышел в переднюю и, грозя мечом бушующей толпе, кричал: «Я вам не Борис!»
В ответ раздались ружейные выстрелы, направленные в него. Он поспешил удалиться. Басманов попробовал было усовестить бояр, руководивших мятежом, но один из них – Татищев – выругал его и ударил ножом. Басманов упал мертвый.
Лжедмитрий думал спастись во внутреннем дворе, где стояли стрельцы на страже; он хотел спуститься с высоты в несколько сажен из окна по стропилам, но сорвался, упал, сильно расшибся и вывихнул себе ногу.
Стрельцы привели в чувство царя и окружили его.
Пришедши в себя, Лжедмитрий умолял их отнести его на Красную площадь к народу; за это он сулил им все имения мятежных бояр. Стрельцы обступили царя и думали было оборонять его, но мятежники пригрозили им, что перебьют в Стрелецкой слободе их жен и детей, и стрельцы, после недолгого сопротивления, уступили. Несчастного Лжедмитрия потащили во дворец.
– Латинских попов привел, нечестивую польку взял в жены, казну московскую полякам раздавал! – приговаривали мятежники, тащившие Лжедмитрия.
Дикая толпа заговорщиков забыла всякое человеческое чувство, издевалась и ругалась над несчастным. Толкали его, дергали, били... Кафтан с него сорвали, нарядили его в какое-то рубище...
– Поглядите-ка на царя! У меня такой царь на конюшне! – сказал со смехом один.
– Дал бы я ему себя знать! – говорил другой. Третий ударил его по лицу и закричал:
– Говори, кто ты, кто твой отец и откуда ты родом?
Измученный Лжедмитрий едва мог проговорить в ответ несколько слов. Он утверждал, что он – сын Иоанна, предлагал спросить о том его мать и просил, чтобы его вынесли к народу на Лобное место.
– Царица Марфа сейчас сказала, что это не сын ее! – крикнул один из бояр.
– Винится ли злодей? – кричали в нетерпении со двора.
– Винится! – отвечали из дворца.
– Бей, руби его! – завопила толпа.
– Вот я благословлю этого польского свистуна! – крикнул один из мятежников и застрелил Лжедмитрия.
Нашлись и такие, что рубили и кололи бездушное тело мечами. Так совершилось убийство Лжедмитрия
Толпа заговорщиков, убивши Басманова и царя, избила до сотни музыкантов и песенников, живших в Кремле, близ царского дворца. В это время толпы разъяренного народа свирепствовали в Китай-городе и других частях Москвы, истребляя без милосердия «ненавистных ляхов». Несчастные поляки вскакивали с постелей, прятались в погреба, зарывались в солому, даже в мусор... Но тщетно искали они спасения! – москвитяне их находили и убивали кольями, каменьями, рубили саблями... Народная злоба не знала границ. С 3 часов утра до 11 шла дикая, бесчеловечная расправа. Ужас этого побоища, говорит очевидец, нельзя изобразить словами. Шесть часов сряду гремел набат без умолку, раздавались ружейные выстрелы, сабельные удары, топот коней, отчаянные вопли избиваемых и крики остервенившейся черни: «Секи, руби поляков!» Казалось, ярость и злоба заглушили всякое человеческое чувство: ни слезы, ни мольбы несчастных не спасали их. Некоторые в отчаянии решались защищаться в домах с оружием в руках. Народ притащил даже пушки, чтобы разгромить дома, где заперлись польские послы и царицыны родичи с вооруженными людьми. Не спаслись бы, конечно, и они, но Василий Шуйский с товарищами избавил их от народной ярости, спасли бояре и Марину – ее отвезли из дворца к отцу.
Изуродованный труп Лжедмитрия потащили веревками из Кремля. У Вознесенского монастыря остановились, вызвали инокиню Марфу и требовали, чтобы она пред всем народом объявила, ее ли сын убит. Та отреклась, сказала, что истинный сын ее, царевич Дмитрий, убит в Угличе; винилась, что она страха ради признала сыном самозванца... Тогда тело его выволокли на Красную площадь и положили на стол, а у ног его на скамье кинули труп Петра Басманова. Один боярин бросил на тело Лжедмитрия маску, волынку, а в рот воткнул дудку.
– Долго мы тешили тебя, обманщик, – сказал он, – теперь ты нас позабавь!..
Три дня грубая толпа издевалась над трупом Лжедмитрия.
Но на третью ночь суеверных людей обуял страх. Пронесся слух, будто около трупа убитого Лжедмитрия стал показываться какой-то таинственный свет, который исчезал, когда подходили часовые... На следующее утро бояре распорядились отвезти труп за Серпуховские ворота, в Божий дом (так называлось кладбище, где хоронили умерших, подобранных на улицах). Но и тут разные видения пугали суеверных людей. Стали говорить в народе, что Лжедмитрий был необыкновенный человек, что ему сам дьявол помогал морочить людей, что он – чернокнижник и чародей и проч. Наконец труп его вырыли, сожгли, пепел смешали с порохом, зарядили этой смесью пушку и выстрелили в сторону, откуда въехал в Москву Лжедмитрий.
Так завершилась необыкновенная судьба этого загадочного человека!..
