Эпоха императора Александра I поначалу ознаменовалась мощными либеральными веяниями, однако затем наступила реакция. Почти обещанная императором конституция России дана не была, аракчеевщина и мистицизм тяжелым гнетом легли на русское общество.

Одни уступили этому гнету, другие вступили в борьбу с ним, решившись самостоятельно добиться того, что не даровано было свыше. Репрессии правительства и упорный консерватизм большей части тогдашнего общества обострили энергию и фанатизм тогдашних либералов-конституционалистов. То, что недавно еще было в их сознании только «мечтой», «утопией», теперь, заостренное борьбой, стало искать себе выражения в жизни; теория стремилась воплотиться в практику... Военный мятеж 14 декабря 1825 года был первой попыткой со стороны оппозиционной части русского общества вступить в открытую борьбу с правительством. Опыт оказался очень неудачным. Мятеж был подавлен без труда, потому что нескольких десятков до фанатизма убежденных людей оказалось недостаточным для того, чтобы создать настроение среди таких масс, которые к конституции относились без всякого сознания и интереса, о правах личности еще не имели представления, или либеральничали только потому, что это было тогда «модой»... К тому же в среде русской интеллигенции тогда очень силен был сознательный и стойкий консерватизм, сильный не Аракчеевыми, Фотиями, Магницкими, а сознательной любовью к родной старине (Карамзин, Шишков), искреннею верой в то, что «самодержавие», «православие» и «народность» главные основы русской истории, что сила России – не в подражании Западу, а в поддержании, укреплении и развитии этих «основ», признанных исключительно народными.

Энергичным и убежденным поклонником таких взглядов явился император Николай I. Он был во многих отношениях полной противоположностью Александру I. Это был человек, не знавший колебаний, прямолинейный и решительный, оставшийся верным своей политике от восшествия на престол до смерти. Свою политику он построил на том сознательном консерватизме, лучшим представителем которого был в царствование Александра Карамзин. Его «История Государства Российского» и «Записка о древней и новой России» сделались политическим Евангелием Николая I.

Портрет императора Николая I. Художник Ф. Крюгер, 1852

«Официальная народность»

Он энергично расправился с фанатиками-либералами, и из русского общества были вырваны самые заметные его деятели, одухотворявшие своими мечтами большую часть общества. Их не стало, замер в обществе «дух мятежный». Правительство, опираясь на Карамзина, потянулось к дореформенной, допетровской России. Пытаясь уничтожить «зловредные» влияния Запада, оно ставило крест на всем царствовании Александра I; оно критически относилось к реформам императрицы Екатерины, отчасти даже Петра I, зато политические идеалы старой Москвы, «третьего Рима» теперь опять воскресли с новой силой. «Самодержавие», «православие» и «народность» сделались лозунгом николаевского правления. Националистическое направление русского правительства этих годов носит, обыкновенно, название «официальной народности». Надо сознаться, что император Николай сумел окружить себя ореолом мощи. Это было большое моральное завоевание. В этом отношении ему особенно помогла быстрая победа над декабристами.

Немудрено, что массы общества, недавно равнодушные ко всякой политике, или, следуя за модой, тяготевшие к декабристам, теперь без труда перетянулись на сторону правительства, покоренные обаянием его силы. Расшатанное при Александре самодержавие вновь укрепилось в сознании масс. Император Николай сумел взять решительный, энергичный и самоуверенный тон в разговоре не только со своими подданными, но и с государствами Западной Европы, и там тоже надолго уверовали в мощь самодержавной России. Так создалось обаяние личности императора и русской непобедимости, обаяние, которое было рассеяно лишь Крымской кампанией, изобличившее перед всем миром слабость необразованной России, на вид столь могущественной и всесильной...

Отношение русского общества к официальной идеологии Николая I

Но задолго до этого разочарования, в начале царствования Николая I, введенный им режим был очень популярен даже в кругах русской интеллигенции. Общественные движения эпохи Александра объяснялись теперь как результат поверхностного воспитания молодежи, как вольнодумство, явившееся следствием увлечения тлетворными идеями западноевропейской жизни.

Чтобы подобные треволнения впредь не повторялись, правительство решило взять в свои крепкие руки дело «перевоспитания» русского общества и притом на основах чисто «народных». Впервые с эпохи Московской Руси русское правительство заговорило о русской «народности».

С исторической точки зрения, это возрождение национализма было явлением вполне закономерным: уже при Александре I в русском обществе чувствовалось усиление национального самосознания. Уже в эпоху Александра I этот национализм из сферы чисто литературной перешел в сферу политическую, выставив против либеральных начинаний императора такую консервативную общественную массу, которая вступила в борьбу во имя ясно сознанных исторических идеалов. Так произошло скрещение и соединение «национализма» с «консерватизмом». Теперь, в эпоху Николая I, эти консервативно-националистические идеалы восторжествовали в силу исторического закона, по которому всякий момент интенсивного движения вперед всегда сопровождается моментом такого же интенсивного стремления назад. Национализм в царствования Александра и Николая I не созрел спокойно, как следствие мирной эволюции общественного самосознания – он определился, как результат политической борьбы. Такой боевой, полемический характер идеологии русского официального национализма придал его идеалам и односторонность, и излишнюю страстность. Увлеченные борьбой с «западниками», наши «националисты» готовы были 1) отвергать всякий прогресс, 2) считать ненародным все, что видели в западной жизни. Между тем, в понятие истинного «народничества» отнюдь не входил такой крайний консерватизм, как доказали это своими взглядами «славянофилы» той же эпохи.

Кроме этого воинствующего характера, «официальная народность» грешила еще тем, что, опираясь на исторические основания русского прошлого (односторонне освещенные Карамзиным), она, в то же время, не понимала, что в истории нет ничего неподвижного. Все движется, все развивается, и потому исторические основы, на которых, быть может, действительно, строилось миросозерцание некоторых общественных групп старой Москвы, не могут оставаться основами общественного самосознания России ХІХ-го века.

Вот почему уже многие современники этой эпохи начали сомневаться в благотворности такого «народного» характера новой идеологической и государственной системы. «Они соглашались, что она удовлетворяла преданиям массы, но утверждали, что, в более широком смысле, она вовсе не была народна, так как, по своей крайней исключительности, не давала никакого исхода для развития умственных и материальных сил народа, оставляя огромную долю самого народа в рабстве, и, наконец, что даже в способе её действий господствовали взгляды, внушенные чужой, западной реакцией» (Пыпин). Из таких мыслей стало складываться оппозиционное настроение в русском обществе николаевской эпохи.

Внутренняя и внешняя политика России в эпоху Николая I

Один из современников так характеризует внешнюю и внутреннюю политику Николая I, видя в ней продолжение идеалов Священного Союза и развитие идей Меттерниха: «поддержание существующего порядка не только в России, но во всей Европе, даже в Турции, защита охранительного монархического начала повсюду, исключительная опора на силу войск, организация общественного воспитания и развитие административного элемента путем централизации власти, обрусение иноплеменных народов, стремление создать единство вероисповедания, законодательства и администрации, строгий надзор за общественной мыслью». Вот главные основания внешней и внутренней политики русского правительства этого времени. События 1848-го года и польское восстание усилили еще более этот режим, имевший целью объединить Россию и спасти ее от влияний Запада.

Идеология Николая I направлялась не только на искоренение из русского сознания чужих «ненародных» идей, но и на воспитание тех идеалов, которые считались «истинно народными». В этом отношении, правительство действовало очень умело, и, в конце концов, создало в русском обществе преувеличенное понятие о мировом значении своего отечества. Эта «националистическая» политика русского правительства имела и положительную сторону: посылка русских молодых ученых в западные университеты и славянские земли, открытие ученых обществ, этнографических и исторических. Все это содействовало быстрому развитию русской науки, этнографии. Благодаря поддержке правительства выдвинулось теперь немало талантливых ученых этнографов-археологов.

Мировоззрение «официальных националистов»

После веков рабского преклонения перед Западом массы русского общества прониклись теперь презрением к нему. Любовь к родине обратилась теперь у многих в национальное самомнение, не желавшее видеть у себя ничего плохого. Сущность этого представления состояла в том, что Россия есть совершенно особое государство и особая национальность, непохожая на государства и национальности Европы. На этом основании она отличается и должна отличаться от Европы всеми основными чертами национального и государственного быта; к ней совершенно неприложимы требования и стремления европейской жизни. В ней господствует наилучший порядок вещей, согласный с требованьями религии и истинной политической мудрости. Европа имеет свои исторические отличия: в религии – католицизм, или протестантство, в государстве – конституционные, или республиканские учреждения, в обществе – свободу слова и печати, свободу общественную и т. п. Она гордится ими, как прогрессом и преимуществом, но этот прогресс есть заблуждение и результат французского вольнодумства и революции, поправшей в прошлом столетии религию и монархию, и хотя укрощенной, но оставившей следы своего пагубного влияния и зародыши дальнейших европейских беспорядков и волнения умов. Россия осталась свободна от этих тлетворных влияний, которые только раз пришли возмутить её общественное спокойствие (14 декабря 1825 г.). Она сохранила в целости предания веков и, будучи тем предохранена от беспокойств и обманов конституционных, не может сочувствовать либеральным стремлениям, какие обнаруживаются и даже находят снисхождение правительств в разных государствах Европы, и не может не поддерживать, со своей стороны, принципа чистой монархии. В религиозном отношении Россия также поставлена в положение, несходное с европейским, исключительное и завидное... Её исповедание заимствовано из византийского источника, верно хранившего древние предания церкви. Россия осталась свободна от тех религиозных волнений, которые первоначально отклоняли от истинного пути католическую церковь, а потом поселили распри в её собственной среде и произвели протестантизм, с его бесчисленными сектами. Правда, в русской церкви также происходили несогласия, и часть невежественного народа ушла в раскол, но правительство и церковь употребляют все убеждения к возвращению заблудших и к искоренению их заблуждений.

Россия и во внутреннем своем быте не похожа на европейские народы. Ее можно назвать вообще «особою частью света». Со своими особыми учреждениями, с древней верой, она сохранила патриархальные добродетели, малоизвестные народам западным. Таковы, прежде всего, народное благочестие, полное доверие народа к предержащим властям и беспрекословное повиновение; такова простота нравов и потребностей, не избалованных роскошью и не нуждавшихся в ней. Наш быт удивляет иностранцев и иногда вызывает их осуждения, но он отвечает нашим нравам и свидетельствует о неиспорченности народа. Так, крепостное право (хотя и нуждающееся в улучшении) сохраняет в себе много патриархального. Хороший помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем могли бы они сами, и положение русского крестьянина лучше положения западного рабочего. На этих основаниях Россия процветает, наслаждаясь внутренним спокойствием. Она сильна своим громадным протяжением, многочисленностью племен и патриархальными добродетелями народа. Извне она не боится врагов; её голос решает европейские дела, поддерживает колеблющийся порядок; её оружие, миллион штыков, может поддержать это влияние и ему случалось наказывать и истреблять революционную крамолу. Есть недостатки в практическом течении дел, но они происходят не от несовершенства законов и учреждений, а от неисполнения этих законов и от людских пороков. (Ср. слова Карамзина в «Записке о древней и новой России», что для России нужна не конституция, а «добродетельные губернаторы».) Эта идеологическая утопия была красивой и стройной системой, льстящей национальному самолюбию, и потому она имела полный успех в значительной части русского общества. Многие видные общественные деятели, литераторы и публицисты были вдохновлены ею и легко приспособились к этим идеалам «официальной народности».

Критика официальной идеологии

Лишь немногие общественные деятели не поддались обаянию этой системы; они доказывали, что вследствие её применения русское общество лишено самодеятельности, и в умственно-нравственном, и в материально-экономическом отношении. Охраняя «народную» самобытность, система Николая I не допускала в Россию ни смелых выводов европейской науки, ни железных дорог. «Самобытность» кончалась умственною и материальною бедностью и отсталостью. Крымская война доказала справедливость такого критического отношения к показному блеску николаевской России: отсутствие гласности прикрывало злоупотребления, вера в добродетели русского народа не оправдалась фактами. Народ коснел в невежестве и беднел от солдатчины, беднел от того, что русская промышленность прозябала, торговля была в руках иностранцев, пути сообщения были плохи. Но все эти недостатки русской действительности замечались сперва лишь немногими деятелями. Они сделались ясны всем, когда Крымская война показала, что одной физической силы для процветания государству мало, нужно образование, нужна гласность, самодеятельность общества, взаимное уважение сословий и сознательная любовь к родине...

На передовом русском обществе ярко отразились последствия идеологии правительства Николая I: так как сфера живых общественных интересов была закрыта, многие примкнули к идеям «официальной народности» в силу веры, искреннего убеждения или по причинам чисто эгоистическим (Шевырев, Погодин, отчасти Пушкин и Гоголь). Другие же или замкнулись в сфере своей интимной, личной жизни (Лермонтов), или сосредоточили свою деятельность в области чистого искусства (отчасти Пушкин), отвлеченной философии (кружок Станкевича) и морали (Гоголь). Наконец, третьи занялись вопросами философско-политическими. Хотя эти интересы и отличались отвлеченностью, но все-таки во многих своих взглядах на прошлое, настоящее и будущее России эти политики-теоретики (славянофилы и западники) разошлись с господствующими взглядами «официальной народности». Наконец, четвертые, несмотря на всю трудность своего положения, от умствований отвлеченных переходили иногда к живым вопросам современности, разрешая их отнюдь не в духе большинства. Их можно отнести к группе ярко оппозиционной по отношению к идеалам правительства и массы русского общества (Герцен, Белинский, отчасти Чаадаев).