Детство Троцкого

Лев родился (26 октября 1879) и всего через несколько дней после динамитного покушения народовольцев на царский поезд (почти в дату великой революции 25 октября 1917). Отец его, Давид Леонтьевич Бронштейн, был изрядно-крупный землевладелец-еврей под Бобринцом Елизаветградской губернии, накупивший и арендовавший сотни десятин земли, прижимистый (сезонных рабочих, сотнями приходивших к нему пешком из центральных губерний, скупо кормил, никогда ни мясом, ни салом, работники говорили насмешливо мальчику: «Лёва, ты принёс бы нам курочки!»), неизменно богатеющий, однако долго не ставил себе каменного дома, жили в глинобитном хотя и просторном. Детей у него было восьмеро, выжило четверо, Лёва – третий. У отца Лёва и прожил безвыездно первые девять лет жизни. Все эти годы он жил в природном окружении, но остался нечувствителен к природе, и от всякой ручной работы быстро утомлялся, да и «люди долго скользили по моему сознанию как случайные тени».

Мать, из городских мещанок, одна из этих скользящих и чужих теней, была не очень благочестива, но субботы соблюдала. Отец не был религиозен, но из честолюбия хотел, чтобы Лёва знал Библию на древнееврейском, – и мальчик с 6 лет стал учиться тому, вместе с арифметикой и русским, а на идише не говорил.

Лев Бронштейн (Троцкий) в 1888 году

 

Троцкий в Одессе

Потом его послали в Одессу к родственникам. По своей деревенской подготовке Лёва не выдержал экзамена в классическую гимназию, да и в реальное училище попал лишь в приготовительный класс. (Ивриту учился до 11 лет, потом с удовольствием бросил.) В одесской семье усваивал городскую культуру, манеры; едва научась писать – уже писал стихи, мечтал о писательстве. Возвращаться домой, в деревню теперь не любил.

 

 

В реальном училище Лёва быстро выделился. Стал первым в классе, мог всё усваивать, почти и не занимаясь. Сознание первенства и стало характерной его чертой. В Одессе почти не ходил на море, не учился плавать, ни разу не катался на лодке и не ловил рыбу. (Да ему и прописали очки по близорукости.) Драки мальчиков на улицах казались ему позором. Но всё больше читал, в основном Некрасова, Щедрина, Козьму Пруткова. На «Логике» Милля завяз. Однако восхитился Бентамом: какая великая идея: нет абсолютного понятия нравственности, а нравственно то, что доставляет удовольствие наибольшему количеству людей! Потом – чернышевцем. Изучал «Эристику» Шопенгауэра: она – и на немногих страницах! – открывала риторическое искусство побеждать в любом споре, независимо от того, прав ты по существу или неправ. А Лёва не выносил проигрывать, никогда ни в чём.

Во 2-м классе испытал он и первый политический опыт: стал зачинщиком малого школьного бунта. Своё зачинство скрывал, но был выдан завистниками (как повторится потом во взрослой жизни не раз!) Исключили из училища, но с правом возврата на следующий учебный год.

И в 15 лет его мечты не шли дальше того, как отсталой России догнать передовую Европу. И в 16 лет, год смерти Энгельса, Лев ещё ничего не знал о Марксе. Любил читать газетные отчёты о политической жизни Европы, о тамошних парламентских партиях. От узости марксизма вначале оттолкнулся (да в эту законченную систему уже и нельзя ничего внести своего). Схватился за теорию множественных исторических факторов Лаврова-Михайловского, счёл себя народником, и высмеивал марксизм как низменное учение лавочников и торгашей.

Лев Броншейн (Троцкий). Фото 1897 года

 

Троцкий в Николаеве. «Южно-русский рабочий союз»

Одесское реальное училище не имело последнего года. Так ни с кем и не подружась в нём, и ни об одном преподавателе не вспоминая с симпатией, Лев перевёлся на последний год в Николаев. Легко кончил и там.

Продолжал жадно читать, нервно, несистематически. Среди новых однокашников рвался в споры, стал читать им лекции, создавать в своём кружке общество по распространению книг в народе. Никогда не допускал остаться в любом споре не победителем. Ему был ненавистен тупой эмпиризм, пресмыкательство перед якобы неумолимым фактом. Превосходство всякого общего над всяким частным, закона над фактом, теории над личным опытом, вошло неотъемлемой частью в его мышление, потом – и в политику. Он был сознательный материалист, без всякой потребности в иных мирах; от любого дуновения мистики, потустороннего испытывал неприятный озноб. На всю жизнь его стержнем стал социально-революционный радикализм. (И именно в крайнем радикализме открывается самый большой размах стать лидером.) Но – какое именно направление? Год в Николаеве оказался переломным. Всё-таки от народничества шёл запах затхлости. Захотел теперь быть не марксистом, а «социал-демократом вообще». Но выяснялось: без марксизма всё же не обойтись. В их кружке единственным последовательным марксистом была Александра Соколовская, на 10 лет старше Льва. Под её влиянием примкнул к Марксу и он, за ними двумя потянулись и другие кружковцы. (Брался писать и роман: в нём развить марксистскую точку зрения на российскую действительность.)

Лев Троцкий (справа). Рядом - Александра Соколовская. Фото 1897

 

После реального училища о высшем образовании даже не думал. Он уже втайне мечтал стать русским Лассалем! Отдался революции. От этого была короткая ссора с отцом, но скоро их отношения наладились, и Лев опять не знал нужды в жизненных средствах.

Решил разжечь в Николаеве такое движение, чтобы о нём узнала вся Европа. Здесь были верфи, заводы, много рабочих. Зарабатывали рабочие хорошо и не нуждались бастовать. Но много среди них оказалось сектантов, ищущих правды человеческих и социальных отношений, – и вот через это потянули их к классовой борьбе. Лев писал прокламации, статьи. Наводняли заводы листовками, отпечатанными на гектографе. То, что удалось им образовать или не образовать, – Лев назвал: «Южно-русский рабочий союз» (скопировал с одесского «Южно-российского» и киевского «Южно-русского» за 20 лет до того).

Глупые жандармы долго не могли их найти. Лишь через год, в январе 1898, арестовали. Тюрьма в Николаеве, потом в Херсоне. Потом перевели в одесскую, современную крестообразную на четыре крыла, каждое в четыре этажа, прикамерные железные галереи все открыты обзору надзирателей, а из центра внизу, где днём стоял старший надзиратель тюрьмы, – просматриваются все четыре крыла с тысячью арестантов. В любой момент по мановенью его руки все надзиратели галерей могли кинуться к месту нарушения. Старший надзиратель выглядел грознее, чем начальник тюрьмы – величественная фигура, длинная сабля, орлиный взор. Фамилия его была – Троцкий.

Читать в камеру давали только специально подобранные книги. Но попались среди них три-четыре по франк-масонству. Очень интересно! Лев решил написать о масонстве своё исследование, на основе материалистического понимания истории, объяснить: зачем в XVII веке торговцы, банкиры, чиновники и адвокаты стали называть себя каменщиками и воссоздавали ритуал средневекового цеха? Вынужденные менять существо взглядов люди, однако, силились втиснуть себя в привычные старые формы. Написал 1000-страничную тетрадь конспекта мелким бисером, но окончательный вид работе так и не придал.

Лев ожидал себе за все действия в Николаеве – заключения в крепости, а получил 4 года сибирской ссылки. Повезли в Москву, в Бутырскую тюрьму, там вся их николаевская группа жила уже вместе – но полгода пришлось им ждать, пока наберётся этапная партия. Марксистская литература – приходила к ним и в Бутырскую, узнал новое имя: Н. Ленин, «Развитие капитализма в России». Ничего.

 

Троцкий в сибирской ссылке

Тут же решили пожениться с Соколовской – чтобы в ссылке не разлучили. Лев был не только на 10 лет моложе невесты, но и по закону ещё несовершеннолетний. Надо было получить разрешение отца. Старик противился, но потом его дал. Раввин поженил.

 

 

Только осенью 1900 года достигли Усть-Кута на Лене (потом меняли его на более удобные места). Вскоре родилась у них девочка. Лев пытался бухгалтерствовать у купца-миллионера, но неудачно. Да и к лучшему: надо было усиленно продолжать теоретические занятия. (А уж тратить время на природу и вовсе было жалко, жил между лесом и рекой, почти не замечая их.) Сел за «Капитал». Первый том, можно сказать, прочёл, но над вторым закис. Да в общих чертах уже ясно. Напряжённо следили за борьбой внутри германской социал-демократии: ортодоксов против ревизионистов, Каутского против Бернштейна. Лев написал и свой реферат: о необходимости централизованной партии против централизованного царизма.

Иркутское «Восточное Обозрение» охотно открыло Льву свои страницы. Он писал туда и критику – о русских классиках, о Горьком, Ибсене, Ницше, Мопассане, но больше – яростную и блистательную публицистику, где, на крайнем рубеже цензуры, или даже переступая через неё, воспитывал читающую Сибирь в марксистском направлении. Эти статьи имели колоссальный успех. Слава его острого саркастического пера проникла и в Европейскую Россию и даже в русскую эмиграцию.

Троцкий в Сибири, 1900 г.

 

Но под каким именем навсегда войти в литературу? «Бронштейн» было для него ненавистный ярлык: он не жил еврейскими чувствами, и никогда не ощутил на себе ни процентной нормы, ни национальной травли. Национальный мотив растворялся внутри него в общем гневе к российской общественной несправедливости. Лев Бронштейн был не еврей, а интернационалист. Считал, что правильное решение еврейской проблемы – в сплошном интернациональном воспитании всех народов.

Полистал итальянский словарь, попалось слово antidoto – противоядие. Отлично! Он и будет отныне противоядием против всей российской затхлости и тупоумия, против скудости русской истории и культуры, расшевелит российские ленивые мозги! Писать раздельно, вот так: Антид Ото – загадочно! сильно!

И – гремело, напитывая автора гордостью. (Всё-таки он – ни на кого не был похож! ни на кого!)

Летом 1902 прочли «Что делать» Ленина, стали получать «Искру» – о-о-о! да железная партийная организация уже создаётся и без рефератов Антид Ото о централизованной партии! Нет, надо – бежать! в эмиграцию.

А уже была у них и вторая девочка. Но Александра согласилась, что для великих задач – Лев должен бежать. А она с двумя девочками останется, ничего.

Добыли чистый паспорт. Надо было вписать какую-то фамилию. Наитием-шуткой вспомнил всемогущего надзирателя с длинной саблей, и вписал: Троцкий.

Подъехал к неближней станции, сел в вагон в крахмальной рубашке и галстуке – и покатил на запад. Вот и весь побег.

 

Троцкий в «Искре». Знакомство с Лениным

Первая остановка была в Самаре, там – один из штабов «Искры»! Антида Ото встретили восторженно, Кржижановский дал ему кличку Перо, и её уже сообщили в «Искру».

Переехал границу. В Вене потревожил в воскресенье вождя австрийской партии Виктора Адлера, не спавшего ночь перед тем, взял у него денег на дорогу до Цюриха; ночью же разбудил Аксельрода. Дальше до Лондона, без английского языка нашёл квартиру Ленина и постучался к ним ни свет ни заря, не представляя, что у них строгий распорядок жизни. Крупская доложила Ленину: «Перо приехал».

Прогулка с Лениным по Лондону. Вашу книгу, Владимир Ильич, мы коллективно штудировали в московской тюрьме, да как вам удалось собрать столько статистического материала? Гигантский труд. Спор Каутского с Бернштейном? – ревизионистов среди нас не было ни одного! Философия? Мы очень увлекались, как Богданов сочетает марксизм с теорией познания Маха-Авенариуса. И Ленину тоже это нравится, но он смущён, что Плеханов объявил такую философию разновидностью идеализма.

Насчёт Пера решение было пока такое: немного тут побудет, познакомится с литературой – да и снова в Россию на нелегальную работу.

Не то, что ему самому хотелось. Перо – для того и Перо, чтобы занять место в «Искре». Как раз поместили жить в одном доме с двумя членами редакции: Засулич – крупной, уже пожилой женщиной с небрежной внешностью, и Мартовым. С Мартовым очень сдружились. Юлий, тоже в пенсне, и с такими же буйными чёрными волосами, был на семь лет старше Льва, очень талантливый и очень беспорядочный, всегда пенсне непротёртое и пепел, рассыпанный по рукописям. Лев присматривался к нему внимательно и ревниво, это был естественный и несомненный соперник. Мартов и писал и говорил – поразительно легко. То и дело рассыпал остроумнейшие догадки, гипотезы, предположения, предложения – но тут же многие сам забывал, не доводя до дела. Мысли его были хрупко ажурны, им не хватало мужества, а самому Мартову – воли, а это-то и главное! Первая реакция Юлия на всякое событие имела всегда революционный характер – но ещё не успевал он занести её на бумагу, как его осаждали сомнения. Волей, революционной волей, Лев несомненно превосходил его! А между тем Мартов был давно равноправным редактором «Искры», – а Перо?.. И собирая весь талант, Лев Троцкий теперь писал и писал в «Искру». Это было весьма замечено и одобрено.

Стали посылать его и на выступления по Европе, сражаться в рассеянных эмигрантских группах. И оказалось: да он – первоклассный оратор, ещё даже ярче, чем писатель! Не чувствовал тротуара под подошвами после победного диспута со старым Чайковским. А в Париже, от русской студенческой колонии, его встречала Наташа Седова, дворянская девушка, тяготеющая в революцию, и восхищённо полюбила его сразу, затем и он её. На красоты Парижа Лев большого внимания не обратил: «Всё для революции!» Наташа вскоре поехала на партийную работу в Россию. А Перо не спешил.

За эти несколько месяцев с 1902 на 1903 Лев изряднейше отличился в «Искре»! Стал осмеливаться выступать с теоретическими статьями наряду с Плехановым! И в решающем вопросе об отношении к либералам был целиком согласен с Лениным: они тянутся к социал-демократам, а мы их будем только бить и бить! (Засулич умоляла: мягче!) И неужели заслуги его не будут оценены и его не введут в состав редакции «Искры»?!

Ленин – оценил. Ленин решил – ввести. И написал остальным членам редакции: кооптировать Перо на равных основаниях. Уже не один месяц он пишет в «Искру» в каждый номер. Правда, пишет со следами фельетонного стиля, чрезмерно вычурно, неохотно принимает поправки и уже изрядно недоволен, что его третируют как «вьюношу». Но он нам будет исключительно полезен. И очень нужен в редакции 7-й член для удобства голосования.

Про удобство голосования было сказано мимоходом, а здесь-то и весь ключ. Уже несколько месяцев шли трения между Лениным и Плехановым по многим вопросам, и о проекте программы партии для предстоящего партийного съезда. Шестичленная редакция «Искры» всё явнее распадалась на две тройки – «старых» Плеханова-Аксельрода-Засулич, и «молодых» Ленина-Мартова-Потресова, и введением ещё более молодого задорного седьмого Ленин рассчитывал обеспечить себе перевес. Вослед Ленину тут же и Мартов написал Аксельроду убедительно. Но Плеханов раскусил манёвр, и не только категорически воспрепятствовал, а ещё и облил «вьюношу» при встрече изысканной недоброжелательной холодностью.

Троцкий никогда не простил этого Плеханову!

Если нет движения в редакцию «Искры» – то куда? Да от них от всех шестерых никогда не поступило ничего столь блестящего, как от него! Оч-чень было оскорбительно.

 

Троцкий в борьбе большевиков и меньшевиков

Вскоре поехал в Брюссель на 2-й съезд партии. (Начался в складском помещении, полном блох, пытка делегатам. Потом перенесли в Лондон.) От кого же тут был Антид Ото? От «Сибирского социал-демократического рабочего союза» (придумал).

Ленин предусмотрительно подготовился к этому съезду, поучительный приём: заблаговременно посылал близких ему эмигрантов в Россию, избраться от существующих (или несуществующих) с-д групп, они возвратились сюда делегатами, и теперь Ленин имел большинство. Для этого, правда, пришлось ещё разгромить особые требования Бунда – Антид Ото и Мартов поддержали его против этих недопустимых еврейских притязаний на обособленность.

Раскол определился накалившимися ещё до съезда отношениями между Лениным и Плехановым, Ленин отказывался быть и дальше не первым в партии. Не удалось создать в «Искре» отношения 4:3, – так теперь он предложил сократить редакцию «Искры» до трёх: Ленин-Плеханов-Мартов, а значит всё равно иметь перевес 2:1, – и вот это-то клином раздора вошло в съезд, проявиться могло в чём угодно, проявилось в первом параграфе устава.

Хотя и сам параграф был задуман не безобидно. Он обеспечивал перевес политической верхушки партии над численностью рядовых членов. И Лев видел, к чему это сведётся: к единоличному железному главенству Ленина в партии, а ему 32 года, значит это продлится вечно, – а что ж тогда Антид Ото?

Ужаснулся – пойти против своего покровителя? И решился! – и выступил против Ленина: тот хочет вместо широкой партии рабочего класса создать спаянную кучку конспираторов!

Да он же не знал, что из-за этого пункта возникнет в партии великий раскол. Он думал – это эпизод, через который сейчас перешагнём. Но оказался в составе меньшинства. Вот судьба: всем характером – вместе с Лениным, полный жизненной силы, напора, твёрдости, воли, он и был бы сам на месте Ленина, если б Ленина не было, – а вот оказался в мятых рядах недееспособных меньшевиков.

А Ленин не дремал: после съезда опять разослал повсюду своих подручных – представить съезд в своём свете. Но «Искра» оказалась в руках меньшевиков. И Антид Ото – погнал в ней гневные статьи против «нечаевских приёмов» Ленина.

Дискуссия большевики-меньшевики разлилась по всей России. Летом 1904 Лев выпустил брошюру «Наши политические задачи» (и посвятил «дорогому учителю Аксельроду», а Плеханова – вбок, отслужил): Ленин – дезорганизатор партии, он хочет создать партию не рабочего класса, а интеллигенции, не доверяя самодеятельности масс, и притом партию заговорщиков, да с единоличным управлением. – И ещё в том же 1904 брошюру «Наша тактика»: «Там, где надо связать, скрутить, накинуть мёртвую петлю – на первое место выступает Ленин».

И эту брошюру впервые подписал: Н. Троцкий. Всё продолжал жить по паспорту с этой фамилией. И выявлялся в ней хороший немецкий смысл: Trotz – упорство! trotz – несмотря на...

Пусть так и останется! – это будет хорошо.

Так жалко чувствовал себя среди меньшевиков, что сразу после съезда партии поехал на сионистский конгрессе Базеле, летом 1903: посмотреть на этих молодчиков? И даже, может быть, – вступить к ним? Однако решил: вечное еврейство уже отжило всё свое. (И в их движении – тоже все места заняты.) И напечатал в «Искре» яростную статью против сионизма.

 

Теория перманентной революции Троцкого

С лидерами меньшевиков он по сути порвал (хотя продолжали в партийных кругах считать его меньшевиком). Осенью того года уехал в Мюнхен. Туда вернулась и Наташа из России. Там познакомился с гениальным марксистским умом, да и земляком своим, Гельфандом-Парвусом. Парвус мыслил выше всех этих партийных объединений, дроблений. Надо создать нечто высшее, чем все эти фракции и споры. И Парвус же внушил, что завоевание власти пролетариатом – не где-то в астрономической дали, а – практическая задача близкого времени.

Александр Львович (Израиль Лазаревич) Парвус (Гельфанд), автор выдвинутого им в годы Первой Мировой войны плана русской революции, уничтожения и расчленения России на германские деньги, частично осуществлённого позже с помощью Ленина и Троцкого

 

Не без его влияния Троцкий стал строить лучшую свою теорию за всю жизнь. Вот какую. Из-за слабости российской буржуазии (полукомпрадорской) она не сумеет провести буржуазную революцию. Однако, есть привилегия и в исторической запоздалости: она вынуждает усваивать готовое раньше положенных сроков. Поэтому: российский рабочий класс, не дожидаясь, устанавливает свою диктатуру и сам проводит буржуазную революцию. Так что может получиться, что мы завоюем власть раньше, чем пролетариаты западных государств. Но уж завоевав власть, партия пролетариата не может ограничиться демократической программой, а должна будет начать социалистические мероприятия. Хотя, конечно, полностью построить социалистическое общество в пределах одной России нам не удастся. А в общем, начавшись, такая революция не может закончиться ничем иным, как только ниспровержением капитализма и водворением социалистического строя – во всём мире!

Эту проницательнейшую теорию Троцкий назвал «теорией перманентной революции». Ленин злобно напустился, что это – сумбур, абсурд, полуанархия. Парвус, напротив, подкрепил, написал к брошюре Троцкого предисловие. А либерал Милюков пустил словечко «троцкизм». И оно привилось. Милюков объявил, что идея диктатуры пролетариата детская и ни один серьёзный человек в Европе её не поддержит.

 

Троцкий в революции 1905

Потрясающая весть о расстрелах 9 января Пятого года в Петербурге – застала Троцкого в Женеве. Пришёл Час! Кинулись с Наташей в Россию. Сперва в Киев.

Но царизм всё не свергали. Приходилось скрываться, по подложному паспорту отставного прапорщика, несколько недель переходил с квартиры на квартиру, даже в глазной лечебнице в качестве мнимого больного.

В Киеве познакомился с молодым энергичным инженером Красиным, членом большевицкого ЦК, – решительным, с широким кругом знакомств и связей, у него и тайная типография и изготовление взрывчатых веществ, закупка оружия, – разве такие люди есть у меньшевиков? Нет, надо объединяться, – и Красин тоже так думал. А вот – писать прокламации не умеет, Троцкий писал ему. Красин же дал явку и в Петербург, да какую великолепную: на территории Константиновского артиллерийского училища, у старого врача (даже вот какие сочувствуют нам)!

 

 

Вскоре Наташу арестовали на первомайском собрании в лесу. А царизм всё не падал. Лев перебрался в безопасную Финляндию. Напряжённая литературная работа, но и лесные прогулки. С мая по октябрь жил в отелях. За границей же предполагался объединительный съезд, – но состоялся только большевицкий, названный Третьим. Красин ехал туда, и Троцкий внушил ему свои последние разработки: из теории перманентной революции практически вытекает, что временное революционное правительство пролетариата должно быть создано не после победы вооружённого восстания, а в самом ходе восстания. Деятельному Красину это понравилось, и он на съезде высказал от себя такую поправку к ленинской резолюции – и Ленин не смог возразить, попался.

Такой уверенный в прежние годы, – с начала революционных событий Ленин ослабел, уверенность свою потерял. Вот, не торопился ехать в Россию, сидел в эмиграции – из избыточной осторожности или даже трусости?

Троцкий перебрался ещё глубже в финские леса, в одинокий пансион с названием «Покой», по осени пустующий. Уже отчаивался, но наконец пришла долгожданная громовая весть из России: всеобщая! Тут же заказал лошадь до станции – и уже летел навстречу. Всеобщая стихийная стачка, какой ещё не видел мир! – это и есть восстание пролетариата!

И в тот же вечер уже выступал в актовом зале Политехнического института. Он знал, что создан именно для революции. Он – вовремя оказался тут, как политический учитель рабочих масс, и легко принимал решения под огнём. Тут без него завязался внепартийный выборный от заводов рабочий совет – Троцкий мгновенно подхватил этот «Совет рабочих депутатов». Тут же – струсивший царь выпустил манифест 17 октября. А 18-го Троцкий с балкона университета на Васильевском острове – рвал царский манифест и пускал его клочья по ветру: это – западня! не примиряйтесь и не верьте царизму!

Не либеральная оппозиция, не крестьянское восстание, не интеллигентский террор, – нет, рабочая стачка впервые поставила царизм на колени! Теория перманентной революции вот уже выдержала первое большое испытание: перед пролетариатом открывается самому провести революцию и уже сейчас брать власть!

И Троцкий кинулся в руководство Советом. (Жил под одной фамилией, в Совете на всякий случай выступал под другой, а уж писал под третьей, как Троцкий.) Тут – приехал и Парвус, присоединился к руководству Совета (но он – не вождь!), с ним вместе забрали в руки маленькую «Русскую газету», нашли деньги, подкинули её тираж выше 100 тысяч. (Приехал и Мартов, вёл меньшевицкую газету «Начало», – но то ли в неврастении, в психической усталости, каждое событие повергало его в растерянность, – нет, и он не вождь.) А Троцкий одновременно писал сразу в три газеты. Вертелся в водовороте, и сам же его создавал, – родная мятежная стихия!

Троцкий (стоит в центре с бумагами) среди депутатов Петроградского Совета 1905 года

 

Сила Совета была в его беспартийности – как бы самодеятельность масс! А Ленин был сперва против: будет конкуренция для партии. Потом большевики потянулись в Совет – и теперь требовали, чтоб он подчинялся с-д партии... (Ленина долго не было, большевики без него мотались беспомощно, он приехал в ноябре, уже после объявления амнистии, и не мог найти себе места в революции, выглядел ощипанным, совсем не тем «кандидатом в Робеспьеры», как предсказывал Плеханов.)

На пару дней раньше, чем Троцкий приехал из Финляндии, Совет уже избрал своим председателем Хрусталёва-Носаря. Но это была ничтожная фигура, а все важные решения Совета формулировались Троцким, им же вносились сперва в Исполнительный Комитет, и только потом в Совет. Троцкий произносил в Совете громовые, картинные речи. Звал ко всеобщему восстанию, а с трибуны Совета потрясали револьверами, финскими ножами, проволочными петлями. После ареста Хрусталёва создали президиум из трёх лиц, а его председателем – Троцкий. Взоры всей России – на петербургском Совете, едва ли не сам Витте считался с Троцким как с равным. По совету Парвуса издали оглушительный Финансовый манифест, – лишаем денег трон Романовых! (Идея в том, что и не только на сегодня, но и после революции никаких долговых обязательств Романовых победоносный народ не признает, не давайте им взаймы никто!) И – подошёл конец 52-дневной эпопеи Совета, ясно стало, что – теперь перехватают всех. Отряд вошёл в зал арестовывать, но Троцкий долго не давал офицеру даже прочесть приказ об аресте: «не мешайте оратору!», «покиньте помещение!». А потом, уже с хор, кричал: «Оружия врагу не сдавать!» – и члены Совета портили своё оружие, стуча металлом о металл.

Таких картин – история не забывает!

Парвус, Троцкий и Лев Дейч (слева направо). Фото 1906

 

Потом – немного «Крестов», немного Петропавловки, а остальное время Дом предварительного заключения. Отсюда адвокаты выносили на волю тюремные рукописи, и можно было вернуться к боевой публицистике. Написал там целую книгу «Россия и Революция», очень одобренную большевиками, в ней ещё развивал теорию перманентной революции. Писал памфлеты в защиту декабрьского вооружённого восстания в Москве, Петербургского совета, против либерализма. Режим в тюрьме был самый свободный, камеры не запирались, с воли лились к арестованным цветы, цветы и коробки шоколадных конфет. Горячо обсуждалась 1-я Дума. Троцкий сперва тоже был за бойкот её, но потом восхищался её звонкой непримиримостью и – признал ошибку бойкота. (А Ленин – так и не признал, хотя 2-ю Думу большевики уже не отвергали, пытались попасть.)

Суд над депутатами Совета состоялся в сентябре 1906. Привлечено было двести свидетелей – и подсудимые могли их допрашивать неограниченно и выразительно, а что ж сказать о лучших петербургских адвокатах?! Но и всех их Троцкий затмил своей большой речью на суде, где объяснил всей читающей России, зачем при революции необходимо вооружённое восстание. Два десятка солиднейших адвокатов подходили поздравлять молодого Троцкого. (Были и родители его на суде.) Потом подсудимые устроили бум, сорвали процесс, их увели в тюрьму, ушли и адвокаты, и приговор читался уже без них.

И оказался мягкий: не каторга, как ждали, а всего бессрочная ссылка на поселение, и то лишь полутора десятку подсудимых, а почти триста были начисто освобождены.

 

Бегство с этапа на вечное поселение

В пересыльной тюрьме заставили переодеться в арестантское платье, но желающим разрешили сохранить свою обувь. А у Троцкого как раз в подмётке был заготовлен новый паспорт, а в высоких каблуках – стопочки золотых червонцев.

В этап полагались наручники – не надели. Конвойная команда относилась к этапируемым с услужливостью. До Тюмени по железной дороге, потом санями до Тобольска, до Берёзова. И только тут открылось место назначения – Обдорск, это ещё на 500 вёрст северней! Оттуда – не бежать, это значит – на много лет выключить себя из борьбы.

За побег – три года каторги, но и нельзя не рискнуть. В их партии ехал и доктор-революционер, и он научил Троцкого, как умело симулировать ишиас, этого проверить нельзя. (И товарищам по этапу тоже открыть нельзя: побег отразится на их режиме.) Троцкого отделили от партии, поместили в больницу со свободным режимом, разрешили прогулки по Берёзову.

Нашли зырянина, пьяницу, прекрасного оленьего гонщика. Сочувствующий землемер для обмана наблюдателя с пожарной каланчи, отправил дровни по тобольскому тракту (и погоня через два дня пошла в ту сторону), а беглеца неприметно вывезли к оленьим нартам, там укутали в шубы, и зырянин погнал.

Семь дней по снежной целине, мимо елей, берёз, и через болота, ровно и без усталости бежали олени, на остановках сами ища себе мох под снегом. Через 700 вёрст – Урал, стали встречаться обозы, Троцкий выдавал себя за инженера из полярной экспедиции барона Толля, дальше на лошадях, и так до узкоколейки, где на глазах станционного жандарма вылез из остяцких шуб.

Жена встретила под Петербургом (за тюремное время у неё уже родился сын), опять укрытие у доктора в Константиновском училище, затем открыто, спокойно переехал финляндскую границу. И вот – Стокгольм.

 

Троцкий в Вене

Успел в Лондон, на 5-й, объединённый, съезд партии. Он несся туда на крыльях своей петербургской славы: он был глава едва не состоявшегося революционного правительства России! За революционные недели и потом на суде он сделал несравненно больше любого из депутатов этого съезда. Он создан был вести эту партию, – а вот: не оказалось и вовсе, куда приложиться.

Что он застал тут? Опять две фракции большевиков и меньшевиков, искусственно сближенные, неискренно соединённые, и каждая со своими лидерами (впрочем, Ленин наглядно потускнел), а Троцкий – опять один, – и никому не нужен? (Только Роза Люксембург поддержала его теорию перманентной революции.)

Троцкий среди делегатов 5 съезда РСДРП

 

По всему темпераменту – Троцкий готов был, конечно, объединиться с большевиками. Но не мог согнуть шею под Ленина. А меньшевики – уж слишком идейно размазаны. И оставалось ему быть – «третьим течением», в единственном лице. (Мартов сострил, что он всюду приходит со своим складным стулом.) Когда встал вопрос о большевицких эксах (грабительских экспроприациях), Троцкий вместе с меньшевиками осудил их, чем окончательно взорвал Ленина. (Из-за ослабления партийной кассы, еле собрали средства делегатам на обратный путь.)

А русская революция заглохла. Русских союзников Лев Троцкий так и не находил. Надо соединяться с какой-то западной социал-демократией. С какой же? выбор несомненен: с сильнейшей немецкой, первой скрипкой Интернационала. Среди германских социалистов уже гремела слава побега Троцкого из Сибири. По полицейским правилам, в Берлине ему не дали постоянного жительства, пришлось избрать Вену – тоже отличное место. Парвус ввёл его к Каутскому, «папе Интернационала», на его квартире познакомился с Бебелем. Был представлен и Бернштейну, стал на «ты» с Гильфердингом, знакомился с Отто Бауэром, Максом Адлером, Карлом Реннером. Но стал понимать, что все они – не революционеры, а филистеры! Считали они, будто столыпинский режим соответствует развитию производительных сил России. Когда Столыпина убили – в Йене проходил съезд германских с-д, и Троцкий кинулся произнести громовую шедевральную речь об обречённости царизма и царских палачей, – но Бебель перепугался, просил не выступать, чтобы не создавать для партии затруднений. Филистеры!

Ленин закисал в швейцарском одиночестве, оскаливался издали, потом поехал в Париж сколачивать жалкую партийную школку, – а Троцкий цвёл в живом кипении социал-демократии. В 1908 стал и издавать (вдвоём с Адольфом Иоффе, а ещё помогал студент из России Скобелев) свою двухнедельную газету, для заброски в Россию. Как её назвать? Это чрезвычайно важно. Их с Парвусом «Русская газета» в 1905 уже одним названием вызывала доверие читателей. Теперь – успешная находка: украинские меньшевики издают в Лемберге «Правду»! Входит в самое сердце! Вот, её и взять в руки, перенести в Вену.

Троцкий читает газету «Правда», ок. 1910-1912

 

Время от времени звал на поддержку «Правды» и большевиков, – нет, не шли. (Хотя зять Троцкого, Каменев – едва не вступил.) Газетка держалась с трудом, и договорился писать постоянные корреспонденции в «Киевскую мысль». Его статьи политически – были на очень рискованные в цензурном смысле темы, но он уже брался писать и о литературе, даже и о живописи (набирая из европейской классики цитат и эпиграфов). Бернард Шоу позже назвал его «королём памфлетистов».

Углубился в никогда не читанную переписку Маркса и Энгельса. Это – психологическое откровение! На каждой странице убеждаешься, что с этими двумя гигантами ты связан кровно, духовно и вооружённо. Вот они были – революционеры насквозь! Какая полная независимость от общественного мнения, от принятых норм нравственности. С какой беспощадностью и с каким искусством они уязвляют, поражают, пронзают, выше ли пояса, ниже ли пояса, противников прямого революционного пути, и никакой приём не считают непозволенным в интересах революции, растирают в прах соперников – но ни мелочи не прощают и друзьям, успевают ударить и по ним!

Ленин смекнул, что надо жить, как и Троцкий, поближе к России, перебазировался сюда. Но не только не шёл на сближение, а в 1912 году в Праге окончательно, навеки, расколол партию, и больше того: нагло украл себе названье газеты «Правда». Троцкий кипел гневом! а что ж? пришлось закрыть свою. Тогда в ответ он стал, с Мартовым и Даном, собирать в Вене объединительную конференцию всех желающих русских социал-демократов. В этом была сильная мысль: изолировать Ленина и заставить его смириться! Увы, не состоялось, мало кто стянулся: бундовцы, отдельные меньшевики, грузинские, латышские, отдельные фракционные большевики, – «Августовский блок», а в общем крах: почему-то оказывался Троцкий неспособным ни создать, ни собрать партии, оставался блистательным одиночкой.

А с меньшевиками соединяться не хотел.

Тут – начались балканские войны, и «Киевская мысль» предложила Троцкому ехать от них туда военным корреспондентом. Предложение он принял, и не раскаялся: он быстро начал понимать стратегию, вплотную подошёл к военному делу и обнаружил в себе военную струнку. И боролся в своих корреспонденциях против лжи славянофильства.

В Вене Троцкий обосновался прочно, приехала жена с сыном, родился и второй. Приезжали сюда и родители. И отец, увидев целую книгу, написанную сыном, полностью примирился с его судьбой. (А что было делать с двумя дочерьми от Александры Соколовской? – пристроил их жить у отца в экономии.)

 

Троцкий в годы Первой Мировой войны

В 1914, едва начался конфликт Австрии с Сербией, Троцкий мгновенно понял, что почва горит и надо из Австрии убираться. Фридрих Адлер-старший повёз его на консультацию к шефу политической полиции, тот посоветовал уезжать как можно быстрей – и уже через несколько часов Троцкий с семьёй был в цюрихском поезде.

Какой психопатологический взрыв звериного патриотизма у народных масс всех стран! – будь проклят патриотизм, это чудовище! И какое позорное падение великой германской социал-демократии! Крушение Интернационала в самую ответственную эпоху! Судьбой Троцкого становилось: возродить революционное социалистическое движение в бурных формах – и заложить фундамент нового Интернационала!

Издал поспешную книгу против своих кумиров, германских с-д: «Война и Интернационал», – настала эпоха социальных и социалистических революций по всему миру! (Президент Вильсон несомненно украл оттуда кое-что для своих 14 пунктов.)

Троцкий с дочерью Ниной, 1915

 

«Киевская мысль» предложила быть военным корреспондентом во Франции. С конца 1914 переехал туда. Стали, вместе с Мартовым, в Париже выпускать свою интернационалистскую газету: «Голос», потом «Наше слово», всю писали вдвоём (но не ужились с ним, скоро выпер его), да и страницы в ней только две – но какая пробойная сила аргументов! Необузданно бил! Первый удар – по поповско-полицейской России, по русским оборонцам, по пошлому Плеханову. От них удар переносился на французских милитаристов. Предатели рабочего класса те, кто помогают войне продлиться хоть на один день. Оборонцы встречно нападали: но почему Троцкий так мягок к Вильгельму, не немецкий ли он агент. (А не было расчёта ссориться сразу со всеми; да за годы жизни в Австрии он и стал симпатизировать немцам; да и деньги на газету приходили, откровенно признаться, от них, хоть и косвенно, через Раковского.) А русское посольство в Париже тут же переводило статьи Троцкого на французский и подавало французам доносом.

Троцкий, Раковский и Доброджану-Геря в Бухаресте, 1913

 

Но власти не помешали ему съездить в Швейцарию, в Циммервальд. От Берна надо было ехать в горы 10 километров. И что же? Через полвека после основания Марксова Интернационала – вот оказалось возможным усадить всех уцелевших интернационалистов мира всего на четыре повозки... И даже тут – раскол, и образовалась безумная крайняя левая вечного раскольника Ленина, – а Троцкий и тут искал единения последних остатков, писал примирительный проект манифеста.

Потом у русских солдат, взбунтовавшихся в Марселе, нашли «Наше слово». По обвинению в германофильстве газета была закрыта, а самого Троцкого выслали из Франции. Англия и Италия не желали его принять, Швейцария – тянула решение. В Испанию сам Троцкий не хотел, но его туда силой вывезли полицейские. Там его посадили в тюрьму и хотели выслать на Кубу. Троцкий слал ливень телеграмм – парламентариям, в газеты, в правительство, наконец разрешили плыть в Нью-Йорк. Прибыл туда под русский Новый год, 1917.

 

Троцкий в Америке

Тут – ликующая встреча! Американская печать, даже и несоциалистическая, трубила: отовсюду в Европе изгнанный и травимый – несгибаемый революционер, вождь революции 1905 года, борец за свободу и демократию! Среди еврейско-русских эмигрантов немедленно стал редактором затеянного ещё Дейчем, но он вытеснен, «Нового мира». Там уже состояли Бухарин, Володарский, Чудновский, и газета была – за поражение России в войне. Произошло как бы возрождение «Нашего слова», но уже без границ, пиши не оглядываясь: во французской армии африканские чернокожие носят в ранцах отрезанные уши немецких солдат!

Стал модным оратором, на разрыв. Выступал на собраниях, куда продавались дорогие билеты. Уже имел благоустроенную квартиру в Нью-Йорке, и сам Нью-Йорк импонировал: вот где дух современной эпохи! Но американский социализм был дутый, рыхлый, сентиментально-мещанский. Начались неистовые кружковые интриги против Троцкого: только вчера вступил на американскую почву – а хочет навязывать свои взгляды! Да ещё ж все эти социалисты были раздроблены на национальные федерации, и нужно было каждую завоёвывать по отдельности – немецкую, латышскую, финскую, польскую и могущественную еврейскую с её 14-этажным дворцом и 200-тысячной газетой.

Но уловил Троцкий, что некоторые американские богачи очень готовы развязать свою мошну для ускорения революции в России.

И вдруг, на тебе! – вот и она!

Да ведь Троцкий всегда именно и предсказывал Вторую революцию, которая теперь и станет перманентной! Американцы очень недоумевали, но все ждали истолкования от «Нового мира», он стал в центре американской прессы. Ещё жадней теперь требовали Троцкого на выступления, и он в размах поносил Милюкова, Гучкова, Керенского.

Только устроились, только стали мальчики ходить в американскую школу – и опять срываться и ехать…

 

Арест Троцкого англичанами на пути в Россию

В русском консульстве в Нью-Йорке получили с товарищами документы для езды в Россию. Английское консульство заверило, что препятствий проезду не будет. 14 марта отплыли из Нью-Йорка на норвежском пароходе. А 21 марта в канадском Галифаксе английские офицеры допрашивают: каковы ваши убеждения и политические планы? Разумеется, отказался отвечать империалистам. «Вы опасны для нынешнего русского правительства и для союзников». И – сняли эмигрантскую группу с парохода, жену с детьми оставили в Галифаксе, а Троцкого – в лагерь, где немецкие пленные моряки. И устроили, канальи, такой личный обыск, какого никогда не приходилось испытывать нигде в России! Трёхэтажные нары, 800 человек в одном помещении, какой разящий воздух ночью, никогда в жизни так не приходилось. И ещё – в очередь мести пол, чистить картофель, мыть посуду, уборную?? омерзительно, – но за три недели не досталось этого унижения, другие заменили. Но и здесь начал читать немецким матросам социалистические лекции. Пленные немецкие офицеры жаловались английскому коменданту – и тот, разумеется, принял сторону неприятельских держиморд.

 

Статья представляет собой сокращённый вариант главы 179 романа А. Солженицына «Апрель Семнадцатого». Подзаголовки разделов отсутствуют у Солженицына – они даны автором сайта для удобства читателей

 

[Дальнейшие разделы биографии находятся в разработке]