В августе 1918-го началась всеобщая мобилизация в Красную армию, и взяли бывшего унтера-конника Жукова (см. статью Жуков в Первой Мировой войне) в 1-ю Московскую кавалерийскую дивизию. В Гражданской войне послали их вначале против уральских казаков. Потом перевели дивизию под Царицын, потом на Ахтубу против калмыков. Там Георгия ранило от гранаты, лежал в госпитале и второй раз перенёс тиф. 1 марта 1919 вступил Жуков в РКП(б), а с начала 1920-го попал на курсы красных командиров под Рязань.
Гражданская война всё не кончалась, и в июле 1920 учение их прервали, спешно погрузили в эшелоны и повезли часть на Кубань, часть в Дагестан. Жуков попал в сводный курсантский полк в Екатеринодар – и двинули их против десанта Улагая, потом против кубанских казаков, ушедших после разгрома Деникина в кавказские пригорья. На том курсантское учение посчитали законченным. В Армавире досрочно выпустили их в командиры, выдав всем новые брюки – но почему-то ярко-малиновые, каких нигде больше в Красной армии не было.
Принял Жуков командование взводом, потом эскадроном. Гражданская война продолжалась сильными крестьянскими восстаниями. В декабре 1920 повезли эскадрон Жукова в Воронежскую губернию: ликвидировать «бунт» Колесникова. Потом в соседнюю Тамбовскую, где разразилось сильнейшее восстание Антонова. К концу февраля против тамбовских крестьян собрали 33 тысячи штыков, 8 тысяч сабель, 460 пулемётов и 60 орудий.
Два красных кавалерийских полка стали наступать в марте 1921 от станции Жердёвка на район Туголуково – Каменка. Распоряжение было председателя Губчека Трасковича: Каменку и Афанасьевку стереть с лица земли и применять беспощадный расстрел! Эскадрон Жукова при четырёх станковых пулемётах и одном трёхдюймовом орудии шёл в головном отряде. Под селом Вязовое атаковали отряд антоновцев – сабель в 250, ни одного пулемёта, одни винтовки. Рослый антоновец в этом бою рубанул Жукова шашкой поперёк груди, через полушубок, сшиб с седла, замахнулся дорубить на земле, но подоспел сзади политрук Ночёвка – и убил «бандита». Стали отступать. Жуковский 2-й эскадрон едва отбился в арьергарде пулемётами, еле спасся.
И с родной калужской деревни Георгию писали: голодом моримся, – большевики весь хлеб отбирают! Но комиссар в армии разъяснял: не шлём мы им городских товаров, потому у самих нет. Село как-нибудь своим кустарством обернётся, а городу – откуда хлеба взять? И стали антоновское восстание давить без пощады. Отбирали в тамбовских деревнях лошадей. Когда приходил донос, что антоновцы в таком-то селе, – налетали туда облавой, всё обыскивали. Или строили всё село, от стара до мала, отсчитывали каждого десятого – и в заложники, в крепкий амбар. Остальным – 40 минут на составление списков бандитов из этого села, иначе заложники будут расстреляны!
А снабжение в Красной армии – сильно перебойчатое, то давали паёк, то никакого. (Командиру эскадрона – 5 тысяч рублей в месяц оклад, а что на них мог Жуков купить? фунт масла да два фунта чёрного хлеба.) Значит – забирать продукты в мятежных сёлах!
У многих красноармейцев замечалась неохотливость идти с оружием против крестьян («мы ж и сами крестьяне! И сколько будет ещё эта Гражданская длиться!»). Были и сбега к бандитам или в дезертиры. Военрук из губвоенкомата говорил: по Тамбовской губернии – 60 тысяч дезертиров. Это ж всё – антоновцам на пополнение. Политрук Ночёвка Жукову сетовал: «Когда наши красноармейцы напьются – чего поют? Ни одной революционной песни, всё – "Из-за острова", или похабные. А как в селе заночуем – пока ихние мужики в лесу, наши бабьим классом пользуются». И проводил беседы: «Проживать на свете без трудов и без революционных боёв – это тунеядство!»
А приказы из тамбовского штаба красных были всегда: «атаковать и уничтожить!», «окружить и ликвидировать!», «не считаясь ни с чем!».
И не считались. Бывало, заходили в деревню и армейский командир велел созывать там сход жителей. Мужиков – строил в одну шеренгу. «Кто среди вас бандиты?» Молчание. «Расстрелять каждого десятого!» И – расстреливали тут же, перед толпой. Бабы вопили, выли. «Сомкнуть строй. Кто среди вас бандиты?» Пересчёт, отбирают на новый расстрел. Тут уж не выдерживали, начинали выдавать. А кто – подхватится и наутёк.
В середине апреля достиг слух: разъярившиеся на красных антоновцы налётом захватили крупное фабричное село Рассказово, в 45 верстах от самого Тамбова, и держали его 4 часа, вырезали коммунистов по квартирам, отрубали им головы. Половина тамошнего советского батальона перешла к антоновцам, другую половину те взяли в плен – и отступили под аэропланной стрельбой.
Александр Антонов, вождь тамбовского крестьянского восстания
Уже 8 месяцев антоновцы не сдавались, и даже росли, хотя оружия у них было мало – стреляли иногда не пулями, а какими-то железками. Вновь приказывал большевицкий тамбовский штаб: «Все операции вести с жестокостью, только она вызывает уважение». Пробандиченные деревни сжигали дотла.
Не отдыхал и Особый отдел красных в Жердёвке. Начальник его, Шубин, в красной рубахе и синем галифе, ходил обвешанный гранатами, и здоровенный маузер в деревянной кобуре. Весь особотдельский двор у него был нагнан обречёнными на расстрел. Приходил к кавалеристам: кто расстреливать пойдёт (ни один не согласился). Вырыли большую яму, сажали лицом туда, на край, руки завязаны. Шубин с подсобными ходили – и стреляли в затылки.
Не на германской войне, а на этой, гражданской, Жуков и озверился, вот тут-то и стал ожестелым бойцом.
В мае 1921 прибыла из Москвы Полномочная комиссия ВЦИКа во главе тоже с Антоновым, но Антоновым-Овсеенко. А командовать Особой Тамбовской армией приехал только что воевавший с Польшей командарм Тухачевский, помощником его – Уборевич, который уже много давил восстаний в Белоруссии. Тухачевский привёз с собой и автоброневой отряд.
Повидал Жуков в первый раз знаменитого Тухачевского: тот приехал в Жердёвку и велел собрать для беседы командиров и политруков. Ростом был Тухачевский невысок, но выступка у него – гордая, гоголистая. Знал себе цену.
Стал объяснять задачу. Совнарком распорядился: с тамбовской пугачёвщиной кончить в шесть недель, от 10 мая. Любой ценой! Опыт подавления таких народных бунтов требует наводнить район восстания до полного его оккупирования и планово распределить по нему наши вооружённые силы. Сейчас прибыла из-под Киева и уже пошла на мятежный Пахотный Угол прославленная кавдивизия Котовского. Потом она подойдёт сюда, к центру восстания. У нас большое техническое преимущество над противником: отряд аэропланов и автоброневой отряд. Ещё в запасе у нас – химические газы, и если будет надо – применим, разрешение Совнаркома есть.
Первый раз в жизни Жуков видел настоящего полководца – не такого, как он и его товарищи, простые рубаки. Как Тухачевский был в себе уверен! И лицо – совсем не простонародное, а дворянское, холёное. И говорил сильно не по-народному. Добавлял: будем засылать побольше наших агентов к бандитам, хотя, увы, чекисты уже понесли большие жертвы. А главное наше оружие – воздействие через семьи.
Михаил Тухачевский в годы Гражданской войны
И прочёл свой «приказ №130», изданный ко всеобщему сведению населения. «Всем крестьянам, вступившим в банды, немедленно явиться в распоряжение Советской власти, сдать оружие и выдать главарей… Семьи же неявившихся бандитов неукоснительно арестовывать, а имущество их конфисковывать и распределять между верными Советской власти крестьянами. Арестованные семьи, если бандит не явится, будут пересылаться в отдалённые края РСФСР».
Подал Тухачевский белую руку одному лишь комбригу, гордой выступкой вышел вон и тут же уехал. Не дождался даже пения под конец «Интернационала». Жуков шагал с совещания с чувством высокого примера и зависти.
И потекли шесть недель решающего подавления. Из отряда Уборевича помогли не так броневики (они пройти могли не везде) как лёгкие грузовики и даже легковые автомобили, вооружённые пулемётами. Крестьянские лошади боялись автомобилей, не шли в атаку на них – и не могли оторваться от их погони.
У антоновцев не было радио, а подавительские части им пользовались. Антоновцы скакали, думая, что их никто не видит, а уже по всем трём уездам передавалось: куда слать погоню, где перерезать путь.
Стали ловить главное ядро Антонова, чтобы навязать ему большой бой. С севера пошла бригада Котовского, с запада – бригада Дмитриенко, добавился ещё один отряд ВЧК Кононенко с семью полуторатонными «фиатами». Антонов натыкался на облаву, тут же умётывался. На сменных лошадях делал переходы по 120 – 130 вёрст в сутки, уходил в Саратовскую губернию к Хопру, возвращался. И красная конница всюду отставала, гнались только автобронеотряды. (Рассказывали, что раз автоотряд настиг-таки Антонова – на отдыхе в селе Елань и покатил по селу, из пулемётов с машин расстреливая бандитов. Но те кинулись к лесу, конница наша опять опоздала, и ушли повстанцы, или распылились по деревням.)
Прошло три недели, уже полсрока назначенного Совнаркомом, – а не был разбит Антонов. Оба автоотряда ждали запчастей и бензина. По обмыкающим железным дорогам сновали бронепоезд и бронелетучка – перерезать пути бандитов. А – впустую.
И вот прислали секретный 0050 приказ Тухачевского: «С рассвета 1 июня начать массовое изъятие бандитского элемента», – прочёсывать сёла и хватать подозрительных. «Изъятие не должно нести случайного характера, но должно показать крестьянам, что бандитское племя и семьи неукоснительно удаляются, что борьба с Советской властью безнадёжна. Провести операцию с подъёмом и воодушевлением. Поменьше обывательской сантиментальности».
Жуков – рад был состоять под таким командованием. Прежде чем командовать самому, надо научиться подчиняться и выполнять.
И – изымали, сколько нагребли. Отправляли в концлагеря, семьи тоже. Отдельно.
А через несколько дней опять нащупали главное ядро Антонова – в верховьях реки Вороны, в ширяевском лесу. Тут добавилась ещё свежая кавбригада – Федько, ещё один полк ВЧК и ещё один бронепоезд. Все выходы из ширяевского леса были закрыты наглухо. Но поднялась сильная ночная гроза. Из-за неё командир полка ВЧК отвёл роты с позиций на час-два в ближние деревни. А бронелетучка, курсировавшая на семивёрстном отрезке от Кирсанова до Вороны, была отведена для пропуска личного поезда Уборевича, затем и столкнулась с ним в темноте. Антоновцы, точно угадав прореху в кольце – вышли из окружения, всё под той же страшнейшей грозой, и – скользнули в чутановский лес.
Нашли антоновцы ответ и на приказ №130: велели никому в деревнях не называть своих имён. Но штаб подавления издал тогда 11 июня приказ №171: «Граждан, отказывающихся называть своё имя, расстреливать на месте, без суда. В сёлах, где не сдают оружие, расстреливать заложников. При нахождении спрятанного оружия – расстреливать без суда старшего работника в семье. В семьях, укрывающих не то что самих бандитов, но хотя бы переданное на хранение имущество их, одежду, посуду, – старшего работника расстреливать без суда. В случае бегства семьи бандита – имущество ещё распределять между верными советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать. Подписал – Антонов-Овсеенко».
Владимир Антонов-Овсеенко
Тогда семьи повстанцев стали сами уходить из деревень. Так – новый на них приказ Комиссии ВЦИКа: «Дом, из которого семейство скрылось, разбирать или сжигать. Тех, кто скрывает у себя семьи, – приравнивать к семье повстанцев; старшего в такой семье – расстреливать. Антонов-Овсеенко».
А ещё через пяток дней – от него же ещё приказ №178: со стороны жителей «неоказание сопротивления бандитам и несвоевременное сообщение о появлении таковых в ближайший ревком будет рассматриваться как сообщничество с бандитами, со всеми вытекающими последствиями».
А от чёткого хладнокровного Тухачевского – ещё один секретный, 0116: «Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами. Точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая всё, что в нём прячется»…
…За участие в подавлении Антоновского восстания наградили Жукова в 1922 году орденом Красного Знамени. И утверждал приказ о награде, что в бою под Вязовым он «бандитов» разбил.
По материалам рассказа А. И. Солженицына «На краях». Читайте далее – статью Жуков до Отечественной войны. О восстании Антонова читайте также в рассказе А. И. Солженицына «Эго».
