294. Июльская монархия

Во Франции Луи-Филипп (Людовик-Филипп) царствовал восемнадцать лет (1830–1848), и царствование его делится на две части. В тридцатых годах в Париже и других местах часто вспыхивали народные восстания, и вообще делались попытки низвергнуть июльскую монархию. В этих попытках, кроме республиканцев, принимали участие и легитимисты (сторонники «законной династии»), а два раза, сверх того, покушался на установленный порядок и принц Луи-Наполеон Бонапарт, сын Людовика, бывшего короля голландского. Наконец, и на самую жизнь Луи-Филиппа, в эти годы не раз делались покушения, и одно из них (некоего Фьески) имело своим следствием смерть или тяжелые раны нескольких десятков человек, находившихся поблизости от короля. Все эти покушения, заговоры и восстания, бывшие продолжением революционного движения 1830 г., создавали правительству немало хлопот и затруднений, в то же время заставляя и правящие классы прибегать к разного рода мерам предупреждения и подавления. Затруднительность положения усложнялась еще тем, что королю долгое время не удавалось создать прочное министерство. В тридцатых годах происходили весьма частые смены министров в зависимости от взаимных отношений между парламентскими партиями, главными вождями которых были Гизо и Тьер. Во втором периоде июльской монархии, т.е. в сороковых годах, заговоры и восстания прекратились, покушения на жизнь короля сделались реже, и несколько лет кряду Францией управляло одно и то же министерство Гизо. Но это была только внешность. Если порядок серьезно более не нарушался, и июльская монархия казалась вполне упрочившеюся, то внутри общества продолжали господствовать недовольство и стремление к переменам. В эпоху июльской монархии во Франции произошло обострение отношений между буржуазией и пролетариатом. Например, еще в 1831 г. в Лионе вспыхнуло грозное восстание рабочих, которое не ставило себе никаких политических целей, будучи вызвано исключительно экономическими причинами и желанием рабочих улучшить свое материальное положение. Вообще недовольные рабочие и поддерживали в тридцатых годах все республиканские попытки, но в сороковых годах пролетариат уже увлекался более разными социальными учениями, проповедовавшими полное переустройство хозяйственного быта общества (теориями Луи Блана, Кабе и др.).

295. Личность Луи-Филиппа

Положение самого Луи-Филиппа было весьма фальшивое. Возведенный на престол революцией, он должен был, особенно на первых порах, держать себя сообразно с этим происхождением своей власти и разыгрывать роль «короля-гражданина», что ему в значительной мере и удавалось (например, он ходил по улицам в поношенном партикулярном платье, с зонтиком и любезно раскланивался с прохожими). Многие деятели июльского переворота хотели, чтобы Франция шла далее по пути внутренних перемен и по примеру первой революции поддерживала силою оружия политическую свободу в других странах. Луи-Филипп был против этого и, наоборот, всячески стремился расположить в свою пользу иностранных государей. И внутренняя его политика, и политика внешняя принимали все более и более консервативный характер, а это вызвало против него обвинения в измене революции, которой он был обязан своим троном. Лично Луи-Филипп был человеком хитрым и ловким; часто он совершенно незаметно для других оказывал большое влияние на партийные отношения и на министерство, вопреки конституционной формуле: «король царствует, но не управляет» (Тьер). У него не было, однако, широких замыслов, и более всего он хлопотал о приумножении частного состояния своего семейства и о выгодных браках отдельных его членов. В этом отношении Луи-Филипп вполне олицетворял и весь правящий класс июльской монархии, отличавшейся главным образом крайним любостяжанием.

296. Господство буржуазии

Революция 1830 г. понизила во Франции избирательный ценз лишь настолько, чтобы доставить торжество буржуазии. Победа этого класса во Франции была более полной, чем даже в Англии после реформы 1832 г. В английском парламенте представителям этого общественного класса приходилось еще считаться с сильной партией, отстаивавшей интересы крупного землевладения, но во Франции при Луи-Филиппе старая роялистическая партия потеряла всякое значение и едва насчитывала несколько человек в палате. В Англии консерваторы помогли провести в парламенте фабричные законы в пользу рабочих[1], но во Франции это оказалось невозможным. 200–240 т. избирателей составляли здесь «законом определенную страну» (pays légal), за пределами которой находилась вся остальная нация. Министры и депутаты господствующего класса во всей своей деятельности и в борьбе друг с другом вели себя так, как будто не было во всей Франции никого, кроме них самих. Во всех своих мероприятиях как палаты, так и министры заботились лишь о выгодах буржуазии, о её промышленных, торговых и финансовых интересах и не обращали никакого внимания на настроение, на стремления и на значение в обществе других классов населения. В сороковых годах министерство Гизо постоянно имело за себя прочное большинство в палатах и шло рука об руку с королем, а потому в правительстве и в буржуазии была твердая уверенность в прочности положения. Вообще правительство июльской монархии строго соблюдало лишь внешние формы конституционного устройства. Парламентская жизнь шла законным порядком, и смена министерств определялась победами и поражениями партий, вносивших в свою борьбу много одушевления и ораторского блеска. Но у этой жизни была и закулисная сторона, очень некрасивая – подкупы на выборах и продажность народных представителей,которая облегчалась еще тем, что многие депутаты были одновременно и чиновниками, находившимися в зависимости от правительства. В лучшей части буржуазии, но особенно в широких кругах демократии правительство и палаты утратили поэтому всякий нравственный авторитет, а мелочная борьба парламентских партий, из которой не выходило ничего путного для страны, стала вызывать в лицах, непосредственно в ней не заинтересованных, только одно презрение. В буржуазии образовалась партия, видевшая единственное средство исцеления в устранении из палаты государственных чиновников и в понижении избирательного ценза. С другой стороны, парламентская оппозиция только и искала случая для критики действий министерства, особенно в делах политики внешней. Главным соперником Гизо был Тьер. Когда он сам был еще министром, он думал вести вполне самостоятельную внешнюю политику и своим тоном заставил даже опасаться войны (1840), но Гизо, который более отвечал настроению самого короля, наоборот, искал сближения с Меттернихом; они даже условились между собою действовать сообща против демократических движений в Швейцарии и Италии. Внутри страны ни Луи-Филипп, отличавшийся большим упрямством, ни Гизо, человек донельзя высокомерный, ни парламентское большинство, наконец, не желавшее расстаться с своей властью, не шли ни на какие уступки общественному мнению.