Екатерина I. Портрет неизвестного художника

Еще во время кончины Петра Великого, если верить Бассевичу (Р. Арх., 1865, стр. 621), в Петербурге составлялся заговор с целью заключить Екатерину вместе с ее дочерьми в монастырь, возвести на престол великого князя Петра и восстановить старые порядки, все еще дорогие не только простому народу, но и большей части вельмож. У заговорщиков была надежда на армию, находившуюся в Украине и состоявшую под командой князя Михаила Голицына. Но, к счастью для Екатерины, узнал об этом в пору Меншиков. Нет нужды повторять здесь обстоятельств, при которых провозглашена была Екатерина; столько же добродушная, как и умная от природы, Екатерина не стала преследовать заговорщиков: это значило бы идти против общественного мнения, которое тогда было за право великого князя Петра Алексеевича. Впрочем, наиболее видные и влиятельные сторонники последнего были фактически понижены в царствование вдовы Петра Великого. У Репнина отнял власть Меншиков; канцлер Головкин, при избрании Екатерины заявивший, что не худо было бы услышать об этом голос народа, должен был замолчать, Василий Лукич Долгоруков удален был в Варшаву послом, а Остерман, постоянно державшийся стороны великого князя, вовремя успел притвориться больным и через то впоследствии поставил себя так, что во все царствование Екатерины продолжал оставаться у дел. Сделавшись самодержавною государынею, Екатерина постоянно оказывала знаки любви и внимания великому князю и это помогло тому, что ее короткое царствование прошло без важных потрясений. Его особа, как внука Петра и сына того, кто стал для многих народным мучеником, была священна, и чем более он возрастал, тем сильнее сердца обращались к нему. Это-то главным образом произвело крутой поворот в направлении Меншикова, который из противника вдруг стал приверженцем малолетнего великого князя. Будучи некогда одним из виновников гибели царевича Алексея, Меншиков естественно должен был страшиться, что сын этого царевича Алексея, вступивши в возраст, не помянет добром гонителей родителя его, а Меншикова тем более, когда узнает, что и после Петра Великого Меншиков действовал против тех, которые готовы были заступиться за права законного наследника престола. Между тем уже делалось очевидным, что, сколько бы Меншиков ни старался, все его усилия будут напрасны: Петр станет государем мимо воли Меншикова, и Меншиков будет одною из первых жертв его, и защитить его некому тогда будет. Это делалось явным для Меншикова тогда, когда, добиваясь Курляндского герцогства, он увидал, что Екатерина не помогает его честолюбивым видам настолько, насколько бы ему хотелось. На Екатерину все более и более имел влияние голштинский герцог, зять государыни: этот герцог не любил Меншикова, да и Меншиков не любил герцога. Не без этого влияния произошло и то, что по курляндскому вопросу о поступках Меншикова поручено было произвести дознание заклятому врагу Меншикова Девиеру. Императрица, зная неприязненные их отношения между собою, во все свое царствование благоволила к Девиеру и теперь хотела явно показать светлейшему князю, что не намерена состоять у него в покорности. В то время, как Меншиков находился в Курляндии, Голштинский герцог провел в верховном тайном совете постановление, чтоб никакой указ не был издаваем без подписи государыни или верховного совета. Во всех делах Меншиков видел и чувствовал, что герцог вредит ему, опасается его и строит против него ковы. Хотя наружное согласие не прерывалось между обоими соперниками, но оба они знали, что один другому не друг. А между тем Меншиков, придерживаясь строго партии императрицы и дочерей ее против прав великого князя Петра, должен будет работать для своего врага, Голштинского герцога: ведь может же быть объявлена наследницею старшая дочь Екатерины, жена Голштинского герцога! Даже если предположить, что не Анна, а другая дочь, Елизавета, будет объявлена преемницею Екатерины на престоле – для Меншикова все-таки немного от того верной надежды. Елизавета могла выйти замуж за какого-нибудь иноземного принца, и с нею вместе на русский престол воссел бы иноземец, и для этого-то иноземца Меншиков будет прокладывать дорогу! Иное дело, когда бы у Екатерины был сын, тогда Меншиков едва ли бы стал долго колебаться между сыном Екатерины и сыном царевича Алексея и, конечно, принял бы сторону первого и держался бы ее крепко. Но теперь представлялось выбирать: или пристать к стороне великого князя Петра, от которого можно было опасаться мести за родителя, или же стоять за дочерей Екатерины и трудиться – либо для своего врага Голштинского герцога, либо кто знает для кого в особе будущего мужа Елизаветы. Такой вопрос путем здравого размышления приводил Меншикова на сторону великого князя. Светлейший видел и знал, что народ станет за Петра, и потому все усилия Меншикова в пользу дочерей Екатерины могут оказаться напрасны и гибельны для него самого. А великий князь был так силен в народном сочувствии к нему, что если бы Мен шикову удалось объявить одну из дочерей Екатерины ее преемницей, если бы даже принесена была на верность новой государыне присяга – и тогда великий князь Петр Алексеевич без партии бы не остался. Его положение походило на положение его родителя в то время, когда Петр Великий хотел ограничиться тем, чтоб заставить его отречься от своих прав на престолонаследие в пользу брата. Сам же великий государь пришел скоро к тому убеждению, что это было бы напрасно: цель этим путем не была бы достигнута. Алексея непременно вытянули бы из бездействия и заставили сделаться если не вожаком, то значком партии, противной Петру и его преобразованиям. Точно так теперь, при государыне Екатерине, было то же с сыном царевича Алексея. Около этого малолетнего великого князя группировалась партия, которая брала себе мальчика за значок. Разные побуждения завлекали русских в эту партию: одни видели в этом отроке воскресителя старины, других привлекало к нему чувство законности или виды на ограничение самодержавия, как мы заметили выше, а некоторые имели в виду собственные выгоды и возвышение, как всегда бывает при переменах. Как ни разнообразны могли быть побуждения, привлекавшие к царственному отроку, все-таки в результате выходило, что у Петра готово было явиться так много сторонников, что отважиться на борьбу с ними было бы дело чересчур рискованное и опасное. Это знал Меншиков и не мог он этого не знать, после того как в тайную канцелярию к генерал-майору Ушакову чуть не каждый день привозили провинившихся в том, что предпочитали права на престол великого князя Петра Алексеевича правам императрицы Екатерины Алексеевны; а у некоторых духовных лиц уважение к великому князю доходило до того, что они не страшились поминать его имя на ектениях в богослужении как законного наследника престола.

Соображая все это, Меншиков пришел к мысли – из противника сделаться сторонником и защитником прав великого князя Петра Алексеевича. К этому настроил его цесарский посланник Рабутин. В интересах римского императора естественно было тогда домогаться, чтобы после императрицы Екатерины был объявлен наследником великий князь Петр Алексеевич, свойственник императора Карла VI, сын сестры императрицы. Кроме этих родственных связей, много пользы надеялось извлечь для себя имперское правительство от вступления на русский престол этого отрока. Рабутин первый подал Меншикову мысль перейти на сторону Петра и тем угодить императору. Заодно с Рабутиным действовал на Меншикова датский посланник Вестфален, который, в видах своего правительства, хотел не допустить Голштинского герцога до престолонаследия в России. Но чтоб обезопасить себя от мести со стороны великого князя за родителя, Меншиков, также следуя совету Рабутина, положил женить наследника русского престола на своей дочери. Таким образом, когда этот наследник станет императором, сколько бы ни старались озлобить его против врагов его родителя, чувство мести к Меншикову сталкивалось бы в нем с чувством уважения к своему тестю. Но Меншикову оказывалось нужным заранее оградить себя по этому поводу. Иначе – великий князь мог дать обещание жениться на дочери Меншикова, а потом отречься от такого обещания. Меншикову казалось, что для предупреждения такого несчастия полезно будет устроить это дело теперь, пока жива Екатерина. Обвенчать великого князя с княжной Меншиковой теперь же было невозможно: великий князь не достиг совершеннолетия. Но можно было связать его на будущее время волею императрицы-бабушки. Сама судьба или стечение обстоятельств помогли в этом Меншикову. Екатерина очутилась как бы в долгу сделать для Меншикова угодное.

Сын польского выходца Сапеги, получившего в России звание фельдмаршала, прекрасный молодой человек, пленявший взоры и сердца красавиц петербургского высшего общества, возымел было желание сочетаться браком с княжной Меншиковой, но потом по старанию Екатерины вознамерился жениться на племяннице императрицы, Скавронской. Это обстоятельство подало Меншикову смелость просить государыню в замену отнятого у его дочери жениха благоволить дать ей другого, дозволить жениться на ней великому князю. Императрица в это время была уже больна и ослабела духом. Она на все согласилась. Узнали об этом ее дочери и противники Меншикова, на челе которых очутился тогда Толстой, бывший недавно еще его другом. Они соображали, что из этого может последовать такое возвышение временщика, которое для них всех будет небезопасно; они просили Екатерину не допускать до этого. Императрица говорила им в утешение, что данное Меншикову соизволение на брак великого князя с его дочерью не решает вопроса о престолонаследии. Вслед затем Меншиков подсунул больной государыне завещание, по которому престол назначался великому князю Петру, а двум дочерям императрицы давалось по 300.000 рублей на приданое, по 100.000 рублей каждой в год до совершеннолетия будущего государя и по одному миллиону каждой единовременно, да вдобавок все туалетные украшения и все столовое серебро и золото; а местности и земли, составлявшие частную собственность государыни, предоставлялись ее родственникам Скавронским. В завещании своем императрица поручала великому князю жениться на Меншиковой, а дочери Елизавете выйти замуж за епископа любского, двоюродного брата Голштинского герцога. Управление государством до совершеннолетия Петра поручалось администрации, состоящей из двух цесаревен, Голштинского герцога и прочих членов верховного тайного совета в числе девяти особ, между которыми дела решаться должны по большинству голосов. Великий князь, достигший совершеннолетия, не должен требовать отчета от администрации. Россия обязывалась содействовать Голштинскому герцогу получить Шлезвиг и шведскую корону. Цесаревнам предоставляется свободный выезд за границу, но для герцога Голштинского надлежит купить от казны дом в Петербурге. Права потомству цесаревен по старшинству их между собою предоставляются только тогда, когда бы не осталось потомства от великого князя. Это завещание уничтожало указ Петра Великого о назначении наследника от произвола царствующего лица и возвращало права великому князю по его происхождению.

Завещание вскрыто было на другой день по кончине императрицы, 7 мая 1727 г. Что Меншиков распоряжался волею находившейся в предсмертном томлении государыни, это – понятно, но решить невозможно, в какой степени и по каким побуждениям согласиться должны были на все цесаревны. Девиер и другие товарищи были осуждены именем императрицы в день ее кончины и затем сосланы.