Н. И. Костомаров – «Бунт Стеньки Разина»

(продолжение)

VIII

4-го сентября отправили казаков на Дон: они дали им речные струги, а казаки должны были оставить свои морские; но они их не все оставили, а взяли девять стругов; их провожать должен был жилец Леонтий Плохово до Царицына, а от Царицына до Паншина отряд в пятьдесят стрельцов. Отпуская казаков, воеводы, по форме, проговорили им нравоучение: чтоб они на пути не подговаривали с собою никого на Дон и не принимали тех, кто станет к ним приставать, дабы тем не навлечь гнев великого государя.

Отплыв до Черного Яра, Стенька услышал, что из Астрахани везут тех стрельцов, которые в Яике передались на сторону Стеньки, а когда казаки отплыли на море, убили своего начальника Сакмышева, присланного из Астрахани для занятия Яика, сами же поплыли на море, но были разбиты и взяты в полон князем Львовым. Стенька послал к начальникам этого отряда приказание явиться к нему; есаулы, которые пришли с этим требованием, обращались очень невежливо; тем не менее, исполняя волю атамана, из отряда пришли к нему сотник и пятидесятник. Стенька был тогда пьян. Он сначала обругал их и грозно требовал, чтоб к нему отпустили всех тех, которые, приняв его сторону, подвергались за то тюремному заключению и теперь, как колодники, следуют для определения в иную службу; "иначе (говорил он) я возьму их с собой!” Однако, он мало-помалу смягчался, стал ласковее и кончил тем, что попросил вина. Сотник привез ему три ведра, а Стенька отдарил его персидскими материями и сафьяном. Так же дружелюбно поступил он и с казанскими стрельцами, которые с ним встретились на волжском пути: голова отделался тем, что подарил три бочки вина, а Стенька не только не ограбил его, но еще отдарил. Несколько человек простых стрельцов перебежало в его шайку. Узнав об этом, Леонтий Плохово заметил ему:

– Побойся Бога, атаман! ты скоро забываешь великую к тебе милость государя! Отпусти беглых, вороти служилых, которые к тебе перебежали.

– Этого у нас, казаков, никогда не водилось, чтоб беглых выдавал; а кто к нам придет, тот волен; мы никого не силуем: хочет – пусть прочь идет.

Когда Стенька прибыл в Царицын, к нему пришла толпа донских казаков жаловаться на воеводу.

Один из них говорил:

– Мы приезжаем в Царицын покупать соль, а он дерет с нас по алтыну с дуги.

– У меня отнял две лошади с саньми и хомутом, – говорил другой.

– А у меня пищаль, – говорил третий.

Взбешенный Стенька прибежал к воеводе в приказную избу и требовал, чтоб воевода тотчас вознаградил обиженных казаков. Унковский не стал противоречить и заплатил все, что вымогал Стенька при своем проводнике.

– Смотри ж ты, воевода, – сказал тогда Стенька, – если услышу я, что ты будешь обирать и притеснять казаков, когда они приедут сюда за солью, отнимать у них лошадей и ружья, да с подвод деньги брать, я тебя живого не оставлю.

Воевода должен был выслушать это нравоучение.

Но видя, что можно давать подобные нравоучения, этим не ограничился Стенька. Он узнал, что, ожидая его прибытия, Унковский приказал на кружечном дворе продавать вино вдвое дороже. Это сделано было, кажется, между прочим, чтоб не допустить казаков много пьянствовать. Сам Прозоровский предостерегал воевод черноярского и царицынского и писал к ним, чтоб они не продавали вина казакам. Столько же становился лют казак, когда его лишали вина, сколько дружелюбен, когда ему подносили его. Стенька с казаками опять пришел на воеводский двор. Воевода чуял на себя грозу и заперся в приказной избе. «Выбивайте бревном дверь!» – кричал Стенька. Унковский заперся в задней избе, а когда услышал, что казаки и туда ломятся, выскочил из окна и зашиб себе ногу. Стенька искал его повсюду, бегал даже в церковь и кричал: «зарежу!» Но Унковский куда-то запрятался. Стенька, не найдя его, с досады велел отбить у тюрьмы замок и выпустил колодников, а казаки хвалились пустить по городу «красного петуха» и перебить всех приказных с воеводою. Какой-то запорожец из их шайки поймал-таки воеводу и оттрепал ему бороду.

Тогда казаки (неизвестно, с позволения ли Стеньки, или только ободренные его поступками) напали на два купеческие струга, ограбили их и схватили сотника, который вез царскую грамоту: они бросили в воду эту бумагу.

Между тем, Прозоровский уже узнал, что прощенный милостивою царскою грамотою атаман опять подбивает к себе служилых, и послал к нему немца Видероса.

– Боярин и воевода, – говорил немец, – присылает тебе приказание немедленно отправить всех лишних людей в Астрахань, под опасением царской немилости. Уверяю тебя, что в другой раз не так легко будет получить прощение, как в первый, и, может быть, с новыми грехами придется разом и за старые заплатить.

Стенька вспыхнул по своему обычаю, прежде всего помянул родительницу немца, потом схватился за саблю и чуть было не перекрестил ею посланного.

– Как ты смел, – закричал он, – придти ко мне с такими непочтительными речами? Чтоб я выдал друзей своих, которые ко мне пристали ради любви и приятства! Ты еще смеешь грозить немилостью! Хорошо! Скажи же своему воеводе, что я не боюсь ни его, ни кого-нибудь повыше его, Подожди: вот я с ним опять свижусь и поведу расчет! Дурак он; трус этакой! Он теперь надеется на свою силу и дерет нос вверх, да еще хочет со мной обращаться будто с холопом, когда я от рождения вольный человек! У меня силы и власти больше, чем у него. Я расплачусь с этими негодными, как следует расплачусь; я им покажу, как принимать меня без почета, будто так себе, какого-нибудь простяка!

Немец от страха едва держался на ногах, глядя на бешеные, распаленные глаза атамана, и готовился испустить дух под его тяжелою рукой.

Но немец на этот раз остался жив и, возвратясь опять в Астрахань, рассказал все Прозоровскому, который призадумался. Было от чего задуматься...