Кроме мистических порывов, предвещавших символизм, Афанасий Фет знает и тихое, ровное наслаждение природой.

Его пленяют не столько сильные, величественные пейзажи, – сколько картины спокойной «беспорывной природы». В лирике Фета, как и у Полонского, мы не раз найдём изображение русской зимы, со всеми её характерными особенностями, и светлые картины русской весны. Особенно охотно рисует Фет летние вечера и ночи.

Вот, например, изображение летней ночи:

Растут, растут причудливые тени,
В одну сливаясь тень...
Уж позлатил последние ступени
Перебежавший день.
Что звало жить, что силы горячило, –
Далеко за горой
Как призрак дня, ты, бледное светило,
Восходишь над землей.
И на тебя, как на воспоминанье,
Я обращаю взор…
Смолкает лес, бледней ручья сиянье,
Потухли выси гор;
Лишь ты одно скользишь стезей лазурной,
Недвижно все окрест –
Да сыплет ночь своей бездонной урной
К нам мириады звезд!

Общение человека с природой, чисто пантеистическая вера в возможность слиться с природой, – вот, основы отношения Фета к природе. Порой он возвышается до признания, что всемирная жизнь, во всем её разнообразии, есть воплощение Божества («Измучен жизнью, коварством надежды»).

Фет. Весенний дождь. Слушать стихотворение и его анализ

Того сочувствия к человеку, которым богаты были Пушкин и Полонский, у Фета не найти. Страдания, в его глазах, только помрачают радость жизни; на них он смотрит, как на что-то досадное, мешающее наслаждению. Иногда, впрочем, и в горе своем он находит что-то прекрасное, – тогда он бывает опьянен в душе «томительно сладким, безумно счастливым» горем. Но когда это личное горе обостряется в его сердце до того, что помрачается его лучезарное настроение, он восклицает:

О, как ничтожно все! От жертвы жизни целой.
От этих пылких жертв да подвигов святых –
Лишь тайная тоска в душе осиротелой
Да тени бледные у лепестков сухих...

Тогда им овладевает чувство беспомощности и тревоги:

Бежать? – Куда? Где правда, где ошибка?
Опора где, чтоб руки в ней простерть?
Что ни расцвет живой, что ни улыбка
Уже над ними торжествует смерть.

Чуждый человеческих страданий, Фет вычеркивает из своего творчества вопросы нравственного порядка. «Эстет», самый последовательный из всех учеников Пушкина, он отказывается быть нравственным судьей жизни, во имя этических требований. И в добре, и в зле он ищет только красоту, чистое искусство и потому все признает, все допускает, в чем только эту красоту находит.

В стихотворении «Добро и зло» Фет говорит, что «два мира властвуют от века, – два равноправных бытия», Один мир – для простого человека, – другой для мыслителя. Когда художник смешан с толпой, – он живет с ней. «Тогда» – обращается к нему поэт:

...даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело.
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло.
Но если на крылах гордыни
Познать желаешь ты, как бог, –
Не заноси же в мир святыни
Своих невольничьих тревог:
Пари, всезрящий и всесильный, –
И с незапятнанных высот
Добро и зло, как прах могильный,
В толпы людские отпадет.

Мыслящий дух Фета свободно парит в своих всеобъемлющих созерцаниях, не зная ни добра, ни зла. Иное дело наша земная воля, обреченная на труд и борьбу. Ей необходимо знание добра и зла, пока она совершает свой поденный труд. Трудись, зарабатывай в поте лица своего свой хлеб – и мир даст тебе счастье, раскроет свои блага. Но зато довольствуйся, труженик, этой победой, «быть не мысли божеством», даже когда, в минуты отдохновения, ты подымаешь свое «потное» чело к небу, к вечности, вдохновению, истине и красоте... Добро и зло – для человека, красота – для художника. Пусть красота порока и зла, чуемого художником, не затемняет в человеке отвращения от зла и порока, и пускай узкие требования «невольничьей» морали не стесняют вольных воззрений творческого духа. Оба мира равноправны; потому в обоих царствах с разумными законами должно уметь оставаться свободным.

Такова основная мысль этого стихотворения.