Суфизм – мистическое учение в исламе
Мусульманские рационалисты – мутазилиты – полагали, что можно достигнуть абсолютной истины, опираясь только на силу логики. Исламские же мистики – суфии – утверждали, что постичь эту истину можно лишь чувством и интуицией.
Подобно первым мутазилитам, первые мистики были аскетами. В проявлениях аскетизма, наблюдавшихся в начальном исламе, чувствуется несомненное влияние христианства: некоторые привязывали себя к столбу, другие совершали пешком длительные паломничества или давали зарок молчать во все время пути.
Впрочем, эти тенденции смутно проявлялись уже в некоторых стихах Корана (например, сура 8, стих 68: «Вы стремитесь к случайностям ближнего мира, а Аллах желает будущего...»). Такие тенденции были усилены эсхатологическими видениями святой Книги. Но они были подзабыты в период арабских завоеваний, когда люди думали главным образом о войне и добыче. К тому же пророку Мухаммеду приписывали слова, осуждавшие аскетизм. Но хотя поступки пророка и его сподвижников не выдают никакой склонности к аскетизму в полном смысле этого слова, Мухаммед все же выказывал глубокое уважение к мусульманам, отдававшимся молитвам и постам.
Аскетические тенденции выявились в Ираке в виде реакции против роскоши, введенной при халифе Османе и распространившейся при Омейядах. Тогда в исламе стало усиливаться мистическое течение. Востоковед Гольдциер определил два признака этого: первый, литургический, проявлялся в постепенном вытеснении пяти канонических молитв мистическими радениями (зикрами); второй, этический, выражался в смене правоверного упования на бога (таваккуль) абсолютно пассивным квиетизмом, приводившим к почти полному равнодушию к внешнему миру.
Позднее мистики-аскеты стали носить плащи из белой шерсти (суф), и отсюда пошло их название – суфии. Первые объединения таких аскетов и кающихся грешников возникли в Куфе в VII – VIII вв. и Басре в VIII в. Багдад стал центром этого движения во второй половине IX в. Исламские суфии, как и все другие мистики, искали в уединении экстатических восторгов и, чтобы достичь их, намечали себе путь, ряд состояний, через которые они должны пройти. В конце такого пути душа встречала высшее существо – то, к чему она стремилась.
В конце IX в. распространение в мусульманском мире учений неоплатоников дало аскетизму богословскую базу, которой ему не хватало. «Суфизм состоит скорее из чувств, чем из определений», – писал Газали в XI в.
Впрочем, нет оснований говорить об иноземном происхождении мусульманского мистицизма. Он возник на почве самого ислама, хотя в нем и чувствуются следы христианских, иранских и даже индийских влияний (Веданта). Из них особенно сильно сказалось влияние эллинистической философии на поздних мистиков, чей понятийный словарь оно сильно обогатило. Кроме того, учение Плотина об эманации привело мусульманских мистиков к ясному определению того, что они предчувствовали: мир – это зеркало, в котором отражается божественное существо. Сам по себе он – всего лишь видимость. Следовательно, надо уйти от этой видимости, чтобы постичь подлинную реальность. Надо освободиться от своего личного существования, достичь уничтожения (фана) своей личности путем слияния с Божеством. Таково логическое развитие экстатических стремлений (шатх), свойственных некоторым ранним мистикам.
По выразительному определению одного арабского философа с мистическими склонностями – Ибн Сабина из Мурсии (XIII в.), если древние философы хотели походить на бога, то мистики хотят раствориться в боге. Так, суфизм, начав с аскетизма, к середине XIII в. пришел к монизму. Этот монизм будет сформулирован крупнейшим теоретиком суфизма Ибн Араби (1165 – 1240), а один из последующих писателей, Ибн Таймийя, изложил его учение следующими словами: «Существование сотворенных вещей есть не что иное, как существование творца; все исходит из божественной сущности, чтобы в конце концов в нее возвратиться». Эта основная идея породила ряд великих поэм, некоторые из которых представляют собой шедевры (достаточно назвать «Месневи» Джелаль ад-дина Руми).
Как и шииты, которые, как бы далеко они ни заходили, всегда сохраняли связь с исламом через иносказательное толкование Корана, мистики-суфии толковали стихи Корана по своему вкусу. Они имели и ещё одну точку соприкосновения с шиизмом (который, кстати, их отвергал): культ Али, в котором они почитали главу мистической традиции.
Суфийские ордена
Начиная с VIII в. суфии собирались в монастырях (ханка или текке, на Востоке, завия – на Западе). В XIII – XIV вв. в Египте и Сирии существовали даже женские монастыри. Эти монастыри, бывшие сначала убежищем для небольших групп, мало-помалу превратились в школы святости. В них послушники проходили обучение под руководством духовного наставника, указывавшего им пути, по которым они должны были следовать. Эти пути различались только в отдельных подробностях, а по сути это был один путь. В этих монастырях, особенно начиная с XII в., создавались религиозные ордена. Их становилось все больше, и с XV в. они развили как религиозную, так и политическую деятельность, особенно активную в Северной Африке. В XII в. был основан первый настоящий орден под покровительством Абд аль-Кадира аль-Джилани – Кадирийя. Затем были основаны ордена Рифаийя, Маулавийя (вертящиеся дервиши), Шадилийя (в Африке), Бадавийя (в Египте) и другие.
Уставы этих орденов различны, но у них есть один общий обряд – зикр, литании аллаху, повторяемые до бесконечности то вслух, то мысленно, иногда сопровождаемые определенными движениями. Зикр практикуется на основе одного стиха Корана (сура 33, стих 41). Может быть, он способствовал распространению четок (сабха), состоящих из ста зерен по числу имен аллаха. Вероятно, четки были завезены из Индии. К XV в. они получили повсеместное распространение. Формы зикра меняются в зависимости от суфийского ордена. Чтобы вызвать, экстатический транс, их иногда сопровождают музыкой и пляской (в ордене Маулавийя) или даже варварскими приемами, находящимися в полном противоречии с правоверием и связанными с анимизмом (в ордене Исавийя).
Понятно, среди таких орденов встречаются и большие религиозные объединения, и мелкие братства местного значения. Они имеют различный характер: в некоторых братствах (тарика) религиозный элемент отодвигается на второе место (братства стрелков и жонглеров в Марокко). Но орденом всегда руководит главный наставник (шейх, пир). Он препоручает своим представителям полномочия по руководству филиалами ордена. Главный наставник обладает неограниченной властью над членами братства: они в его руках, «как труп в руках обмывальщика».
Суфийские святые
Глава ордена является носителем таинственной духовной власти (барака), переходящей от одного главы к другому путем эманации от основателя ордена, которого всегда почитают как святого. Так мы подходим к одному из важнейших нововведений в исламе: к культу святых обоего пола (называемых на Востоке вали, в Магрибе – марабутами, причем последним словом обозначается не только сам святой, но и его могила независимо от того, идет ли речь о простой куче камней или о настоящем святилище). Главным образом благодаря суфизму этот отчасти противоречащий единобожию культ быстро распространился в мусульманском мире, особенно среди берберов Северной Африки: «Быть может, ни в одной мусульманской стране культ святых не достигал таких пределов; можно не колеблясь сказать, что он составляет почти целиком религию сельских жителей, в особенности женщин, и сопровождается обрядами, свойственными анимизму и натурализму» (Бель).
Таким образом, как и в других религиях, культ святых иногда подменял собою культ божества. Действительно, в глазах народа, всегда готового уверовать в чудеса, святые кажутся более доступными, чем величественный и далекий бог. Жития мусульманских святых полны чудес. Культ местных святых, освобождающий иногда от обязанности совершать паломничество в Мекку, в исламе, как и в других религиях, зачастую восстанавливает предшествующий культ (например, в Сирии, Шейх Машук, «Любимый» был адаптацией Адониса). Мы находим почти повсюду следы поклонения камням, деревьям и животным (например, в Египте – осел, фигурирующий на празднике в Танте, змея с горы шейха Хариди). Некоторые святые, в особенности в Магрибе, почитаются таковыми еще при жизни, несмотря на их полное презрение к общественным условностям и приличиям. Такое же презрение проявляют и некоторые дервиши (в частности, маламатийя), которых сравнивали с античными киниками.
Именно такое презрение к условностям и, в менее четкой форме, безразличие к каноническому культу вызвали у правоверных подозрительное отношение к суфизму. Но если правоверные считали своим долгом вести непримиримую борьбу с некоторыми выдающимися мистиками (наиболее знаменитый из них – Халладж – был казнен в Багдаде в 922 г. за проповедь пантеизма), то они всегда снисходительно относились к умеренному суфизму. Тем не менее, ригористы упрекали суфиев в том, что они ставили размышление выше проповеди и пренебрегали религиозными обрядами суннизма. На деле же суфизм восстанавливал широту религиозного горизонта, суженного научным богословием (каламом). Он исподволь устранял богословскую науку и ставил на ее место интуицию. Суфии ценили лишь религию сердца.
Попытку примирить суфийский мистицизм с правоверием сделал на рубеже XI-XII веков великий мусульманский философ Газали.
