Характер общественного настроения эпохи Екатерины II, сильно изменившегося по сравнению с временем Петра I, определил новое содержание русской поэзии. Теперь не было объекта для воспевания его «торжественными» одами в старом, ложноклассическом духе.
Простая в обращении, веселая и общительная, Екатерина своею личностью невольно подчеркивала фальшь искусственно-величавых, холодных образов ложного классицизма... И «полубог-титан» старой ломоносовской оды сменился в лирике «монархом-человеком».
Раньше поэт от себя воспевал героя, теперь он от лица общества благодарит, восславляет, или наставляет монарха. Философские, моральные и политические настроения русского общества также внесли в эту поэзию немало либеральных идей.
Конечно, ни один литературный жанр не обрывает своей истории сразу. Так и ложноклассическая ода пережила свое время. В то время, как писатели крупные (Державин, Херасков) пролагали русской лирике новые пути, – мелкие писатели перепевали еще старые ломоносовские мотивы и дотянули эту оду до пушкинской эпохи (Гр. Хвостов).
Но судьба её была плачевна: уже елизаветинское время осудило их пародиями Сумарокова («вздорные» оды). Со времени Екатерины все усиливаются нападки на их ложный, бессодержательный пафос, на ходульность и шаблонность образов. Так, например сатирические журналы и сатирики-реалисты (Княжнин, Крылов) зло высмеивали эти литературные «переживания».
Особенно остроумно посмеялся над ними И. И. Дмитриев в своей сатире: «Чужой толк» (1795 г). Устами простодушного старичка-читателя он разобрал несколько типичных «общих мест» такой отжившей оды. Одна из русских од поразила этого «наивного» старичка своим объемом и планомерностью –
Уж прямо самая торжественная ода!
Я не могу сказать, какого это рода,
Но очень полная, иная в двести строф!
Судите ж, сколько тут хороших есть стишков!
К тому ж, и в правилах: сперва прочтешь вступленье,
Тут предложение, а там и заключенье —
Точь-в-точь как говорят учены по церквам!
Со всем тем нет читать охоты, вижу сам.
Затем он обратился к оде «высокопарной»:
Тут нáйдешь то, чего б нехитрому уму
Не выдумать и в век: «зари багряной персты»
И «райский крин», и «Феб», и «небеса отверсты»!
Так громко, высоко! – а нет, не веселит!
И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!
Далее Дмитриев с большим юмором описывает, как «пиндарил» один из знакомых ему поэтов, падкий на награды «перстеньком», «ста рублями», а то мечтающий, хотя бы, и о простом «знакомстве с князьком»... Лишь только по городу распространится весть о каком-нибудь важном событии, –
Он тотчас за перо и разом вывел: ода!
Потом в один присест: такого дня и года!
«Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина!
Не лучше ль: Даждь мне, Феб!.. Иль так: Не ты одна
Попала под пяту, о чалмоносна Порта!
Но что же мне прибрать к ней в рифму, кроме черта?
После недолгих колебаний этот «российский Пиндар» оканчивал свое произведение; оно печаталось, – и на другой день, после появления в свет, уже служило оберточной бумагой в лавке.
Впрочем, писатели, осуждавшие оду с точки зрения Дмитриева, не касались в своих нападках произведений Хераскова и Державина, у которых в поэзии все единодушно признавали искреннее чувство и глубокое содержание. Кроме этих двух указанных писателей, можно назвать В. Майкова, Кострова, Княжнина, Богдановича, Хемницера, Капниста, как наиболее известных одописцев того времени. Конечно, каждый из них вносил долю индивидуальности в свои оды, но, во всяком случае, их произведения особого литературного интереса не представляют.
К этому списку второстепенных одописцев можно смело причислить и Петрова, оды которого, написанные в подражание ломоносовским, напыщенны и холодны; риторичность и злоупотребление высоким стилем не заменили в них отсутствующего ломоносовского пафоса. Петров воспевал различные события из жизни Екатерины II и ближайших ее сподвижников.
