Самым известным представителем русской «легкой поэзии» эпохи Екатерины II считается Ипполит Фёдорович Богданович (1743 – 1802). Его главное произведение: «Душенька».
Это – поэма шутливая, «легкая», – жанр, узаконенный еще древним миром (например, поэма: «Война мышей и лягушек»). В противоположность «серьезной» поэме, эта «шутливая» отличалась и легкостью содержания, и вольностью стиха.
На поэзию Богданович смотрит так:
Любя свободу я пою,
Не для похвал себе пою;
Но чтоб в часы прохлад, веселья и покоя
Приятно рассмеялась Хлоя!
К Гомеру обращается поэт с следующей речью:
О ты, певец богов,
Гомер, отец стихов
Двойчатих, ровных, стройных,
И к пению пристойных!
Прости вину мою,
Когда я формой строк себя не беспокою
И мерных песен здесь порядочно не строю!
Содержание «Душеньки» взято из прозаического произведения Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона» («Les amours de Psyché et de Cupidon»). Содержание этого произведения, в свою очередь, заимствовано было автором из романа Апулея «Золотой осел».
В произведении Апулея главная идея заключается в том, что душа, погрязшая в чувственности, материи потом, благодаря посвящению в таинства, очищается и преображается. Душа женщины (Психея), утратив свою первоначальную чистоту, долженствовала как невольница Любви (Венеры) пройти ряд суровых испытаний, чтобы подняться до божественного жениха – Эрота (Купидона, Амура).
Уже Лафонтен взял для своего романа из повести Апулея только эротическую фабулу, отбросив «идею». То же, следуя за Лафонтеном, сделал и Богданович.
Краткое содержание его стихотворной повести таково. Оракул предсказывает царю, отцу Душеньки, что его дочь выйдет замуж за чудовище; для исполнения воли богов она должна, быть отвезена на гору и там оставлена. Приказание оракула исполнено, и покинутая героиня делается женою чудовища. Она живет в богатом дворце, окружена богатством, но супруга своего не видит: он является к ней лишь ночью.
Узнать, кто он, она не смеет, так как предупреждена, что тогда лишится всех благ. Любопытство, однако, побеждает все. Она зажигает светильник, когда супруг её является к ней. Оказывается, он – сам бог Амур. За ослушание, Душенька лишается всех богатств и бродит одна в пустыне. Отчаянье заставляет ее искать средств к самоубийству, но Амур ее спасает всякий раз – и, наконец, она, раскаявшись, возвращает себе и богатства, и любовь мужа.
Мораль произведения, выраженная в заключительных словах Зевса: –
Закон времен творит прекрасный вид худым!
Наружный блеск в очах проходит так, как дым,
Но красоту души ничто не изменяет –
Она единая всегда и всех пленяет!
– осталась еще от греческого оригинала. Тем менее она вяжется с тем легким цинизмом, который, наслоившись на этот сюжет еще во Франции, делается подчас грубоватым под пером Богдановича. Самое остроумие, тонкое у Лафонтена, сделалось у русского поэта тяжелым. Горе отца, при разлуке с дочерью изображено, например, так:
И напоследок царь, согнутый скорбью в крюк,
Насильно вырван был у дочери из рук.
Блуждая в пустыне, Душенька встречает рыбака. Тот ее спрашивает, кто она; – она отвечает:
«Я – Душенька... Люблю Амура!»
Потом расплакалась, как дура...
Олимпийцы представлены в карикатурном виде:
А там, пред ней, Сатурн, без зуб, плешив и сед,
С обновою морщин на старолетней роже,
Старается забыть, что он – давнишний дед:
Прямит свой дряхлый стан, желает быть моложе,
Кудрит оставшие волос свои клочки
И видеть Душеньку вздевает он очки.
Сама героиня у Богдановича потеряла всю поэзию апулеевской Психеи и обратилась в пустую, капризную «щеголиху», любящую наряды и поклонников, ради богатств легко примиряющуюся с мыслью, что её супруг – чудовище. Любопытно, что в поэму Богдановича, кроме нескольких игривых народных сценок его собственного изобретения, вошли некоторые мотивы русских сказок («Кощей Бессмертный», «Царь-девица», «кисельные берега», «мертвая и живая вода»).
Впрочем, как к классицизму, так и к народной поэзии автор относится с насмешкой. Для нас, конечно, особенно важно, что и форма, и содержание этого произведения подрывают основы псевдоклассицизма, и героиня получает реальные черты живого существа.
Значение поэмы Богдановича признано было даже Белинским, увидевшим в ней «переходную ступень от громких, напыщенных од и тяжелых поэм, которые всех оглушали и удивляли, но никого не услаждали, – к более легкой поэзии, куда вводится комичный элемент, где высокое смешивается со смешным, как это есть в самой действительности, и сама поэзия становится ближе к жизни».
Карамзин с восторгом отозвался об этой поэме: «В 1775 году, – говорит он, – Богданович положил на алтарь Грации свою "Душеньку"... "Душенька" есть легкая игра воображения, основанная на одних правилах нежного вкуса, а для них нет Аристотеля». «В таком сочинении все правильно, что забавно и весело, остроумно выдумано, хорошо сказано. Это кажется очень легко – и в самом деле нетрудно, но только для людей с талантом».
Такой суд Карамзина, уже все порвавшего с ложным классицизмом ради сентиментализма, ясно указует, что произведение Богдановича принадлежит скорее новой школе поэтов «свободного» чувства, чем школе староверов-классиков.
Пушкин отдал дань Богдановичу, взяв некоторые черты у его «Душеньки» для своей Людмилы; с писателем XVIII в. великий поэт впоследствии честно расплатился, признавшись (в «Евгении Онегине»), что в юности ему были «милы Богдановича стихи».
