Весной 1500 Леонардо да Винчи некоторое время прожил в Венеции. Как ни малопродолжительно было это пребывание, его было достаточно, чтобы вдохновить и направить на всю жизнь двадцатидвухлетнего юношу Джорджоне.
Вазари говорит: «Джорджоне видел несколько произведений Леонардо, и его манера так понравилась ему, что он следовал ей, пока жил».
Джорджоне. Автопортрет. Ок. 1510
Что Леонардо сделал для всего света, то сделал Джорджоне для Венеции. Из церковного света он перевел искусство в царство земной красоты. Первоначально, впрочем, в его творчестве есть только небольшие намеки на этот переворот. Ибо его исполненная на пороге венецианского чинквеченто картина «Мадонна Кастельфранко», пронизана такой нежной, чуждой всего мирского мечтательностью, что с внешней стороны ее не отличишь от «Святых картин» Беллини. Новое столетие начинается тем же аккордом, каким отзвучало старое. Уже Чима да Конельяно перенес трон Марии из церковной ниши под открытое небо. Помещая его среди пейзажа, Джорджоне следовал уже установившемуся обычаю. И в других деталях он остался верен установившейся схеме «святой беседы».
Двое молодых людей, юный рыцарь и монах, стоят на страже у трона Мадонны. Ничто не шелохнется. Все дышит глубоким покоем и безмолвием, в которое так мечтательно погружены и святые. И все-таки легкий оттенок уже предвещает новый стиль, новую манеру чувствовать.
Джорджоне. Мадонна Кастельфранко. Ок. 1505
Настроение крестовых походов и поэзия трубадуров вытеснили церковный элемент. Культ Мадонны стал рыцарским служением даме. А сама Мария! Пусть овальная под покрывалом головка с меланхолическим взором и просто причесанными темными волосами похожа на Мадонны Беллини – чувствует она уже иначе. Не затуманены ее глаза ни горем, ни скорбным предчувствием. Нежно-печально грезит она, словно думая о далеком возлюбленном. Как ни целомудрен ее образ, от него веет легким ароматом чувственности.
Подобно «Мадонне в скалах» Леонардо да Винчи, это уже не церковная картина, а только гимн красоте.
Прибавьте к этому еще пылающие, звучные краски и красивый, как греза, пейзаж, где на одной стороне виднеется, правда, христианская базилика, зато на другой, на берегу озера, поднимается греческий храм. Картина, изображающая христианскую Мадонну, превратилась в молитву, произносимую на акрополе. Во всей картине слышится меланхолический возглас Шиллера: «Чудный мир, куда ты исчез, о вернись!»
Натура Джорджоне как нельзя более предрасполагала его стать пионером этого нового, пронизанного языческим духом, творчества венецианского чинквеченто. Он родился в местечке Кастельфранко, в церкви которого до сих пор еще является чудеснейшим украшением его алтарная картина, в марке Тревизане, которой поэты так охотно дают эпитет «amorosa».
Прибыв в Венецию, он нашел здесь свою родную почву. Вазари изображает его жизнерадостным сыном земли; очертя голову, бросается он в водоворот жизни, от одного любовного приключения переходит к другому, содрогаясь от восторга, наслаждается всеми утехами и радостями.
Когда он умер, тридцати трех лет, число созданных им произведений было невелико, еще меньшее число дошло до нас.
В начале своего творчества, в двух ранних небольших картинах, изображающих суд Соломона и детство Моисея, Джорджоне еще является учеником Джованни Беллини. Фигурки нарисованы в духе предшествующих итальянских художников. Однако уже видно, что Джорджоне станет со временем великим пейзажистом. Не твердыми очертаниями, а мягко и нежно выделяются на небосводе грациозные верхушки деревьев. Картины производят скорее впечатление восточной романтики, чем ветхозаветных сцен. Одетые в пестрые, восточные костюмы фигурки служат лишь для того, чтобы образовать красивые красочные пятна среди мечтательного, овеянного весенним воздухом пейзажа.
К благоговению перед Беллини вскоре присоединилось увлечение другим великим художником, озарявшим тогда своим светом всю Италию. Пусть Леонардо ненаписал в Венеции ни одной картины, все же здесь возникли кое-какие его рисунки. Джорджоне, вероятно, удалось видеть женские головки Леонардо. Создавая по поручению Дуцио Костанцо, кондотьера Кастельфранко, свой первый шедевр, он уже успел превратиться из ученика Беллини в поклонника Леонардо, который и указал ему дорогу в царство земной, чувственной красоты.
Нет надобности останавливаться на находящихся в разных галереях и приписываемых ему вариантах Мадонны Кастельфранко. Во всяком случае, эти картины не имеют никакого значения для дальнейшего творчества Джорджоне.
Необходимо прежде всего указать на ряд портретов. Ибо, даже если эти картины принадлежат не самому Джорджоне, а кому-либо из его последователей, они характеризуют происшедшую под влиянием Леонардо перемену в области портретистики. Если Беллини изображал строгих дожей, а Антонелло да Мессина – воинственных кондотьеров, то в творчестве Джорджоне их место заняли мечтательные мужчины, изящные юноши и чувственные красавицы женщины.
Джорджоне. Портрет молодой женщины ("Лаура"), 1506
Венеция – самый музыкальный из всех городов мира. Здесь музыка всегда играла определенную роль в церковных картинах. Едва ли есть какая-нибудь картина Беллини или Карпаччо, на которой у подножия трона Марии не сидели бы ангел или группа ангелов, славящих Мадонну игрой на скрипках и лютнях. Сам Джорджоне обладал музыкальными способностями. Венецианская знать ценила его скорее как музыканта, нежели как художника. Под его кистью и отделилась от религиозной живописи как самостоятельный жанр картина, посвященная музыке. Великолепная картина в галерее Питти является прелюдией ко всем изображениям концертов, бывшим вплоть до Караваджо в такой моде в Венеции. Кто не знает этой картины? Августинский монах положил руку на клавиши клавесина и обернулся к канонику со скрипкой, положившему ему на плечо свою руку. Слева с картины смотрит богато одетый юноша. Дух музыки, упоение звуками едва ли когда-нибудь были изображены так красиво.
К этим и подобным картинам, рисующим салонную жизнь знати в рамках того или иного интерьера, примыкают картины, где подобная сцена разыгрывается на вольном воздухе. Над миром царило тогда настроение, напоминающее эпоху Ватто. Как в XVIII в. люди устремлялись из мира героизма и помпы к аркадским нивам, так в начале чинквеченто, после экстаза, вызванного Савонаролой, люди грезили о золотом веке, когда еще не существовало ни христианства, ни монашества, ни церковного песнопения, когда место соборов занимал величественный свод леса, когда не приходилось ждать блаженства на Небе, потому что им наслаждались уже здесь, на земле. Из всех античных поэтов наибольшей популярностью пользовались авторы пасторалей – Феокрит, Каллимах, Лонг, Нонн, а также Проперций и Катулл. Подобно тому как в эпоху Лоренцо Великолепного более всего читалась пастушеская драма Полициано «Орфей», так теперь – пастушеский роман Санадзаро «Аркадия», изданный в Венеции Альдом Мануцием. Идеалом эпохи была пастораль, блаженная жизнь первобытных пастухов.
Уже в придворном искусстве предыдущей эпохи порою трактовались подобные темы. Вспомним находящуюся в Лувре картину Косты, изображающую состоящий из поэтов и гуманистов двор Изабеллы Д'Эсте, или другую его картину, где среди пейзажа у подножия триумфальной арки расположилась для отдыха группа нагих или полуодетых фигур. Теперь такие сцены с нагими или полуобнаженными фигурами, прогуливающимися в тихих мечтах среди вечернего пейзажа, играют особенно видную роль в венецианской живописи.
Джорджоне (?). Сельский концерт, 1508-1509
Иногда воспроизводится античная идиллия. Перед нами Венера и Адонис, Дафнис и Хлоя, Нарцисс, созерцающий свою красоту в зеркале пруда, нимфы, преследуемые фавнами, Аполлон, музицирующий с Марсием или охотящийся за Дафной. Часто в основу этих картин положена аллегорическая идея. На фоне пейзажа сидят рядом образы войны и мира. Или изображаются три возраста человека. Так, на очаровательной картине Джорджоне (в коллекции Фаррер в Лондоне) на заднем плане виден старик, задумчиво созерцающий череп, а на переднем плане на одной стороне дети спят или же взбираются на древо жизни, а на другой – влюбленная парочка занята музыкой: прижавшись к коленям нагого юноши, молодая женщина заглядывает ему восторженно в глаза.
Подобные картины служат переходом к сценам, изображающим мир аркадских пастушков или романтику рыцарства. Рядом со стадом сидят и мечтают пастухи, как в дни золотого века. Или перед нами морской залив, на берегу пасутся коровы, пастух играет на свирели, а Юпитер-бык похищает Европу. Или появляются рыцари, представители минувших времен, не дикие завоеватели, рыскавшие по стране во имя военных приключений, а тихие мечтатели, ясно сознающие, что они – «последние рыцари», юноши с мягкими, женскими формами, юноши, жизнь которых посвящена культу любви и женщин. Святой Георгий убивает дракона в честь красавицы принцессы и приносит вместе со спасенной благодарственную молитву перед маленьким распятием.
Или юный воин, похожий, несмотря на стальные латы, скорее на переодетую девушку, едет со своим оруженосцем по темному лесу. Порой от таких картин веет духом таинственной авантюры, например, от находящейся в Дрездене, где живущего в лесу астролога мать в присутствии молодого воина в панцире спрашивает о судьбе ребенка. На других изображен концерт на вольном воздухе. Скрипачи, музыканты, играющие на лютнях, и певицы сидят рядом, играют и поют. На третьих изображаются сады любви. Одетые в изящные костюмы или блещущие прекрасной наготой люди отдыхают в тихом уголке. Тишиной и миром, очаровательной дымкой мечтательности окутаны все предметы. Античные развалины на фоне напоминают о том времени, когда ни один монах еще не проповедовал религию отречения, когда высшим идеалом был культ чувственности. Даже листва деревьев словно колышется от нежного томления.
Джорджоне. Гроза. Ок. 1505
Жаль только, что большинство подобных, встречающихся во всех галереях картин едва ли принадлежит Джорджоне. Исследователи приписывают ныне большую часть этих произведений Андреа Скьявоне и выходцу из Бергамо Джованни Кариани, атакже Тициану. Даже хранящийся в Лувре «Концерт на вольном воздухе» приписывается то Тициану, то Доменико Кампаньоле. Однако духовным отцом этих произведений все же остается не кто иной, как Джорджоне. Подобно тому как из существования мира мы делаем вывод о существовании его Творца, так эти картины предполагают художника, впервые наметившего саму тему. А им мог быть только Джорджоне. Пусть его авторство оспаривается относительно почти каждой картины, несомненно, он первый дал тон и первый определил мелодию.
И последнее творение Джорджоне, которым он завершил свою жизнь, – «Спящая Венера». В нагой красоте покоится Цецилия на ложе. Маленькая фигурка «Семейства» стала женщиной во весь рост, Мадонна в Кастельфранко стала Афродитой. Картина Джорджоне отличается от Венер Боттичелли не только, как готика от Ренессанса; там фигура стоит, здесь она лежит; там она стройно стремится вверх, здесь она покоится в изнеженной позе.
Джорджоне. Спящая Венера. Ок. 1510
Сразу бросается в глаза и отличие в настроении. В творениях Боттичелли еще чувствуется монах, не без ужаса взирающий на нагую богиню эллинов. В «Венере», великолепном произведении творчества Джорджоне, сказывается сын Ренессанса, взор которого скользит с упоением по красивым членам женского тела. Между тем как над картинами Боттичелли все еще носится дух средневекового аскетизма, здесь, ликуя, возносится к небесам «крик плоти». Устало распростерто мягкое, пышное тело.
И только Джорджоне, художник, живший чувственной жизнью, смог открыть для Венеции врата этого нового века. Картина была не окончена, когда его сразила смерть, и если Тициан закончил ее, прибавив пейзаж на фоне, то это имеет как бы символическое значение.
А другая, также из-за смерти неоконченная, картина Джорджоне, ныне находящаяся в Вене, кажется аллегорией его собственного творчества.
Джорджоне. Три философа. 1508-1509
Изображены три философа, из которых только младший смотрит сияющим взором на блеск восходящего солнца, тогда как оба других равнодушно стоят в стороне. Так, ранее других молодой венецианский художник узрел зарю нового века. Однако, следуя его примеру, завершили творчество преждевременно угасшего Джорджоне венецианские художники, старшие его по возрасту.
